Водокрыс взял кусок зелёного корня и, зажав его в передних лапах, начал деловито жевать. Благодарные гномы готовы были плясать от радости.

– А когда именно это произойдёт? – с нетерпением спросил Тысячелист. – Когда мы сможем отправиться в путь, Водокрыс?

– Хм, – ответил тот, прожёвывая очередной кусок, – думаю, в ближайшие два дня. Судя по тому, как выглядит сейчас ручей, лето будет сухим, и вам надо опасаться только гроз, ну и, разумеется, великана Громобоя. Мне будет гораздо спокойнее, когда вы минуете Вороний лес. Конечно, я не знаю, какова Причудь за Мшистой мельницей, потому что там я никогда не бывал, но чем дальше идёшь вверх по течению, тем меньше воды в ручье. На вашем месте я бы по дороге рисовал карту – она пригодится вам позже, а заодно и отметите на ней хорошие места для рыбалки. Гольяны в ручье за мельницей просто огромные.

– А ты когда-нибудь видел великана Громобоя? – робко спросил Тысячелист.

– Нет, сам я его не встречал, но слава о нём идёт ужасная. Он вас убьёт, если поймает. Вороний лес – страшное место. Я провожу вас до Мшистой мельницы, но после этого мне придётся вернуться назад. Я зверёк семейный, жена будет волноваться. По правде говоря, я вообще не скажу ей, что иду с вами: она взяла с меня обещание не ходить даже до Мшистой мельницы. Видите ли, её мать однажды отправилась в Вороний лес и не вернулась, как и бедный Морошик. Думаю, что он тоже попался в лапы великану Громобою.

– Большое спасибо, Водокрыс, мы отправимся в путь, когда откроется первый бутон дикого ириса. До свидания, и не забудь о своём обещании.

Гномы вновь сели в лодку и вышли на стремнину. Теперь вёсла им были не нужны. Они медленно плыли по течению. Хорошо было сидеть, наслаждаясь передышкой, и наблюдать, как мимо проплывают знакомые виды; остроконечный тростник уже становился похож на настоящий лес, длинные травинки свешивались над краем берега, тут и там перемежаясь с зарослями аронника и дикой вишни, цветы которой были просто великолепны.

Когда гномы достигли Переката, почти стемнело. Лодка набрала скорость, и гномы оцепенели, наполовину от страха, наполовину от восторга, вцепившись в лодку мёртвой хваткой. Вода здесь бурлила, лодку болтало из стороны в сторону, но она продолжала уверенно идти вниз по течению, пока ручей не вынес её в тихие воды Дубовой заводи.

Привязав лодку под кустом шиповника, гномы прошли немного назад по галечной отмели к своему дому в корнях дерева, уставшие, но счастливые. Вьюнок, свернувшись калачиком, лежал в спальном мешке из кротового меха, притворяясь, что крепко спит, хотя на самом деле он не сомкнул глаз, прислушиваясь изо всех сил.

– Спит, – прошептал Тысячелист, – не разбуди его.

Наскоро перекусив, они забрались в свои спальные мешки и улеглись возле потухшего очага. Тысячелист быстро уснул, но Меуму не спалось. Мысль о предстоящем большом приключении взволновала его, а воображение рисовало картины будущего путешествия. О столь многом нужно было ещё подумать – например, о съестных припасах. Им придётся наведаться в кладовую и забрать оттуда кое-что, и тогда скандала не миновать. И почему этот гном доставляет им столько хлопот? А ещё нужно захватить рыболовные снасти и смену одежды на случай, если они промокнут. Гномы ненавидят сырость, особенно в преклонном возрасте. Напомню вам, что наши гномы жили у ручья с тех самых пор, как он появился в этих краях, и было это очень-очень давно, задолго до появления человека.

Ох! Столько всего ещё нужно было обдумать, столько всего предусмотреть, и всем этим должен был заниматься он, Меум. Всегда так – именно ему приходилось думать за других, в отличие от Вьюнка, который привык только распоряжаться.

Наконец, донельзя утомлённый, Меум уснул и начал похрапывать, и Вьюнок, который тихонько плакал, пока не уснул (его спальный мешок промок от слез), тоже засопел в унисон.

Весь следующий день Меум и Тысячелист провели, лихорадочно готовясь к путешествию и время от времени наведываясь к зарослям дикого ириса, чтобы посмотреть, не начал ли раскрываться какой-нибудь из его бутонов.

Вьюнок запретил им притрагиваться к его припасам. Он сел на трёхногий табурет перед входом в кладовую, бледный и решительный, сжимая в руках посох. Меум и Тысячелист умоляли и упрашивали его, и Вьюнок в конце концов уступил им, но всё время молча стоял рядом, пока два других гнома собирали и укладывали провизию. Меум отобрал десять связок копчёной рыбы, горшочек дикого мёда, три пшеничных лепёшки, две банки желудёвой пасты и мешок крупных грибов. Больше ничего Вьюнок не позволил им взять. Меум и Тысячелист перетащили провизию к выходу из пещеры и сложили её возле входной двери.

Затем началось мучительное ожидание. Вьюнок понимал, что до отплытия остаются считанные часы, и ходил словно с камнем на сердце. Он не осмеливался даже думать о том ужасном моменте, когда он – впервые в жизни – останется в одиночестве.

В тот вечер Тысячелист сидел и наматывал новую леску из конского волоса на палочку, полученную в подарок от Цвирка. Вдруг он вскочил на ноги.

– Что случилось, Тысячелист? – удивлённо воскликнул Меум.

– О, я кое-что вспомнил, кое-что очень важное: у нашей новой лодки нет имени! Отправляться в плаванье на новой лодке, у которой нет имени, – к несчастью. Что же делать?

– Как что? Дать ей имя, конечно, – ответил Меум покровительственным тоном. – Но мы всё должны сделать как полагается. Надо принести немного ключевой воды из родника, что за лугом.

Они взяли ведро из лягушачьей кожи и отправились за водой.

С серебристого неба капал дождик, крепкие молодые ягнята резвились на зелёной лужайке неподалёку от тропинки, со всех сторон раздавались птичьи трели. Родник находился рядом с рощицей, в которой гномы собирали древесину для лодки. Он скрывался за зелёными побегами папоротника, выглядывающими из пожухлых прошлогодних ноябрьских листьев и похожими на изогнутые рукояти епископских жезлов.

Меум наклонился и зачерпнул воду из сáмого центра родника, где поверхность воды вздымалась от струй подземного ключа, бившего из песочной впадины.

Гномы осторожно отнесли полное ведро обратно к Дубовой заводи и присели на гальку, чтобы придумать имя для лодки. На это ушло много времени. Маленькие человечки сидели, положив головы на согнутые колени, и перебирали разные варианты.

– Может, пусть будет «Подёнка»? – предложил Меум.

– Нет, не годится: подёнки живут всего несколько часов.

– Тогда «Стрекоза».

– Это лучше, да и Стрекозе польстим.

Они спустились к кусту шиповника, Меум забрался в лодку, а Тысячелист столкнул её в заводь. Когда лодка начала движение, Меум вылил воду из ведра на нос судна и торжественно произнёс:

– Я нарекаю тебя «Стрекозой», и да сопутствует удача тем, кто на тебе поплывёт. И пусть мы найдём Морошика, – добавил он немного погодя, когда лодку уже подхватило течение.

Завершив церемонию, Меум взялся за вёсла и подвёл лодку к берегу; остаток вечера гномы провели, вырезая на носу лодки её название (изображение стрекозы). Они закончили эту работу уже в сумерках и, чтобы не терять времени утром, тут же уложили все припасы под сиденье лодки.

Рано утром гномов разбудил Водокрыс, поскрёбшийся в дверь дома под дубом.

– Просыпайтесь, гномы! Вскрылся бутон ириса, растущего выше по ручью! Вам пора отправляться в путь.

Меум и Тысячелист выскочили из пещеры со спальными мешками в руках. От волнения у них перехватило дыхание.

– А где Вьюнок? – спросил Водокрыс.

– Ш-ш-ш, – зашипел Меум, – он не поплывёт с нами. Он думает, что наш план – сумасшедшая затея и что обратно мы не вернёмся. Говорит, что лучше останется дома и проживёт ещё несколько лет.

– Жаль, – сказал Водокрыс. – Может, я смогу его уговорить?

– Можешь попробовать, – шёпотом ответил Тысячелист, – но не думаю, что кому-то удастся заставить его изменить своё решение. Ничто не мешает ему присоединиться к нам, ведь Король рыбаков подарил ему новёхонькую ногу, и он будет в полнейшем порядке. Попробуй, может, у тебя и получится. Скажи ему, что мы отправимся в путь до восхода солнца.