Одежда вся мокрая, до самого белья. Валентина уже чувствует, как холод лезет со своими объятиями, как дрожь охватывает сначала ноги, потом ягодицы, затем поднимается по спине. Вышла из туалета, запахнула штормовку, накинула капюшон и пошла обратно в дом. Ветер опять накинулся, хотел сбить с ног. Валентина обругала его, ускоряя шаг. Не добегая до крыльца, бросила взгляд вверх и вздрогнула от страха. Прямо над ней пронёсся, вырванный с корнем, ствол молодой березы. Словно спичку, метрах в пяти над землей, нес её ветер. Валентина тут же подумала, что случится, если такой врежется в дом? Или ствол будет гораздо больше? И окончательно поняла: стихия не успокоится.

В тот миг, когда она забежала на крыльцо, Варлам, ждавший её, открыл дверь.

– Долго чего-то.

На лице у него застыла хмурая озабоченная гримаса. Ничего не говоря, Валентина проскользнула в дом и, скинув сапоги, тут же ринулась к печке. Надо затопить, согреться, показать буре, что есть тут ещё жизнь, теплится и не собирается сдаваться. Варлам вызвался помочь, но Валентина отказала, мысленно бросая вызов буре. Ну же, давай, погаси огонь, который я разведу! Силёнок-то хватит? Принесла из прихожей сухих дров, сунула в печь, недолго возилась, а потом дерево резво занялось, осветило её прищуренное лицо оранжевым. Деверь, стоявший у двери кухни, кивал тем временем каким-то своим мыслям. Из печного зева полилось тепло. Валентина бросила на Варлама короткий взгляд – точно заготовила вопрос, но передумала задавать, – и ушла переодеваться.

Шла через большую комнату с маленьким фонариком, с колебанием отодвигала занавеску, входила в спальню. Быстро открывала шкаф и доставала одежду, боясь мёртвого мужа, шарила в комоде в поисках белья.

– Ты не заходи, – бросила, выскочив из-за занавески в комнату, Валентина.

– Я того… Я скоро, – отозвался деверь. Судя по звукам из прихожей, он натягивал сапоги.

– Что? Куда?

– Пойду… посмотрю, что у реки. Как дела.

– Зачем?

– Надо, – деверь смущенно откашлялся.

Больше ни слова. Валентина хотела остановить его – куда в бурю, дурак? – но осталась на месте, слушая, как прогремели кратко его шаги, а потом чуть скрипнула и брякнула входная дверь. Непослушными руками переодевалась, рисуя в уме всякие ужасы. Если ветер целые деревья с корнем вырывает и носит, словно щепочки, то что он может с делать с человеком? Пусть Варлам мужчина и тяжелее и больше, чем она, но буре какая разница?

Надев сухое, Валентина побежала к окнам, приникла к одному, к другому, силясь рассмотреть фигуру деверя; потоки воды мешали видеть что-либо уже на расстоянии метра от завалинки. «Варлам на мотоцикле, значит, не пешком будет…» – подумала она, но шума двигателя так и не услышала.

– Ох, зря…

Барсик запрыгнул на диван, отчаянно дёргая хвостом. Свет фонарика отразился в его зелёных злых глазах.

Валентина прошла к входной двери, осторожно взялась за ручку, приоткрыла. Ветер тут же попытался вырвать дверь у неё из руки и ворваться в дом. Валентина не дала, хотя удержать ручку оказалось трудно. Вцепившись в неё всеми пальцами, она бросила взгляд в пустой двор. И закрыла, вернула задвижку на место. Ушёл деверь.

Вернётся ли?

Брата он видел недели полторы назад. Ни на что Виктор не жаловался, ни на что не намекал, старые болячки если и беспокоили, то о них ни слова. Созванивались где-то четыре дня назад, поболтали. Обсудили будущую поездку за реку. Много чего требовалось закупить, и Варлам был готов хоть сейчас, но Виктор что-то тянул, говорил про дела. Какие? Варлам особенно не лез – говорит, значит, правда. Наверное, нашёл, где подколымить.

Сойдя с крыльца, Варлам ощутил, как порыв ветра почти отрывает его от земли. Испугался, хотел вернуться в дом, но упрямство взяло своё. Надвинув капюшон, отправился к сараю, где оставил мотоцикл; крутилось в голове, что надо бы съездить к реке, посмотреть, как высоко вода, проверить свой дом, может быть, дойти до соседей – вдруг кто-то остался. Помочь. Старуха у Кирьяновых лежачая. Успели ли на тот берег перевезти, пока мост не смыло? Варлам представил себе эту картину: кладут старуху на тачку и катят. И стыдно стало, словно подглядел что-то неприличное. С другой стороны, в чём его вина, за что совестно? Ни за кого другого он не в ответе, если бы попросили, то, конечно, бы помог. Но у него мёртвый брат и невестка, никуда теперь не денешься. Семья. Другой нет.

Открыв сарай, Варлам вошёл внутрь и посмотрел на мотоцикл. Стоял, наверное, минуту, пока не решил пойти пешком. Не так здесь далеко, к тому же вдруг лапка опять начнет барахлить, будь она неладна. Варлам теперь сомневался, что вообще заведет эту колымагу; сто лет в обед ей уже, на новый так и не накопил. Виктор в своё время обещал помочь с деньгами, да дело заглохло. Жизнь-то любит подлянки делать, только замечтаешься, планы построишь, она тебя по носу щёлкнет; или даст кулаком так, что кровь ручьем. В общем, до сих пор Варлам колесит на этом старом облезлом «Урале» – и будет до самой смерти.

Закрыв сарай, Варлам направился к воротам. Прошёл мимо низкого забора огорода и мимоходом отметил, что картошка, скорее всего, пропала. Даже если дождь кончится прямо сейчас, гниль не остановить. Не будет у Валентины урожая, не возьмет он и свою долю, туго придется зимой. Значит, договариваться о покупке надо уже сейчас – вот только с кем? В Афонино, считай, у всех пропала.

Ворота вздрагивали от порывов ветра. Варлам открыл калитку, вышел наружу, где ветру уже ничто не мешало разгоняться во всю силу. Ещё раз подумал, правда, не вернуться ли, но снова упрямство и нарастающая злость погнали его вперед. Глинистая рыжая дорога с двумя неглубокими колеями вела на юг, к домам, ещё не видным из-за возвышения. Чтобы разглядеть ближайший из них, почти в двухстах метрах, надо протопать вон до того камня с краю дороги. Старый камень, мхом обросший, словно из какой-то сказки. Подойдёшь к нему, увидишь на нём надпись: налево, направо, прямо – и все варианты не ахти какие, но выбирай свою судьбу. Думая, пересилит ли ветер его, сподобится ли с ног свалить, Варлам шёл по направлению к камню. Шёл, почти ничего не видя, едва различая впереди его силуэт. В какой-то миг, не преодолев искушения, обернулся через плечо. Показалось – Виктор сзади идёт. Сорок лет тут ходил, от дома к дому, привычным путем. Может, и сейчас бродит, неприкаянный, не понимающий, как так вышло вдруг. Жил – и умер.

«Не бывает привидений, – сказал себе Варлам. – Сказки бабкины». Снова повернулся лицом вперёд и зашагал против ветра. Трудно было идти, но чем сильнее оказывалось сопротивление, тем яростнее становился и его собственный напор. По правде, и не думал Варлам о соседях, хотя, попроси кто сейчас о помощи, не отказал бы; не думал, был уверен, что все уже за рекой, просто больше не мог оставаться в доме, где мёртвый брат лежал. Душно было там, безнадежно. Крыша словно давила, тьма в углах, к вечеру всё более тревожная, наводила на разные мысли, рождала в голове его неудобные образы, с которыми он не знал, что делать. Хотелось как-то выскрести их, выдавить, вытолкать вон. Не выходило. Вспоминал Варлам то, о чём уже, казалось, навсегда забыл. Детство их с Витькой, юность, работу в колхозе, женитьбу брата и то, как за неделю до свадьбы отказала ему собственная невеста. Сильным был тот удар, Варлам обозлился, сказав себе, что больше никто не сделает с ним того же. Хотя молодость брала своё – ходил он потом, остынув, за одной библиотекаршей из села, но когда дело докатилось до серьёзных разговоров – хотела она замуж и точка, – Варлам сдал назад. Хорошо видел он, как живется Витьке-дураку с женой, как друзья-приятели со своими благоверными воюют и света белого не видят, скованные по рукам и ногам; и вообще всё в семейной жизни казалось не так и не этак, неверно; а как? – никто до сих пор не знает. Тогда вопрос, ему-то зачем такая напасть? А смеются и дразнятся, так это от небольшого ума. Ему свою судьбу выбирать, свою жизнь проживать, и никого не касается, хочет он бобылем быть или нет. «Время рассудит», – думал он. И рассудило. До сих пор Варлам сам себе хозяин. Брату и невестке, конечно, помогал, но птицей считал себя вольной. Что ему? Возьмет и рванёт за реку, начнёт новую жизнь. Не старик ещё глубокий, пороху в пороховницах наскребёт, тут главное с духом собраться. Друзья женатые – кто умер уже, кто развёлся, кто уехал далеко, кто за реку перебрался и там неплохо устроился. Варлама звали – не пошёл. Перешагнув однажды некий возрастной рубеж, стал вдруг по-другому смотреть на всё. Не бурлила кровь больше, по утрам вставать стало трудно. Мало чего хотелось, пожалуй, только тишины и стабильности. Здесь его и брата дом, в Афонино. Пускай неказиста деревенька, на краю света, пусть даже умирает – да разве новость? – но это родное, не бросишь. Неизвестно ещё, что там за рекой, может, пустота и никого нет, только миражи.