Яна вздохнула и вновь встряхнула головой, пытаясь сбросить дурные мысли.
Но городские огни остались позади, и сумерки, решив пробраться внутрь салона, насмешливо заглядывая в окна, подбрасывали новые воспоминания.
"Ты знаешь, Янина?! Ты пожалеешь! Не сразу, нет, но каждый день ты станешь жалеть о своем выборе. От осинки не родятся апельсинки…"
Жалеет? Нет. Но не родятся… Ни осинки, ни апельсинки…
За окном уже мелькают загородные коттеджи. Ивановка…
"Держись, Янка" – сжимает за плечи Наташка свою подругу – рыдающую, растерянную. Родители не простили дочери ее увлечения, не приняли. Поставили перед выбором…
– Ты справишься, Вы вместе справитесь! Они не дадут тебе жизни, сломают, как куклу! Не реви, беги, спасайся, пока есть шанс."
Справилась…
"У Вас есть опыт работы? Нет? Ну и что, что Вы окончили гимназию? – заведующая детским садом, старая карга, так и пышет своим превосходством, с усмешкой смотря на напуганную Янку. – С детьми работать, милочка, это Вам не брынькать вечерком на лавочке на гитаре. Я возьму Вас на испытательный срок. Четыре часа занятий в неделю Вас устроит? На полставки. Больше не можем оплачивать…"
Может быть, все же стоило поискать другую работу? Но что она смогла бы найти в этом маленьком провинциальном городке, где им с Сашкой пришлось поселиться? Хорошо, что со временем она занялась хотя бы репетиторством…
" Давайте вам помогу, Янина! Что же вы с такими пакетами! Ведь негоже вам, такой утонченной, такой удивительной, таскать тяжести! Нимфа! Богиня! Бедная девочка! Каким ветром тебя занесло в такую глушь! – бормочет Филипп Егорович, сосед, богом позабытый профессор столичной академии, с еще сохранившейся силой в усохших руках. Каждый раз при встрече он непременно выхватит пакеты из рук Яны и дотащит их до четвертого этажа…"
Понимает ли Сашка, сколько ей пришлось пережить, сколько раз пришлось в очередной раз себя сломать, чтобы просто выживать в таком огромном для нее и чуждом мире? Сколько раз она вновь и вновь плакала от одиночества, хотя думала, что, будучи замужем, она забудет об этом слове…
– Саш, я тебе серьезно говорю, я справлюсь. Я обещаю, я не буду реветь после. Хочешь, поехали со мной? Даже в джинсах!
– Яна в тысячный раз повторяет свою просьбу, но, кажется, все напрасно. Ей снова придётся ехать на встречу с родными одной.
– Ну нет, я дома… – Сашка опускает взгляд и выходит из комнаты.
Яна бережно снимает с вешалки черное вечернее платье, идеально отутюженное, длинной до колен. Если сверху одеть легкий плащ, то можно доехать, не помяв. Она проводит рукой по атласу, наслаждаясь легкой прохладой. Волнуясь, вздыхает. Но нужно взять себя в руки.
Прическу не хочется. Лучше сделать тугой пучок на затылке. Проще, строже, чтобы чувствовать себя более уверенной.
Макияж. Наверное, немного разучилась делать такой, сценический. Там, конечно, будут репортеры, и в кадр она непременно попадет. Мать не простит ей беспечного образа.
Серебряная тонкая цепь опускается на бархат кожи так, что как раз по краю ложбинки груди ложится кулон из прозрачного хрусталя…
Вот же… Она не сможет сама застегнуть замок у платья!
– Саш, помоги, пожалуйста! Саш! Сашка…
В зале пусто, включен телевизор. Пусто на кухне, на балконе… Нет обуви…
Не хочется терять силы на нелепые обиды. Неужели нельзя сказать, куда ушел? Как теперь этот замочек поднять, платье слишком узкое…
Яна от досады топает ногой. Попробовать еще раз самой? Задрав аккуратно подол до пояса и подтянув ткань наверх, поймала пальцами собачку. Вот и все. Вроде бы складок не осталось, и слава богу! Иначе – катастрофа.
В зеркале Яна сама себе кажется незнакомой. Отчужденной, жестокой. С безжизненным взглядом…
Время. Нужно ехать. Шум в зале говорит о том, что Сашка все же вернулся…
Может просто выходил во двор?
– Саш, я готова! Можно заводить машину! – она выбирает маленькую изящную сумочку в тон к серебристому ремешку на платье. Это последний штрих. – Если не заночую у родителей, то обратно вернусь на такси…
Яна, выглянула из комнаты, но растерявшись, так и осталась стоять в проходе.
Непривычно тарабанит на всю громкость телевизор. На экране мелькают безликие фигуры футболистов. По спортивному каналу показывают какой-то очередной, тысячный по счету, матч. Саша сидит в кресле и пьет пиво. На вычищенном до блеска стеклянном столике – куча кожурок от семечек…
Не надо кусать губы, Яна. У тебя макияж. А еще есть сотовый телефон. И – рейсовый автобус. Пусть последний. Ну а потом можно и на такси.
Попрощаться? Стоит ли? Не навсегда же…
Пролески от тонких березок плавно переходят в окультуренные заросли канадского клена. Зелень пышет, в тонкую щель приоткрытого окна тянет вечерней свежестью.
Задолго до въезда в родной город, вдоль дороги, то тут, то там внимание Яны привлекают яркие рекламные баннеры. Практически на каждом столбе гордо развеваются праздничные флаги – день Победы прошел, но май… Он весь какой-то торжественный, особый, с ноткой горькой гордости за совершенный подвиг…
Улицы чисты, дома украшены, на клумбах пестрят разноцветные махровые петунии. За следующим поворотом – кинотеатр, в новом образе смотрится довольно-таки стильно.
Вот и аллея, где они так любили гулять, а вон там, через две улицы – кафе, где подают самый вкусный штрудель с грушей и пышным пломбиром. Пока Яна училась, то сбегала в большие перерывы между уроками из гимназии вместе с девочками, чтобы здесь погулять, купить безделушек, подышать свободой…
– Вам на конечную, до автостанции? – громко кричит ей рыжая кондукторша, не вставая со своего места.
Яна молча кивает.
Да. До автостанции. А потом – на такси. До указанного матерью в сухом смс-сообщении адреса, где состоится творческий вечер. Дата, время и "Жду непременно"…
20
Загородная усадьба известного в своих кругах дирижера Крепышева Яне была хорошо знакома. Ей уже не раз приходилось бывать тут. Родители, представляя ее свету, часто брали с собой на такие вот закрытые приемы.
Гостей встречала великолепная подъездная аллея из величавых стареющих ив. За ней – американский газон, окруженный со всех сторон идеально ухоженным желтым розарием, и, собственно, сам дом, огромный, больше похожий на Дворец культуры советских времен, красующийся ослепительно белыми колоннами и французскими окнами. Как по мнению Яны, так он напоминал ей какого-то лупоглазого зверька, чем внушал величие и трепет.
На въезде в усадьбу стояла сторожка со шлагбаумом – скорее просто как данность – машину такси, на которой прибыла Янина, пропустили без проверки.
Водитель восторженно охал и ахал, удивляясь, кто же может жить в таком огромном поместье. Яна молча улыбалась. Не стоит завидовать чужому, не зная, какой ценой достаются эти блага. По сути своей, это лишь обертка от конфеты, фантик, пустышка. А внутри, в самой семье, не все так безоблачно.
Ей нравилась именно хозяйка усадьбы – Ольга Булдакова. Фамилии с супругом у них были совершенно разные. У каждого своя, знаменитая: у жены – фамилия династии адвокатов, у мужа – династии музыкантов. Как сошлись эти два совершенно разных по характеру человека, для нее всегда оставалось загадкой. Олег Евгеньевич Крепышев, один из самых близких людей для ее родителей, был невероятно талантлив, но, кажется, что не совсем от мира сего. И часто, в периоды творческой депрессии, беспробудно пил, забывая обо всем на свете. Ольга, жесткая и ответственная, даже чересчур, оставалась для семьи кормильцем, добытчиком и тем самым несгибаемым остовом, на котором держалось абсолютно все. Но они удивительно комфортно сосуществовали друг с другом так, что все считали их абсолютно счастливой и благополучной семьей. Если бы не болтливость Анастасии, Яна пребывала бы в таком же неведении об их браке, как и другие.
