«Вероятно, понимают, – говорит Раннер, глядя на девушек, – но им всем причинен большой вред, и они боятся. И скорее всего, страдают».

Неожиданно я вспоминаю церемонию вручения дипломов, мысленно вижу лицо Мии Найт, когда мне вручили премию Гетти «Новые таланты».

Считалось, что премия обязательно достанется Мие, имевшей надежные связи в высших кругах и наделенной способностью правильно освещать события и болтовней запудривать мозги, а также убийственными амбициями. Так что мой успех, естественно, разозлил Мию, и она морщила свой идеальный носик, возмущенная тем, что я вообще подала заявку на участие в конкурсе, не говоря о том, что выиграла.

«Фи, – сердито произнесла она, – думаю, тут сыграли роль равные шансы».

«Да, или, может, она трахнула одного из членов жюри», – усмехнулась ее сестра Никки, за что была вознаграждена презрительным фырканьем Мии.

Я, естественно, приняла премию, я радостно улыбалась, и передо мной то и дело мелькала скривившаяся физиономия Мии, как будто она унюхала свежий навоз. Каждый член жюри жал мне руку, нас фотографировали поодиночке и всех вместе.

Я пристально посмотрела Мии прямо в глаза…

«Вот тебе, мисс Поросенок, – мысленно произнесла я. – Йо-хо!»

Неожиданно распахивается дверь.

Появляется Навид. Он на ладони держит стопку коробок с шоколадными конфетами, на его загорелом лице легкая ухмылка.

– Навид! – восклицает рыжеволосая, танцующей походкой идя к нему и подмигивая Сильви.

Халатик, словно вода, стекает с ее плеч. Она грудью прижимается к нему, с исступлением целует его в губы, в щеку и в шею. Девушки отворачиваются. На лице Сильви появляется отчетливое презрение.

– Это тебе, – говорит он, беря верхнюю коробку. – Хотя, конечно, ты в них не нуждаешься. Ты и так сладенькая.

«Ой, я тебя умоляю, – говорит Раннер, – меня сейчас вырвет».

Но когда рыжеволосая хочет взять коробку, то Навид отводит руку в сторону.

– Только не слишком много, – предупреждает он, шлепая рыжеволосую по попке.

Она закатывает глаза, упирает руки в боки. Навид размахивает перед ней коробкой, заманивая, и каждый раз отводит коробку все дальше. На заднем плане слышится смех девушек. Прямо-таки стайка гусынь.

Игра заканчивается, когда рыжеволосая вырывает коробку из его руки. Он берет следующую и протягивает ее Элле.

– Нашей новенькой. – Он улыбается, обращаясь ко всем. – Надеюсь, вы все проявите дружелюбие и поможете Элле освоиться.

Никто не отвечает.

– Эй! – кричит он.

Девушки поворачиваются, их лица принимают отстраненное выражение. С вызовом поглядывая на Эллу, они бормочут «конечно» и «ладно», хотя ничего такого в их намерения не входит. Элла робко берет коробку и нервно теребит целлофановые уголки.

– Темный шоколад, – говорит она. – Мой любимый.

В ее голосе слышится восторженный трепет.

– Добро пожаловать, – говорит Навид. – Нечасто бывает, чтобы такая красавица нуждалась в шоколаде.

В его голосе есть нечто – безграничное очарование, – что заставляет меня тревожиться по поводу того, что из всего этого получится. Его взгляд пронзает насквозь. Он рукой накрывает держащие коробку пальцы Эллы.

Он наверняка сделает ей больно, думаю я. Он сжует ее и выплюнет.

Мы с Сильви случайно встречаемся взглядами. Журнал так и лежит у нее на коленях. Я отваживаюсь улыбнуться, она улыбается мне в ответ и тут же бросает на Навида мрачный взгляд.

– Пошли, – говорит он, обнимая Эллу за талию, – я покажу тебе, что у нас тут есть.

Рыжеволосая швыряет свою коробку на пол.

Навид оборачивается и прокашливается.

– Быстро подбери, – приказывает он.

Она секунду медлит, глядя ему в глаза, затем наклоняется, подбирает коробку и небрежно бросает ее на свой туалетный столик. Остальные девушки вдруг проявляют живейший интерес к своим волосам и макияжу. Думаю, они чувствуют, что рыжеволосая завидует. В полной тишине сестрички «Софти» берут по коробке – они с удовольствием получают от него сладкую взятку. Я замечаю, что у обеих есть золотые ожерелья с ключиком.

– Можете тоже взять, – говорит другим девушкам одна из Сестричек, запихивая свою коробку в черную кожаную сумку, висящую на ее стуле.

Элла дергает меня за руку, требуя, чтобы я пошла с ней и Навидом. Тонкий слой белой краски на стенах не скрывает отталкивающе-коричневый цвет штукатурки. Черно-белые фотографии полуголых девиц, гоночных автомобилей в стиле постеров восьмидесятых, пушистых белых котят, Пэмми[13], бегущей по пляжу в своем знаменитом красном цельном купальнике. Движимая профессиональным снобизмом, я презрительно морщу нос и выношу суждение, пренебрежительное и категоричное.

«Что, завидно, маленькая мисс Фотожурналистка?» – усмехается Раннер.

На стене рядом с туалетом список телефонных номеров: парикмахер, салоны красоты, маникюрные салоны. Маникюрный салон «Блистающие» зачеркнут и заменен на «Совершенные ноготки». Ниже: стопка хорошо потрепанных словарей и экземпляр «Основ английской грамматики для «чайников»», а рядом – надломанная плетеная корзина со всякими предметами макияжа и гигиены. Элла запускает руку в корзину и вытаскивает яблочно-красный лак для ногтей, такой же, как помада у нее на губах. Она крепко сжимает его в кулаке и, глядя на меня, подмигивает. Это воровство, как и история с курткой, тут же вызывает у меня тревогу.

«Имей хоть каплю гордости, хоть каплю самоуважения», – хочется мне закричать.

Однако я понимаю: мое неодобрение, вероятнее всего, произрастает из болезненного напоминания о том, что мои собственные потребности родились из депривации.

– Девочки уже показали тебе, где мы храним новые платья и туфли? – спрашивает Навид.

Элла ускоряет шаг.

– Нет, не показали. – Есть надежда на то, что ее собственная депривация скоро будет смягчена алчностью.

Меня передергивает, ее желания четки и очевидны.

– Ну а должны были, – уверенно говорит Навид. – Пошли, выберем что-нибудь для тебя.

Белая краска заканчивается сразу за поворотом. Я маню Эллу к себе. Мне противна мысль, что придется смотреть, как Навид подманивает ее, обхаживает. Элла же вцепилась в его потную руку и, кажется, всем довольна. Я подношу воображаемый телефон к уху.

– Позвоню завтра, – одними губами говорю я.

– Ладно, – так же беззвучно отвечает она, радуясь тому, что ей удалось сбежать от этой гусиной стаи.

На мгновение мне становится противно от ее девчачьих повадок.

Навид машет рукой перед Эллой, вынуждая ее посмотреть на него. Она смеется – кажется, она засмущалась. Навид дергает ее так, что она едва не падает. Его улыбка почти достоверная. Я морщусь.

Они идут вперед.

«Теперь она у него в руках», – приходит к единому мнению Стая.

Долли прячется за Раннер, которая инстинктивно задвигает ее за себя. Обе смотрят, как мой Здравый смысл и Навид – грозная кошка и котенок-несмышленыш – идут вперед, к обряду посвящения. Приближаются к гардеробной, полной нарядов для подкупа, которым суждено покончить с девичьими мечтами.

Пока я росла, я много мечтала. И мне казалось, что однажды эти мечты станут явью. Я не была полностью зациклена на самой себе. У меня была Анна. Мои идентичности. И школа. Но у Эллы все было по-другому. Конечно, у нее была Грейс. Без отца, с нерадивой матерью и скудными собственными мечтами, ее способность оценивать и различать правильность куда-то подевалась. Когда на нее обращали внимание, она, естественно, принимала его, иногда даже с излишним энтузиазмом. Мне хочется верить, что я упрочила ее веру в себя. Однако грустная реальность состоит в том – и я это осознаю, – что ей нужна не я, а внимание мужчин. Я вижу это по ее глазам. Эту жажду. Ее раненое сердце ищет, как осиротевший детеныш. Это послание можно увидеть в ее взгляде. В спешащем угодить теле. В том, как приоткрываются ее губы, превращая ее из робкой девочки в соблазнительницу. Она как бы говорит: