Я клянусь, что вижу слёзы в её глазах, прежде чем она разворачивается и выбегает на улицу.

Я сбегаю со сцены, останавливаясь у стола, где всё ещё сидит Бреннер, хлопая в ладоши.

— Это вы ей сказали? — этот вопрос больше похож на обвинение. Как и почему он предал моё доверие? Зачем растрепал Грейнджер о моих планах на сегодняшний вечер.

Он оборонительно поднимает руки.

— Драко, конечно, нет. Я бы никогда так не поступил, — что-то в его встревоженном выражении лица заставляет меня поверить ему, и я с рычанием бегу за ней в дождь. Она несётся по улице с зонтом в руке. Выкрикивая её имя, я бегу следом, пока она, наконец, не останавливается.

— Грейнджер, — в последний раз кричу я и хватаю за локоть, разворачивая её лицом к себе. — Что ты здесь делаешь?

Она плачет.

Я снова заставил её плакать.

Наконец, она поднимает на меня глаза. Сердце сжимается и бешено колотится.

Её взгляд становится жёстким. Этого я никак не ожидал. Гермиона шмыгает носом и вытирает слёзы, а я изо всех сил пытаюсь расслышать сквозь этот чёртов дождь то, что она говорит.

— Сначала я пришла к тебе домой, но тебя там не было.

Я ныряю под её зонт и встаю так близко, что едва касаюсь её груди своей.

— Прости, что?

В её глазах пенится странный коктейль из грусти и ярости. Я не знаю, что делать дальше.

— Я сказала, что пришла к тебе домой, но тебя там не было. Поэтому я пришла сюда, — она сжимает челюсть и нервно стучит ногой по тротуару.

Хмурю брови и наклоняю голову чуть ближе к ней.

— Ты злишься на меня?

— Гарри рассказал мне о вашем разговоре. Сказал, что ты извинился, — выплёвывает она.

Я определённо ничего не понимаю. Если Гермиона Грейнджер расстроена тем, что я извинился перед Гарри Поттером, то я явно под наркотиками.

— Да, мы немного поговорили. Всё так и …

Она обрывает меня.

— Могу я спросить, почему? — слёзы текут из её глаз. На этот раз я вижу ярость.

Я смотрю на неё сверху вниз.

— Почему?

— Да, — отрезает она. — Почему все, кроме меня, заслуживают твоих извинений? Гарри, Пэнси и чёртова Кэти Белл? Что я такого сделала? Или я просто недостаточно значу для тебя? — она сглатывает и продолжает, тыча пальцем мне в грудь. — Ты пишешь стихи и извиняешься перед Гарри Поттером и всеми другими, и? После всего, что произошло, я не заслуживаю даже… чёрт, хоть чего-нибудь?

Есть слова, которые я уже подготовил, но сейчас они не подходят. Ни одно из них не кажется достаточным, чтобы выразить, как я чертовски сожалею и как сильно она мне нужна.

Эмоции, вспыхнувшие на её лице, ослабевают. Из груди вырывается прерывистое рыдание, и она роняет зонтик, позволяя дождю обрушиться на нас.

— Мне нужно знать, почему? Скажи мне, почему, Драко? Может, я недостаточно…

— Ты значишь больше всех, вместе взятых! — кричу сквозь дождь и подношу руки к её щекам. Поднимаю её лицо, чтобы она посмотрела в мои глаза. Мне нужно, чтобы она действительно увидела меня. — Разве ты не понимаешь? Ты последняя в моём списке не просто так. Потому что ты самое важное, это — я указываю на нас, — это самое важное для меня. И я знаю, что тебе нужно было, чтобы я исцелился сам, и я это делал, — вспоминаю обо всех осколках, которые мне пришлось склеивать. О войне, о том, что мой отец и мама не ненавидели меня; обо всех извинениях, которые мне пришлось принести, и обо всех тех ночах, когда я смотрел в потолок своей слишком тихой квартиры, игнорируя тягу к наркотикам. — Я… мне кажется, я исцелился.

Признание повисает между нами. Она прерывисто втягивает воздух.

— Мне нужно было поправиться, Гермиона. Теперь я это знаю. Я не мог прийти к тебе всё ещё сломленным и рисковать подвергнуть тебя этому кошмару снова. Но мне чертовски жаль. Ты меня слышишь? — большие пальцы скользят по её скулам, а губы дрожат. Слёзы скатываются по её лицу. С глубоким вздохом она бросает зонтик на тротуар. Тонкие руки впиваются в мою промокшую футболку, и она прижимается лбом к моей груди. — Ты самая важная, — говорю в её мокрые кудри. — Это стихотворение не абстрактное, — фыркаю я. — Оно про тебя. Это всё ты.

Она всхлипывает. Мои пальцы утирают слёзы и капли дождя с её щёк.

— Драко, — выдыхает она. И это выдох облегчения.

Я готов сказать. Я никогда не говорил этого кому-то раньше — может быть, маме, когда был ещё ребёнком — но больше никому. До сих пор.

— Я люблю тебя, Грейнджер, — ухмыляюсь я, и она подавляет смешок сквозь слёзы, смаргивая капли дождя с ресниц. — Я отчаянно, глупо, беспомощно люблю тебя. И я чертовски плохо смог показать это тебе, но я ещё никогда не был так уверен в чём-либо в своей жизни. Это абсолютная истина в последней инстанции. И не подлежит никакому сомнению. Я люблю тебя.

Гермиона снова утыкается лицом в мою грудь, а дождь всё не прекращается. Она должна быть на балу очень скоро, и мои руки скользят вниз по её мокрому платью.

Она смотрит на меня широко раскрытыми и полными безудержного счастья глазами.

— Я тоже тебя люблю, придурок.

Проходит секунда, прежде чем мои губы прижимаются к её.

Ни секундой больше, я так этого ждал.

От дождя поцелуй более влажный, но чёрт возьми, он лучший за всю мою жизнь. Её губы — наркотик сам по себе, поэтому я парю, пока они прижимаются к моим.

Шелковый материал её платья запутывается в моих пальцах.

Она улыбается.

Улыбается, когда её руки обвивают мою шею и притягивают к себе.

Улыбается, пока я тону.

Рука скользит вверх по её спине и останавливается на тонкой шее, другая притягивает бедро. Как бы глубоко я ни целовал её, всё равно это недостаточно близко. Влажная ткань её платья не оставляет простора для воображения, и я прощупываю каждую изящную деталь её потрясающего тела.

— Гермиона! — раздаётся женский голос из-за её плеча, и я вглядываюсь сквозь дождь в поисках источника звука.

Мои губы кривятся в усмешке, когда я вижу Поттера и Уизли младших — брата и сестру, стоящих всего в нескольких футах от меня. Поттер кажется довольным с этой своей понимающей полуулыбкой на лице. Джинни улыбается до тех пор, пока не осознаёт, что Гермиона промокла насквозь. Но именно лицо Рона заставляет самодовольную улыбку появиться на моих губах. Уизли уронил свою челюсть и явно несчастлив. Но, по крайней мере, он не выглядит таким злым; может быть, он покинул пост того, кто доводил меня до безумия своим грёбаным враждебным поведением.

— Гермиона Грейнджер! — Джинни делает шаг вперёд. Её волшебная палочка направлена в небо, имитируя зонтик. Я делаю глубокий вдох, готовясь к тому, что она сейчас отчитает свою подругу за то, что та стоит в моих объятиях. — А ты не могла поцеловать его внутри? Или под зонтиком? Как мне привести тебя в порядок в ближайшие пятнадцать минут?

Грейнджер смеётся и утыкается в мою грудь. Потом снова смотрит на меня и кусает губы, и я клянусь, что никогда не видел её такой счастливой. Гордость переполняет меня. Я — причина её счастья.

— Они убьют меня, если я опоздаю, — бормочет она. — Я зайду после, ладно? — её брови взлетают ко лбу. Она нервничает. Она не хочет уходить, боясь, что когда мы встретимся в следующий раз, это не будет то же самое.

— Ладно, — наклоняюсь, чтобы в последний раз коснуться её губ, и она приподнимается на цыпочки, углубляя поцелуй, прежде чем отстраниться.

Грейнджер скачет к Джинни, которая качает головой своей промокшей подруге, и украдкой улыбается и машет мне через плечо, когда они вчетвером аппарируют прочь.

Я бегу трусцой в кафе, где Бреннер ждёт, засунув руки глубоко в карманы и озабоченно сдвинув брови.

— Мне нужна ваша помощь, — тяжело дышу я. — Вы можете достать мне портключ в Хогвартс?

Губы Бреннера кривятся в хитрой улыбке.

— Вы не можете идти в таком виде, — он кидает взгляд на мою простую футболку, прилипшую к торсу, и джинсы, которые можно выжимать.

Фыркаю и снова толкаю входную дверь.

— Я Драко Малфой. Моя мать не научила меня многим полезным вещам, но можете поспорить на свою задницу, что у меня в гардеробе всегда есть пара сшитых на заказ фраков.