— Рад снова видеть вас, герцог. Входите!

Первый алхимик Геона сдержанно улыбнулся в ответ.

— Благодарю, ваша светлость, — шагнув через порог, отозвался он. — Наверное, стоило оставить это до завтра, но полночь вроде бы еще не пробило?

— Пустое! Для таких новостей не бывает слишком позднего часа — если, конечно, я вас правильно понял.

Он вопросительно взглянул в бледное от недосыпа лицо гостя, и тот ответил коротким кивком.

— Этот бой мы выиграли, ваша светлость. Недостающий компонент найден, в том нет никаких сомнений. Относительно противоядия, к сожалению, мне пока нечем вас порадовать, но…

— Вы и так сделали больше, чем кто-либо мог надеяться, — мягко перебил эль Гроув. — Дойдет черед и до этого. Прошу, присаживайтесь! Понимаю, как вы устали, и обещаю, что не стану долго вас мучить. Кофе?

— Нет, благодарю, — отозвался магистр, с видимым удовольствием опускаясь в одно из мягких кресел у камина. — Во мне и так уже полпинты, не представляю, как я вообще сегодня усну.

Верховный маг кивнул — сочувственно, понимающе. Потом уселся в кресло напротив и положил руки на обитые бархатом подлокотники.

— Вы едва держитесь, герцог, — по-отечески заметил он, глядя на соратника, — от вас осталась одна тень, и я настоятельно рекомендую вам с завтрашнего дня взять недельный отпуск. Ее величество, уверен, меня в этом только поддержит, так что не спорьте — в конечном итоге, навряд ли поиски противоядия потребуют меньших сил… Но прежде чем я передам вас на попечение герцогини эль Хаарт, все-таки скажите: что же такое наконец это проклятая Дымка? Яд, оружие, дурман?

Магистр тяжело качнул головой.

— Всё вместе, ваша светлость. Хотя в основном, конечно, второе, как мы и предполагали с самого начала. Оружие, притом управляемое, пусть я пока затрудняюсь сказать, хорошо это или плохо… Принцип действия Дымки, насколько я понимаю, вам известен?

— Лишь в общих чертах. Мои знания в подобных вопросах, увы, всегда оставляли желать лучшего.

Кендал улыбнулся про себя. Достопочтенный мэтр алхимиком был не из последних, но достижения свои как обычно преуменьшал — не столько из природной скромности, сколько для придания большей уверенности собеседнику. Поднявшиеся в собственных глазах как правило расслаблялись и становились весьма словоохотливы, благодаря чему поймать их на горячем не составляло труда. Герцога эль Хаарта «ловить» было не на чем, да и уверенности в себе ему тоже было не занимать, но от многолетней привычки так просто не избавишься. Ох уж эта тайная канцелярия!

— Подробный отчет я составил, и завтра утром он будет у вас, — ничем не выдав своих мыслей, сказал первый алхимик. — Но если вкратце… Дымка есть опасный симбиоз, работающий по принципу «рука руку моет». Ее дурманная составляющая отвечает не только за привыкание: благодаря сложносоставной композиции из смолы хашша, пьяного меда болотного хвоща и кровяной росы алгара пурпурного она тормозит действие яда. Правда, из организма все же выводится — тогда как отравляющая часть Дымки в нем, наоборот, накапливается. Собственно, этим и обусловлено сокращение длительности эйфории от дозы к дозе, а также то, что с каждым последующим приемом Дымки организм разрушается всё больше. Дурман здесь своего рода обезболивающе-тонизирующий блокатор, и только — вряд ли мы сможем использовать его при создании противоядия.

— Значит, вы полагаете, — встрепенулся мэтр, — что противоядие все-таки можно создать?

Кендал эль Хаарт задумчиво сдвинул брови.

— Можно или нет — не знаю, — после паузы проговорил он. — Пока что, к большому моему сожалению, я даже не представляю, с какой стороны за это взяться, однако… Дымка — вещество рукотворное, опасней которого на данный момент не существует ничего на двух континентах. Сомневаюсь, что ее создатели, учитывая стремительность ее действия и ту легкость, с которой она проникает в организм, не подумали о собственной безопасности. Я бы подумал. И алхимики Мэйнарда Второго навряд ли глупее меня.

— Данзар? — скорее утвердительно, чем вопросительно протянул верховный маг. Магистр кивнул:

— Доказать ничем не могу, ваша светлость, но если я в чем и уверен, так в этом. Я говорил вам об Уэйне Теллере, помните?

— Помню. Да, странно, что, имея на руках такой козырь, как Дымка, он не стал использовать его против Алмары, и тем не менее…

— Это еще не всё, — перебил алхимик. — Тот самый последний ингредиент, что мы искали и нашли — фосса небула, редкий грибок, паразитирующий летучими спорами, не переносящий жары, холода и солнечного света. Он живет в зараженной почве предгорий и поражает мелких теплокровных животных, вроде кротов и землероек, а также падальщиков из числа хищников, что ими питаются…

— И те не травятся?

— Гибнут следом — споры сохраняют жизнеспособность около тридцати суток даже в мертвой ткани. Но так как без сторонних блокаторов отравление развивается стремительно, зараженные не успевают покинуть ареал обитания фосса небула. К тому же, его выделения обладают инсектицидным действием, что исключает передачу заражения посредством насекомых, иначе давно бы дошло до пандемии.

— Хоть тут повезло… Вы говорили о жизнестойкости паразита, магистр — и она велика. Получается, грибок неприхотлив?

— Слава богам, как раз напротив. Необходимые условия для вызревания грибницы весьма ограничены: густая тень, питательная среда, обилие влаги и ровное тепло без резких перепадов температуры. Фосса небула не выживет ни в наших Северных горах, ни в скальных пещерах Алмары, Бар-Шаббы и Эйсера. Вывезти что-то с Запретного острова, даже если оно там и есть, тоже возможным не представляется. Берс горами не богат, да и климат его схож с алмарским. Зато Туманный хребет, граница между севером и югом, подходит грибку как нельзя лучше — и половина этого хребта принадлежит Данзару.

Верховный маг медленно склонил голову.

— Да, — помолчав, лишенным выражения голосом откликнулся он. — А вторая половина — Геону. И если вы не ошиблись, то Дымка, боюсь, еще не самое страшное, что нам уготовано…

На Бар-Шаббу стремительно надвигалось лето. Оно всегда приходило сюда позже, чем на континент, не торопилось и сейчас, но отзвуки его победного марша уже с каждым днем становились всё ближе: у берегов, окрашенных во все оттенки зеленого, оранжевого и розовато-пурпурного, вольно плескалось ожившее море, солнце сияло в ярко-голубом небе, а его теплые, ласковые лучи скользили по синей черепице крыш, играли в оконных стеклах и растекались масляными бликами по камням булыжных мостовых. Долгая зима была забыта. Всё вокруг, еще недавно скованное холодом, пригнувшееся к земле или забившееся в темный и теплый угол, вдруг словно пробудилось от тяжелого сна. На улицах до позднего вечера не смолкал гомон голосов, плясала под шаловливым майским ветром молодая, еще клейкая наощупь листва тополей, распахивались окна, гоня из домов прочно обосновавшийся там за зиму дух затхлости и наполняя комнаты свежим, острым, столь долгожданным ароматом весны…

Одна из оконных створок в спальне адепта эль Хаарта тоже была распахнута, и натянутый в проеме кусок мелкой сетки подрагивал от сквозняка из щели под дверью. Сетка уже основательно забилась серым от пыли тополиным пухом, и ее давно следовало почистить, но хозяин комнаты, всякий раз затемно возвращаясь домой, лишь бросал в сторону окна утомленный взгляд, обещая себе заняться этим, после чего ронял голову на подушку и засыпал — а утром благополучно забывал все обещания. Приближалась пора экзаменов. Школа, как всегда в это время, гудела, со стороны напоминая растревоженное осиное гнездо: преподаватели составляли планы, списки и графики, стараясь увязать их оставшимися до конца года лекциями, отличники самозабвенно предавались зубрежке, отстающие что было сил пытались наверстать упущенное. Нейлар эль Хаарт был отличником, к тому же достаточно уверенным в твердости своих знаний, чтоб не хвататься каждую минуту за учебник, и тем не менее ему все равно приходилось солоно, ибо он, по словам Райана Рексфорда, вознамерился «сесть одним задом на два стула», а это даже и у куда более ловких людей редко получалось как следует. Третий курс высшей школы Бар-Шаббы был последним из общеобразовательных. Далее шло распределение. И многие из тех, кто знал адепта эль Хаарта, были поражены его внезапным решением пойти по боевой стезе.