Когда толпа начала рассасываться, мы тоже решили направиться обратно в отель – предстоял ещё сравнительно долгий путь обратно. Ибо шли мы медленно, продолжая всех приветствовать словом «банано» и лобзая каждую понравившуюся и не очень понравившуюся встречную девушку или просто поздравляя остальных гуляющих другого пола и другого возраста. В тот момент мне стало ясно, насколько итальянцы действительно умеют искусно веселиться и наслаждаться жизнью.

После Нового года стали приезжать новые туристы. Теперь это были канадцы и выходцы из Южной Африки. Канадцы оказались самыми приятными людьми из всех тех, с кем я до сих пор имел честь познакомиться. К тому же им было очень интересно узнать, что я этнический украинец. Один из них сказал, что у него мать – украинка, родившаяся уже в Канаде. Сам он не знал украинского. Но всем им было интересно то или иное слово именно на этом языке. В отличие, кстати, от американцев, которых интересовали исключительно русские слова. С канадцами я тоже, как и, впрочем, почти со всеми, обменялся адресами и телефонами. Они даже обещали мне помочь с трудоустройством в случае, если я к ним доберусь.

Южноафриканцы были совершенно иными, чем американцы, австралийцы или канадцы вместе взятые. Стиль их одежды походил на наш. Это выражалось, например, в ношении черных кожаных курток. Да и вид у них был, откровенно говоря, не очень доверительный. Они мне немного напоминали уголовников, ну или, по крайней мере, босяков со двора. На самом деле они все оказались довольно нормальными ребятами, просто такой вот внешний вид. Как-то я спросил их: «Почему среди вас нет ни одного чернокожего?» Они задумались над моим вопросом: «Действительно, среди нас нет чернокожих. Мы сами не знаем почему».

За две недели пребывания в Риме я успел познакомиться с огромным количеством людей, увидел все возможные достопримечательности, мог уже отличить хорошую пиццу от плохой и взял за привычку завтракать кремовым круассаном с капучино. После двух недель делать уже было особо нечего, по достопримечательностям не ходил, с новобранцами общался реже. Мои денежные запасы заметно сморщились, и я всё чаще приходил днем в пустой отель и раздумывал о дальнейших действиях. За то, что прожил две недели в отеле, мне даже подарили одну ночь бесплатно, но тут же попросили переехать в другой хостел того же филиала, на пару кварталов дальше, в связи с закрытием на ремонт. Мне переехать не стоило большого труда: взял сумку и был таков. В новом хостеле познакомился с хозяином-итальянцем. Он оказался очень отзывчивым, прислушался к моей проблеме и пообещал выяснить, как можно попросить убежище. Он также пообещал мне работу, но, как оказалось позже, это был необдуманный порыв любезности. Он даже иногда начал обходить меня стороной, и только когда мы уже сталкивались лбами, оправдывался, почему с работой ничего не получается. Но, по крайней мере, от него я узнал, как можно попросить убежище. Оказывается, убежище надо было просить в окружном суде города, по-итальянски Pretura. У него также удалось раздобыть адрес этого заведения.

Но я всё ещё не спешил. Во-первых, был убежден, что мне обязательно предоставят политическое убежище. Так как, по моему мнению, я имел полное на это право. Мне было трудно представить, что на Западе это может быть как-то иначе. То есть если человек – беженец по политическим мотивам, то ему дают убежище. А так как у меня было достаточно доказательств, или как минимум моя история была достаточно правдоподобной, то я в полной мере претендовал на получение убежища. Я думал дотянуть до конца и не боялся потратить все свои деньги, так как был уверен, что в то время, пока будет рассматриваться мое прошение, государство мне предоставит крышу над головой и питание. По этому поводу у хозяина гостиницы имелись свои сомнения, но я находил это совершенно логичным, и меня было не переубедить.

Рядом с новым хостелом я обнаружил русскую православную церковь, которая, как оказалось, подчинялась Вселенскому Патриарху в Константинополе. На родине мое посещение церкви ограничивалось покупкой свечей, которые я тут же ставил тем или иным святым и коротко просил здоровья или благополучия для себя и близких. Ну и, конечно же, как и многие другие, посещал церковь на Пасху. Точнее, не саму церковь, а церковный двор, где все ждали, пока выйдет священник и освятит аппетитные дары, которые скорее уже хотелось отведать. Это было очень мучительно и скучно. Однажды я не выдержал вот так стоять и ждать на холоде и пошел «на разведку» в церковное помещение. Зашёл внутрь, и оказалось, что в церкви намного лучше. Там теплее, и народу почти не было. Так и простоял там, согревшись и помолившись за всех мерзнущих на улице. Было это в селе Лабушном Одесской области – соседнем с нашим селом с красноречивым названием Французское, которое, к сожалению, после Второй мировой войны коммунистами было переименовано в не очень благозвучное Лысогорка. Те же коммунисты разобрали нашу красивую древнюю церковь на стройматериалы. Несмотря на то что она вполне могла претендовать на памятник архитектуры, ведь создана была еще в XVIII веке. Но теперь, к сожалению, даже набросков от нее не осталось.

Обнаружил я русскую церковь по дороге от молодежного отеля до вокзала Термини. Тогда я уже лучше знал местность и перемещался в центре не по главным дорогам, как вначале, а уже по дворам и закоулкам. И наткнулся на православную церковь, которая, собственно, ничем себя не выдавала, кроме надписи над входом мелким шрифтом: «Русская православная церковь – Chiesa Orthodossa Russa». Меня уже мучила ностальгия: я долго ни с кем не общался по-русски, если не брать во внимание редкие звонки домой. Однажды так искренне обрадовался поляку, поселившемуся к нам в хостел, который немного знал русский. Но уже через несколько предложений стало ясно, что дальнейшая беседа не состоится ввиду ограниченного словарного запаса моего собеседника. А тут вдруг русская православная церковь!

Центральная дверь оказалась закрыта. Но рядом был забор, за которым просматривался небольшой дворик, и далее – ещё одна входная дверь в ничем не выделяющееся здание, выглядящее точно так же, как и здания по соседству. Я позвонил в звонок, и вскоре вышел православный священник. Мы поздоровались и познакомились. Его звали отец Георгий, он был из России. Внешне он напомнил мне императора Николая II. Оказался очень приятным человеком. Мы быстро перешли на философские темы. Так незаметно простояли возле забора около получаса. В ходе беседы он предложил мне зайти в храм, прийти на исповедь. Объяснил, что нужно делать в церкви, и главный смысл всей службы – евхаристию. Так и случилось, что в итоге отец Георгий оказался моим первым духовным отцом. Кроме него, настоятелем храма считался отец Михаил Осоргин. Он в итоге тоже был моим духовным настоятелем. В зависимости от того, кто принимал исповедь или вел службу. В церковь я стал захаживать регулярно – она очень быстро стала частью моей жизни. Там царила невероятная атмосфера. Церковь внутри была маленькая, вроде часовни, довольно темная, плотно увешанная иконами. Но каждая икона в ней благоухала, каждая свеча казалась живой, а каждый прихожанин был по-своему интересен. У всех незаурядная судьба, все – неординарные люди. Когда я пришел в своё первое воскресенье, сразу после службы священник пригласил всех присутствующих на общий обед. Он регулярно проводился после каждой службы по воскресеньям или праздничным дням в церковной кухне с террасой, находящейся в этом же здании, прямо над храмом. Многие из присутствующих приняли приглашение, в том числе и я. И оно стоило того!

Это был настоящий пир. И не только в отношении пищи, принимаемой вовнутрь. Но и пищи духовной в виде философско-религиозных бесед. В то же время все чувствовали себя вольными разговаривать о чем угодно, также и о насущных проблемах. Но дискуссии на материалистические темы составляли лишь малую толику бесед на религиозно-философскую тематику. Отец Михаил оказался священником с прекрасным чувством юмора. Очень светлым и добрым человеком. Через него впервые я окунулся в культуру дореволюционной России. Понимаешь, что это были люди совершенно другого уровня, другого сорта, а в некоторых случаях и с другой планеты. Можно лишь сожалеть об утраченной культуре, об утраченных ценностях. Иными словами, посещая церковь, я оказывался в другом мире, где царили гармония и согласие, спокойствие, доверчивость и любовь к ближнему. А жизнь за пределами храма продолжалась в прежнем режиме: в скучных ожиданиях, тревожных размышлениях и неуверенности при принятии решений. Пока ещё были какие-то деньги в кармане, не хотелось что-то менять. Иногда меня посещала даже мысль использовать свой обратный билет. Он, кроме пропускного на границе, оказался ещё и успокаивающим фактором, сохраняющим нервы.