— Нормально. Встать могу.

Встаю, Нацуно тоже поднимается, отступает на шаг, не выпуская меня из поля зрения. Он боится оказаться ниже меня, он боится быть близко ко мне, я почти физически ощущаю его страх. Агрессивный, огненный страх. Страх, который заставляет людей хвататься за оружие и убивать. Страх, который заставляет загнанного зверя кидаться на охотника.

Но я для него не охотник. В его глазах я такая же жертва. И он не кинется на меня.

Нацуно действительно похож сейчас на зверя. На дикого, гордого и очень сильного зверя. И нужно действовать аккуратно, тихо, ласково и в то же время уверено, с напором. Нельзя дать почувствовать ему свой собственный страх.

Я делаю шаг навстречу ему, ещё один, и ощущаю, как агрессия падает, сопротивление ослабевает. Нацуно отводит глаза в сторону, теряет позиции, теряет контроль. Он в смятении. Теперь я управляю ситуацией!

Подхожу совсем близко, замираю в каком-то десятке сантиметров от него и, еле сдерживаясь, чтобы не обнять, шепчу:

— Нацуно, не бойся. Я сделаю всё аккуратно. Доверься мне.

— Что мне нужно делать? — почти беззвучно произносит он.

— Ничего, — тепло улыбаюсь я. — Я всё сделаю сам. Просто доверься мне, хорошо?

Чтобы Нацуно не чувствовал себя совсем уж загнанным, я раздеваюсь первым, сбрасываю с плеч юкату. Нацуно сглатывает и, схватившись одеревеневшими руками за узел своего пояса, начинает его дёргать. Но я ловлю его руки, нежно убираю их и сам распутываю узел.

Раздеть его — это одна из моих фантазий. И уж если сегодня суждено мечте сбыться, то пусть исполнится всё.

Распахиваю его юкату и медленно стягиваю.

Боже, до чего он прекрасен. Даже сейчас, дрожащий, зажатый, натянутый как струна, он прекрасен.

Касаюсь его плеч, Нацуно вздрагивает, как от удара током.

— Можно тебя обнять? — спрашиваю я.

— Зачем? — он вскидывает на меня глаза, и в них я снова вижу зарождающееся пламя.

— Ты дрожишь, — мягко отвечаю я. — А так я могу помочь снять напряжение.

Нацуно снова отводит глаза, и я понимаю, что это означает «да».

Скольжу ладонями по его коже, обнимаю его, такого напряжённого, такого испуганного, такого желанного, прижимаю к себе, утыкаюсь в его волосы, вдыхаю запах.

— Расслабься, Нацуно, — шепчу я, гладя по спине. — Пожалуйста, расслабься…

Слышу, как бешено бьётся его сердце, чувствую, как шумно он дышит, и продолжаю гладить, успокаивать. В конце концов он перестаёт нервно вздрагивать, привыкает к моим прикосновениям, к моему теплу, к моей близости. Привыкает…

Подождав ещё немного, я укладываю Нацуно на кровать. Он сначала артачится, сопротивляется, но поборов сам себя, подчиняется моим рукам. Эта покорность так заводит, что, не удержавшись, целую его шею. И тут же чувствую, как сильные руки отстраняют меня.

— Ты чего? Это ещё зачем?

Хмурый взгляд недоверчиво разглядывает меня. Но я зашёл слишком далеко и не намерен отступать. Нет, только не сейчас.

— Я хочу, чтобы тебе было приятно, — терпеливо отвечаю я.

— Я. Я не хочу, чтобы мне было приятно. Понял? Задание было — подготовить партнёра, — Нацуно с трудом выговаривает последние слова.

— Так я это и делаю: прелюдия, подготовка. Я всегда забочусь о том, чтобы партнёру было комфортно, чтобы ему было приятно. И сейчас тоже. Или ты на моём месте поступил бы иначе?

— Нет, но… — неуверенно тянет он, и я добиваю его последними словами:

— Нацуно, если ты совсем не можешь это терпеть, то откажись.

Знаю, это подлое предложение, потому что если он откажется, меня будут истязать током, а он не сможет это терпеть. Да, я подлец, но я не хочу выпускать его из рук. Не хочу!

— Разве я не сказал, что согласен? — шепчет Нацуно и отворачивается.

Это означает «да». Это означает, что у меня развязаны руки. Полностью. Я могу делать всё, что хочу.

Касаюсь губами соска Нацуно, целую, щекочу языком. Дрожь проходит по всему его телу, он выгибается. Неужели настолько чувствительный? Это невероятно! Это просто с ума сводит. Продолжая вылизывать сосок, начинаю ласкать пальцами второй, и они твердеют просто на глазах. Свободной рукой скольжу по втянутому животу вниз и сквозь бельё касаюсь члена Нацуно. Тот возбуждается, твердеет от моих ласк, и я, вконец осмелев, стягиваю бельё. Отрываюсь от сосков, подавив слабое сопротивление, раздвигаю ноги Нацуно, устраиваюсь между ними. Смотрю на него, на лежащее передо мной чудо.

Влажные волосы чёрными змеями размётанные по простыне, отвёрнутое лицо, с силой зажмуренные глаза, изгиб шеи, вздымающаяся сильная грудь с нежно-розовыми сосками, подтянутый живот, точёные бёдра, разведённые ноги и возбуждённый член во всём своём откровении. И это не сон, нет! Это происходит на самом деле.

Пьянея, теряя голову от сладостного желания, я нежно ласкаю эти бёдра, глажу ягодицы и, добравшись до ануса, чуть поглаживаю его. Смазка и презервативы лежат рядом наготове, но я не буду торопиться, я не буду проникать в него и растягивать, пока Нацуно не привыкнет к моим прикосновениям и ласкам здесь.

Я сделаю всё аккуратно и нежно. Я сделаю всё так, чтобы ему понравилось.

========== 7. Нацуно: Истязание лаской ==========

Меня связали. Связали без верёвок. Принудили, заставили принять эту кошмарную роль — роль пассива. А что ещё я мог сделать, когда ублюдочный урод Юмэхару истязал Асакаву? Что?

Только согласиться.

Вот и согласился. Теперь лежу на кровати. Голый. Перед Асакавой.

Ужасно. Это ужасно. Мне хочется умереть. Или хотя бы отключиться, потерять сознание, чтобы не видеть, не соображать.

А Асакава? Какого чёрта он всё это вытворяет? Обнимает, ласкает, целует… Чёрт! Зачем он так аккуратен со мной? Так внимателен и даже нежен! Не нужно. От этого только хуже.

Нет, я понимаю. Понимаю его желание позаботиться, сделать так, чтобы партнёру было приятно и хорошо. Я бы и сам на его месте так же поступил, если бы на моём месте была девушка. Но я-то не девушка! И я не хочу, чтобы мне было хорошо и приятно. Мне не может быть от этого хорошо и приятно! Просто не может быть!

Мне всегда было противно, меня наизнанку выворачивало, как только речь заходила о гомиках и об их пидорских играх.

Так почему же сейчас моё тело так остро реагирует на эти извращенские ласки? Почему так охотно отзывается на прикосновения Асакавы? Какого чёрта со мной происходит?

Может, это потому, что у меня давно никого не было? И всё это можно назвать естественной физиологической реакцией? Да. Наверное, так и есть. И не нужно забивать этим голову. Нужно абстрагироваться от этого кошмара. Нужно представить на месте Асакавы какую-нибудь девушку, какую угодно, но…

Нихрена же не получается! Абстрагироваться не получается. Девушку представить тоже не получается. Потому что это не женские руки, это руки крепкого, сильного парня. Парня, который, похоже, имеет немалый опыт и знает, что и как делать. И самое противное то, что у него получается. Я завожусь, возбуждаюсь. Сквозь дурноту, сквозь отвращение и стыд, возбуждаюсь!

Проклятье! Не хочу. Не хочу этого! Но…

Асакава гладит мои ягодицы, трогает там, и я привыкаю. Постепенно привыкаю к этим прикосновениям, к этим ласкам. Привыкаю…

— Нацуно, — слышу шёпот Асакавы, — сейчас я возьму смазку. Не бойся. Если будет неприятно, скажи.

Нервно сглатываю и киваю.

Приплыли. Сейчас в меня будут что-то вставлять. Растягивать. Задницу, чёрт, растягивать. Это, наверное, больно. Это не может быть не больно. А ещё это чертовски унизительно. Но получить разряд тока, скорее всего, ещё больнее. Поэтому я должен терпеть. Нужно вытерпеть. Ради этого придурка Асакавы, который втемяшил себе в башку…

Вздрагиваю.

Что-то холодное и скользкое касается моего ануса, и я понимаю, что это палец. Палец Асакавы. Он гладит меня там, втирает смазку, а я лежу, глубоко дышу и пытаюсь ни о чём не думать.

Не думать ни о чём, чёрт!

Палец проникает внутрь. Совсем чуть-чуть. И начинает растягивать.