Чувствую, как с каждым днем чувство растет и крепнет; делается таким глубоким, серьезным… Неужели это конец? Иногда меня ужас берет, когда я подумаю о будущем. Так и жить всю жизнь одинокой, без ласки, тепла?
Целую жизнь – одной!
Да, это ясно…
Он – последняя страница моей жизни170…
Василий Иванович болен – инфлюэнца.
Немного тоскливо.
Работаю хорошо. Лель – налаживается! [Дай-то Бог! – зачеркнуто.]
Целыми днями в театре – то занимаюсь, то так просто толкусь.
Все бы ничего, только одно сосет немножко: когда была генеральная 3‐го акта171, Василий Иванович не подошел ко мне, не поздоровался и за кулисами быстро прошел мимо, как будто не заметил.
Что это значит?
19 [сентября 1906 г.]. Вторник
Сегодня опять как-то нескладно…
Утром была в театре.
Тоскливо там, скучно…
Станиславский о чем-то говорил со Стаховой172, и она сияла…
Это тоже как-то скверно отозвалось на настроении…
Быть может, ее оставят при театре. Она – уже почти готовая актриса… Хотя чего мне-то, собственно, печалиться? Кажется, не рассчитываю играть в Художественном театре…
Куда уж нам…
А все-таки, против воли, обидно как-то…
Точит что-то…
Василий Иванович все болен…
Завтра полная генеральная173. Будет ли он?!
Радость моя, мое солнышко…
Братушка [С. С. Киров] арестован174.
Бедняга…
24 [сентября 1906 г.]. Воскресенье
Сегодня была последняя генеральная. Театр был битком.
[Страшно было ужасно. – зачеркнуто.]
Волновались все до сумасшествия.
Кажется, хорошо сошло175.
Послезавтра открытие176. – Что-то будет?
Сегодня какой-то неспокойный день – ноет что-то внутри.
А вчера было хорошо.
Днем Юшкевич читал свою пьесу177. Так хорошо, уютно. Сидели все в чайном фойе тесным, дружным кружком. В перерыв Василий Иванович подошел ко мне, поговорили о пьесе, и опять таким каким-то теплом повеяло, так хорошо стало. Родной мой!
26 [сентября 1906 г.]. Вторник
[Слово вымарано]. Из театра.
Пусто в душе.
Не то, не то, не то!
Пошла сегодня в театр, днем. Думала позаняться с Вахтангом [Мчеделовым]. Но вместо занятий – проревела все время. Неладно с нервами. Вахтанг, ах да, я не писала об этом: я сказала ему о Василии Ивановиче. Тогда он мне сказал: «Это самое прекрасное, что вы могли полюбить», а сам чуть не дрожал и вскоре ушел. А сегодня вдруг говорит, что надо это бросить, вырвать с корнем, что иначе из меня ничего не выйдет… «Вы мне даете какие-то объедки своей души, нет, вы дайте мне всю душу, целиком… Иначе я не буду с вами заниматься, а для меня это драма». Потом начал говорить, что у него есть что-то в душе, сокровище какое-то, о котором никто не подозревает и которое он держит под крепкими замками, и если я всю душу отдам ему – это его сокровище будет и моим достояньем. Мне кажется, он увлекается. Когда он иногда говорит мне о моем «огромном таланте», меня и радость охватывает, и верить этому хочется, и страшно делается, с другой стороны178.
[Конец сентября – начало октября 1906 г.]
Не знаю, какое число сегодня. Впрочем – не все ли равно.
Мне тяжко… Так безвыходно тяжко, что повеситься хочется…
Боже мой, что делать? «Судьба бьет меня не переставая…»179 Вот уж верно… Что же, что ж делать?
Со всех концов – удары сыплются: Лель не идет [Станиславский начал заниматься с Кореневой и Стаховой. – вымарано], значит, мои мечты разлетелись в прах… Я осталась в стороне…
С Василием Ивановичем вот уже давно, давно не говорила… Силы слабеют… Вид ужасный, и… впереди – нет огонька…
Ничего нет. Пустота какая-то…
4 октября [1906 г.]. Среда
Счастливый день сегодня…
Давно уже не чувствовала себя так хорошо…
Был Владимир Иванович [Немирович-Данченко], смотрел «Снегурку». Сказал, что тон – отличный и пою хорошо… Чего же еще? На днях будет генеральная…
Вчера были гости180: томительно и тяжко было до сумасшествия. Ну а в общем – настроение хорошее.
Играю водевиль181. Не знаю, пойдет ли, но во всяком случае интересно…
Василия Ивановича вижу все время мельком и не говорю совсем.
Сегодня мне хорошо. Василий Иванович смотрел на меня так тепло, мягко… и говорил, как давно уже не говорил. [Было так приятно! – вымарано.]
А потом вечером Вахтанг [Мчеделов] сказал, что разговаривал обо мне с Ниной Николаевной [Литовцевой], и она отзывалась обо мне со страшным восторгом, сказала, что чувствует во мне чистую глубокую душу. Это меня очень порадовало.
Сегодня Вахтанг [Мчеделов] говорил с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко] о школе и своих уроках. Владимир Иванович очень заинтересован и сказал, что придет посмотреть. Потом спросил Вахтанга, кто, по его мнению, самый интересный в театре. Вахтанг указал на меня. Владимир Иванович согласился с ним, но прибавил, что я еще очень молода.
Во всяком случае, это очень приятно.
Последнее время мне иногда ясно представляется, что Василий Иванович полюбит меня. Почему? – не знаю.
Недавно подошел ко мне и сказал, что слышал хорошие отзывы обо мне, будто бы я хорошо играю Леля. Говорит, что ему об этом многие говорили.
Скоро наш спектакль. Что-то будет?
Пока – хорошая полоса идет: в смысле занятий делаю большие успехи, играю водевиль – и, кажется, прилично. Будем показывать его Станиславскому.
Но в общем – особенно не радуюсь, научена опытом: за все это дорого заплатить придется в конце концов.
Ну да что Бог даст!
Знаю только, что этот год будет иметь решающее значение в моей судьбе.
А все-таки, если мне скажут: сцена или он? – я отвечу – сцена.
14 октября [1906 г.]. Суббота
Нет, нет, нет! – Нужно выкинуть это из головы. Глупости… Увлечение… К чему…
Не надо, не надо! Он, он один… Зачем еще это?!
А все-таки чувствую, что он мне не безразличен…
Нет
… Что-то влечет к нему, тянет… Что это?! Что же это?!! А, с одной стороны, что-то в моей душе радуется этому. Вася!.. (Я сейчас первый раз мысленно назвала его так.) Вася! Помоги мне! Если бы ты взял меня сейчас – я была бы в безопасности от этого. Ведь я все-таки верю, что придет время, когда
ты
– подойдешь ко мне первый… Так лучше сейчас, скорее…
