Илай отступал от забывшего о камнях Янни. Со стороны было похоже на танец.

– Птицы приходят, когда умирают твари, – Илай щелкнул пальцами – в воздухе расцвело пламя. Янни замер, открыв рот, вроде впервые в жизни встретил волшебство.

Твари. Все завязано на тварях. Сложнее любых чар, сакральная тайна Пламенной эпохи. Очень разные, одна диче другой. Рядом с ними ты словно заживо умираешь – мне говорили. Я не чувствовал.

– Птицы приходят, когда все кончено.

– Ты уверен? – я спросил в последний раз.

Илай смотрел на рыжие языки. В зыбком золотом свете он казался совсем мальчишкой: будто выглянул на секунду человек, которым он был раньше.

До Университета.

– Нет.

До магии.

– Ты пожалел? Ты бы отказался от волшебства, если бы знал цену?

До огня в ладонях и темноты за спиной.

До голосов из теней.

До того, как тоже что-то потерял.

– Нет.

Он поднял кровавые глаза и бледно улыбнулся:

– И ты бы не стал.

Я открыл рот, чтобы возразить, но не произнес ни слова.

***

– Вот и все, – завязываю бинт. Янни пытается отнять руку – перевернуть исчерканную страницу в блокноте, но я не отпускаю, цепляю его отмытый подбородок и заставляю посмотреть на меня. – Почти все. Есть еще одна вещь, а потом порисуешь. Ладно?

Его равнодушный взгляд блуждает. Наверное, по-прежнему видит узоры. Я поднимаюсь с пола и веду брата к окну, пропуская вперед.

В клетке на подоконнике настороженно нахохлилась маленькая птичка.

– Выпусти, – Янни водит кончиками пальцев по прутьям. Тянусь через его плечо и открываю раму. Снег врывается в комнату из черноты парка волной холода и шума. Невидимые ветки скребут друг о друга – к утру остатки листьев будут на земле, скованные изморозью. Здесь не горят фонари. Мы отражаемся в стекле как в зеркале. Впервые я стою с ним рядом, а не прячусь в тенях, притворяясь спящим. Впервые я вижу себя с болезненной четкостью. Худое лицо, а у тонких губ залегли глубокие морщинки. Нос из-за них кажется острым. Светлые брови почти не видны, будто их и нет вовсе, а глаза…

Янни смотрит прямо на меня.

Лампа над головой мигает и лопается тьмой.

– Мне жаль, – Янни молчит. Звякает крючок, тихонько гремят прутья. Зимний ветер смывает запах крови, обжигает легкие. Я на ощупь нахожу его ладони с пойманной птицей. Горячей-горячей, солнечной. Глажу мягкие перья, нос щекочут Яннины волосы.

– Мы должны выпустить ее. Твою тварь. Она же здесь, внутри – правда? Твоя-ее искра. Память.

– Она была прекрасна, – говорит он. Жар растекается по коже.

– Мне жаль, – повторяю я.

– Не надо. Она почти жива, – качает головой, пряди щекочут мне щеки. – Ты спас ее. Спасибо. Я не справился, а думал, что понял – что Мантикора и Висия поняли.

– Поняли?

– Из чего они сделаны.

– Из страха, – из чего же еще?

– Да. Но не только. Высшие рождаются из надежды. Я надеялся изо всех сил, но не смог отдать ей жизнь целиком… она вышла слишком слабой.

Его голос затухает и тут же вспыхивает, отзываясь ознобом:

– Ее душа связана с моей. Тянет следом в мир тьмы. Если выпустишь – я тоже однажды уйду. Н только так можно вернуться, только побывав за гранью. Пообещай мне.

– Что? – я чувствую, как бьются наши сердца – под хрупкими птичьими костями.

– Что отпустишь и меня, когда придет время.

Воробей вздрагивает и выправляет крылья. Царапается, продираясь наружу.

Зажмуриваюсь. Слезы опаляют щеки. Это из-за меня. Я подсыпал непенф, внушил: выживи, это главное. Иначе он отдал бы твари душу до капли, убил бы себя и всех в лабораториях. Я принял метку, добровольно стал заложником Универститета, лишил Янни выбора и возможности спастись. Я уничтожил его. Не птица-тварь – он, он сейчас почти живой. Почти! Я должен был отпустить еще тогда, два года назад.

Я не верил, что он бы вернулся ко мне из своего волшебного мира.

Проглатываю слюну – дынно-горькую, вязкую. Обещаю, слишком поздно:

– Да, – отпущу, всего без остатка. И тоже буду надеяться изо всех сил, что ты вернешься. Магия не работает для пустых, но… слово вспархивает и мгновенно исчезает среди ночных звуков.

Выпускаю теплые пальцы. Вытираю глаза. Однажды мне придется сдержать обещание. Не сегодня – когда я закрываю окно и иду по хрустким осколкам на кухню: включить свет. Не сегодня, когда Янни опять склоняется над блокнотом. Не сегодня, хотя именно сегодня я прячу альбом с фотографиями – далеко на нижнюю полку шкафа, под стопки его листков с заклинаниями и мои давно заброшенные учебники. Все разные, но каждый с неизменной Фемидой на обложке.

Новые линии ложатся на бумагу. Ширятся, как круги по воде. Где-то внутри Янни – Алек, хочет жить и ищет способ проложить дорогу наружу сквозь лабиринт всесильных узоров, вслед за беглой птицей надежды.

Я ставлю греться яблочный пирог. Не сегодня, но, быть может, однажды брат нарисует совершенно особенные чары, которые приведут домой – через тьму и снег, и сумасшедшее солнце его магии.