Корабли Я иду к тебе дождями серыми, Серебром безлюдного пути, Одиночеством пророчеств, нервами, Но тебя уже мне не найти… Не сойти с подворья бесприютного, Не дорисовать последний штрих. Мой корабль был славен только юнгою, Но теперь он вырос да притих… И дома, что потонули в осени, Так похожие на корабли, Ни о чем уже не спросят, ни О ком не протрубят вдали. Полет Ни шороха, ни всполоха во тьме, Ночь безучастна, безответна мне… И вот уже он смолкнул – говорок, Дожди отговорили монолог. Ночь отойдет и годы, и века… Себя с собой – не примирить никак. И вечность – соломонов перстень – жмет, А время продолжает свой полет. Легко Как было бы легко решить: кто враг, Жизнь под залог отдать тупым рефлексам, С прямых путей не скатывать в овраг И звездный ритм ночами яро флексить. Себя прощать, влюбляться ни за что, Стихи слагать, как в омуте запоя, И верить в то, что видимо зрачком, Всегда озвучивая, что и сколько стоит. Но все сложней, нелепей, как в кино, И Рок, как шулер, смешивает карты… Дворовый кот играет в домино С бомжами, не скрывающий азарта. На краю Ночь облаками занавешена, Ни звезд, ни лунного серпа. Скулит судьба собакой бешеной, Бездомна, призрачна, слепа… Мой дом сжимается, сутулится, До точки на одной из карт, Что вписана в кривую улицу, И опоздала на века. И бесконечным многоточием Летят дождинки на ветру. И я, бежавший крова отчего, Свои разлуки перетру. Судьбу свою приму бездомную, Дождем крылатым напою И допишу свою историю У бездны черной на краю. Горюшко То ли взрослых мы в детстве не слушались, Иль тропинка досталась не та: Все торопится горюшко в душу влезть И, как тень, прилипает к стопам. А вершины, что взяты как дважды два, И порывы – изнанка страстей, Не к чему уж повторно обхаживать, Ветры в них холоднее и злей. Приютить свое горе, как родинку На плече, как наколку высот, Да и жить по судьбе – по погоде мне, И не ведать: куда занесло. Не обернусь Не обернусь, не вскрикну, не сорву Из памяти, как бусинку, слезу, В миг перед тем, как слягу под траву, Что ценно мне – я помню наизусть. Где падали хрустальные дожди, И битый тот хрусталь впитал асфальт, Где прах родных – сокровище – лежит, И ложь о них не распевает альт! У песни злой [2] – четыре языка, И каждому наречию – Виват! Пусть будет поздно к прозе привыкать, Что в том, свершилось что, никто не виноват! Перелистни! Вычеркни себя, перелистни, Как страницу, вырви из души! Жизнь ведь не забанить, точно стрим, А судьбу, как вещь, не перешить. Как нам всем не пелось, не спалось, Там, где раздавались ярлыки? Истина – обглоданная кость, Кубиком бросалась не с руки. Подмигнет Жар-Птицы ли перо, Шапка ль упадет из рукава? Слово, превращенное в нейрон, Разобьется зеркалом в слова. А пергамент выцветших страниц Стерпит все, вместит, и Бог-то с ним… Как зарок, смыкания ресниц: Вычеркни себя, перелистни! Снегири Так что ж луна? Во тьме кромешной Мне руку хоть посеребри! В Раю, в Аду иль где-то между Мои танцуют снегири? Сорвется летом ли, зимой ли Мой голос до смерти земной? Но, как патрон в чужой обойме, Он распрощается со мной. Что мысль? Всего лишь посвист пули, Чуть слышный ветер у виска… Как незаметно мы уснули, Пытаясь истину искать! Как вдруг нечаянно проснулись! И в нежном свисте снегирей Деревья не сломались – гнулись, Не прекословили, верней. Лампада Горит в ночи моя лампада, Горит, да не коптит, Иного света мне не надо На сумрачном пути. В пещерах темных, ночью длинной Молитвенная песнь. И пахнет масло в сердце глины, И слышится: Аз есмь… И нет ни боли, ни распада, Лишь Благодать да тишь. Горит в ночи моя лампада, И ты, душа, горишь! Путь Когда на белом пустыре Пустыни, созданной из снега, Моя не тень бежит ночлега, И спотыкается. Быстрей С плеча слетают месяца, И стаей птичьей мчатся годы, А сердце, ожидая коды, Как уголек спешит мерцать. Какой я музыкой палим? Какой звездою окольцован? Кому звучит моя канцона? В ней весь мой путь, и Бог-то с ним! вернутьсяКто злую песню распевает – о сплетниках (из римского права). |
