Птицы День, как птица, промелькнет – исчезнет Белым голубем за крышами домов. Город мой – лекарство от болезней, Жизнь – не мной отснятое кино. Лица, перебранки, диалоги, Антураж обыденных проблем, По всему видать – дано не многим Избежать коллизии дирхем. Деньги правят миром, мир деньгами, И сценарий тот же, и пролог, Все, что на земле случилось с нами, Не глагол по сути, а предлог. Передел, придаток, «про» и «пере», У судьбы грамматика своя, Отлетают птицами недели, Месяцы, года… Когда-то – я. В золе Вслушиваюсь в тишину. Где там ее предел? Месяцем слово жну, Даже и не вспотел. Но достаются мне Только одни вершки. Милость делю на гнев, Бурю на полный штиль. Кровь допоет мотив, Чтобы потом истлеть. Ангелам во плоти Давит земля, как клеть. Мне в тишине легко, О, невесомость лет! Ты отозвалась в ком Или лежишь в золе? Трансформация Не примирюсь. Безмолвие – хандрит, Царапают слова по сердцу ногтем, Что ночь не кончится с явлением зари, Что эту ночь с души уже не смоете, Что если мама умирает – жизнь Уже течет совсем в другую сторону, И что ни выкрикни, и что тут ни скажи, Ни прорыдай – надежды похоронены. И образ детства в памяти больной Мне прокричит с помехой, как по рации: – Я так тебя люблю, родной ты мой! А смерть – не смерть, а просто трансформация. В Питере По облакам летит кораблик, Что отражаются в реке И, исчезая вдалеке, Возможно, свой меняют облик. Собор, свой купол возвышая, Храним архангельским мечом, Он словно гость, что над плечом Свою вытягивает шею. И Невский радует парадом Архитектуры и витрин, Рисуй ли ты его, сотри… А он – все горд своей породой. Комнаты У жизни – жизнь, у смерти – гибель, У всех свои права, ключи… И хоть кричи от боли либо Как ангел сумрачный молчи. А коридор меж этих комнат Наполнен речью деловой, И ни лампадки, ни иконы, Лишь формуляры – и домой. О маме Ты говори да перелистывай, Перескажи, перепиши. Ждет в небесах тропинка чистая Из недр от донышка души. Сведет на нет все боли, беды все, Воспоминания, наркоз. Ты, умирая не от бедности, О жизни думаешь всерьез. Лекарства запах, мера капельниц — Песочных прототип часов. Вот уж досталось нам свиданьице Да поцелуй, в конце концов. Попытки вырваться из ужаса, Врачей жестокий приговор, И голова, должно быть, кружится, И на устах немой укор. Гнет
Бездоказательно и нежно Поет пчела, трещит сверчок. И ночь, как омут, неизбежна, Садится птицей на плечо. И пахнет травами степными, И звезд густеет молоко, Но будет присно то, что ныне, И с небом умирать легко… А сокол вырвется с предплечья И камнем в выси упадет. Мир перевернут, человечья Природа побеждает гнет. В лесу Я один в этом дивном лесу, Ни тропы не видать, ни знака. И кому я свой крест несу, Этих слез бирюзовую накипь? Буду соснам псалмы читать И, молитвы для птиц слагая, Угадаю Лешего стать За березкой, что спит нагая. И Весна отопрет ручьи, И дороги мои найдутся, Не такие уж мы – ничьи, Что с того, коль себе я хайдук сам? А в лесу, где я так невесом, Ни границ, ни пределов нету. Боли все отойдут, как сон, Перешагивающий запреты. Рисунок Точу усердно серый карандаш, Ножом замызганным, не острым, перочинным… Что не пропьешь, не выдашь, не продашь? – Тебя рисую всуе, без причины. То челка прячется, то ускользает взгляд, Все движется, дрожит изображение, Всех попаданий, как в игре в бильярд, Не просчитать, не выполнить уже мне. И все, что прожито, отжито, сожжено, Скрывается под крошевом графита, Рисунок, он ведь жизни уже, но, Увы, о нем не скажешь: Dolce vita. Из троллейбуса Вот Литейный сквозь, с брызгами грязи, окно Из троллейбуса – ретро, немое кино, Дом, где Бродский грустил и когда-нибудь жил, Тротуарами соль, догорая, лежит. И мне машет февраль голубиным крылом, А на улице как-то легко и светло, Как чужая, зима жмется к стенам домов, И солдаты идут тяжело и умно. Маме Что тебе ни скажи, все выходит – не то. Как тебя задержать? Не подскажет никто. Как тебе тяжело, уходя, уходить! Над твоей головой белым Ангелам быть. Над твоей сединой не растопит слеза Бесполезные споры, что против и за… Не от жажды – от грусти, что ломится к нам, Умирает цветок, ткнувшись в пластик окна. |
