Господи! Как я люблю его!
Завтра едем ряжеными к Ивановым222. Послезавтра – страшный день. Господи! Как жутко! Что-то будет. Я жду чего-то большого, значительного: или страданья огромного, или радости. Вернее, конечно, – первое. Мне вспоминаются прошлогодние вечера в Студии – когда я торчала всегда одна, в сторонке, не знала, куда приткнуться, вот как ребенок в обществе взрослых… И Василий Иванович был такой далекий-далекий… И теперь то же будет. Тем более, будет Нина Николаевна [Литовцева]… Господи! И все-таки в душе шевелится какая-то надежда… Ну а вдруг, вдруг что-то «неожиданно» случится… Интересное… важное…
Сегодня Вахтанг [Мчеделов] предложил опять начать заниматься… Долго говорили с ним… Опять захотелось работать, опять явились бодрость, подъем… Надолго ли только; в том-то и беда вся, что я, как порох, – то вспыхну ярко, то сразу потухну… [Половина листа оторвана.]
Из театра.
Взбудоражена очень… Завтра напишу обо всем подробно… Теперь только одно – хорошо было… очень хорошо… Мне кажется, этот вечер останется каким-то ярким, светлым пятнышком во всей [моей. – вымарано] жизни.
[Половина листа оторвана.]
Новый Год.
Буду писать о вчерашнем.
Пришла я на «Горе от ума» в ужасном настроении: дома [уже. – зачеркнуто] успела пореветь… Тяжесть на душе – нестерпимая.
[Фраза вымарана.] Словом, ужасное состояние. Не знала, что с собой сделать, куда себя девать. Перед III актом вышла, как всегда, пораньше, чтобы увидаться с Василием Ивановичем перед выходом. Но он, хотя и видал меня [по всей вероятности. – зачеркнуто] издали, – не подошел, не поздоровался. Стало еще тоскливее… Наконец, во время акта подошел ко мне, спросил, здесь ли, «вместе» ли, – буду встречать Новый Год. Это немного порадовало. Отлегло… Перед IV актом стояла говорила с дядей Сашей223– рассказывала ему, как мне нехорошо, и спрашивала совета – что сделать. Заговорились… Вдруг кто-то тихо дотрагивается до моей руки. Обертываю голову – Василий Иванович – «Аличка, ваш выход…». Посмотрела на его лицо – лицо хорошее, ясное, светлое…
Стало почти совсем легко.
Оставался только страх – за вечер. [Три слова вымарано.]
Но вот наконец и чоканья, и поздравленья.
Сидела за ужином между Братушкой [С. С. Кировым] и Вахтангом [Мчеделовым]. Василий Иванович сидел далеко, по этой же линии, так что его я видала только мельком.
Не могу, однако, сказать, чтобы это сильно печалило. Я была очень интересная, кругом все говорили об этом, восторгались мной, и это нравилось мне, веселило, а на душе было радостно, легко и беззаботно.
Кончился ужин. Начались «комические номера»… Один занятней другого… Давно я так искренно и весело не хохотала!.. Чувствовала себя легкой, бодрой, молодой! Василий Иванович сидел впереди, часто оборачивался на наш столик, и я радовалась [тому. – зачеркнуто], что он [сегодня. – зачеркнуто] видит меня такой интересной, такой хорошенькой! [и что он смотрит на меня. — вымарано.]
В антракте встретились с ним мельком, и то очень неловко – между уборными, он спросил, не скучно ли мне, – и разошлись.
Потом устроили танцы – я стояла в дверях и смотрела, как одна какая-то пара нелепо кружилась по всему фойе. Подошел Василий Иванович. Тихонечко дотронулся до руки и вдруг спрашивает: «Ну что, как себя чувствуете? Ничем не шокированы? Ничего?» Потом вспоминали «номера», заговорили о предыдущих вечеринках. В это время подошла Федорова224: спрашивает, не видели ли ее супруга. Василий Иванович сейчас же предложил свои услуги для поисков и ушел. Я потанцевала немного, потом уселась на соседний столик. Пришел Василий Иванович, подсел к Федоровой. О чем они говорили – не знаю. Слышала мельком, что распинались друг перед другом… И это как-то коробило и было неприятно… Потом я ушла с Кореневой – просить Оленина225 петь… Пел Оленин, пробовали мы составить хор, а он все сидел с ней за столиком и говорил о чем-то…
Ушли в зрительный зал смотреть, как при свете красного софита пьяный Тарасов226 плясал «русскую» с одним из техников.
Я остановилась в дверях. Вдруг входят Василий Иванович под руку с Федоровой. Меня передернуло. Остановились впереди меня. Подошел Оленин. Василий Иванович [вскоре. – зачеркнуто] повернулся, увидал меня. Постояли они еще немного, все втроем, посмеялись. Василий Иванович стал прощаться с ними. Потом подошел ко мне: «Всего хорошего, Аличка». Взял мои обе руки, потряс сильно, потом вдруг нагнулся и прижался [губами. – зачеркнуто] к руке – долгим беззвучным поцелуем… Я затрепетала вся… Голова закружилась… Еще бы момент, и я не совладала с собой. Но он уже поднял голову, еще раз крепко-крепко стиснул обе руки – и быстро вышел. А я стояла, слабая, бессильная, счастливая, едва удерживаясь на ногах.
Потом увидала на себе любопытные взгляды Полуэктовой и тети Вали227. Это отрезвило… Живо пришла в себя. В это время опять появился в дверях Василий Иванович и Сулер. Сулер спросил: «Не хотите еще спать? Глаза-то уже, наверное, не смотрят?..» Василий Иванович тихонько взял за руку, повернул к свету: «Ну-ка, покажите-ка глаза… Нет, хорошие, чистые…»
Потом он ушел, и больше я его не видала.
Скоро и все разошлись. Мы уходили из театра – последними. Возвращались домой с Кореневой, с Семеновым228. Зашли с Кореневой в церковь, постояли немного. Спать совсем не хотелось. Вспоминался вечер, носился образ дорогой перед глазами, а душа трепетала вся от какого-то непонятного светлого чувства!!
Днем сегодня в театре не была – на носу какое-то красное пятно, и физиономия по сему случаю [далеко не привлекательная. – зачеркнуто] ужасная – не хотелось показываться в таком виде.
Пошла прямо на «Бранда».
Шла с большим удовольствием – очень соскучилась по театру – шутка ли, 2 дня не заглядывала; да и Василия Ивановича хотелось страшно повидать.
Я очень люблю 7 картину. Теперь уже Василий Иванович определенно идет ко мне, тянется рукой к моей голове и потом во все время монолога не выпускает ее; а я так тесно-тесно прижимаюсь к нему, обнимаю его руками, и вся душа моя трепещет от какого-то светлого, радостного, [хорошего. – зачеркнуто] чувства…
Василий Иванович последнее время очень часто называет меня Аличкой, а потом поправляется на Алису Георгиевну. Мне кажется, он это делает умышленно. Так у него выходит, по крайней мере.
Братушка [С. С. Киров] провожал меня сегодня домой. Имела глупость сказать ему про Василия Ивановича – теперь раскаиваюсь страшно!
А впрочем – все равно!
Все равно!
Сегодня целый день сидела дома. Завтра думаю пойти в театр. А то – скучно.
4 января [1907 г.]. Четверг
Заболела Халютина229, и Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] играет Герд. Ко мне многие приставали сегодня: «Что, прозевали рольку?..»
Но я ничуть не жалею. Играть без одной репетиции – это погубить себя…
Ну а настроение все-таки неважное. Что-то сегодня вечером будет…
