Слишком знакомо. Слишком близко.

Неделя — это дохера.

Другой Уизли возвращается, после того как его не было почти восемь недель. Слышу шум внизу. Все трясутся над ним и грёбаным Поттером. Шрамоголовый.

Они знают, что я здесь?

Теперь определённо да.

Всё происходит быстро. Ярость. Уизли взлетает вверх по лестнице ко мне и моему новообретённому убежищу. Я чувствую удары по всему телу: особенно на рёбрах, и одиночный, но слишком сильный, на скуле.

Я не могу бороться, не могу двигаться. Я застыл в тумане Небулы, которая до сих пор разливается по моему телу.

Поттер оттягивает его, заламывая руки за спину, в то время как Рон рычит, как грёбаное животное. Грязнокровка опускается на колени рядом со мной. Я задыхаюсь и пытаюсь выкашлять свои лёгкие. Брызги крови на полу. Моя чистая кровь. Смешно.

Много же хорошего чистота привнесла в мою жизнь.

Она суетится вокруг меня, и я вздрагиваю от её прикосновений.

Но ей всё равно. Она действует решительно и упрямо, притягивая меня и вытирая кровь, и что-то бормочет под нос. Тщетно пытаюсь оттолкнуть её руки. Я безволен и сломлен.

Что она сказала? Чтобы я не был… «чёртовым придурком»?

Усмехаюсь, закатывая глаза, и отворачиваю голову.

Я изо всех сил пытаюсь сесть, опираясь на ладони, но не могу удержать вес и снова падаю обратно. Грейнджер приподнимает меня за подмышки, и я откидываю голову на кровать, постанывая от боли.

Мои глаза находят её лицо — фокусируются на нём сквозь ещё действующую дымку химического удовольствия. Я давно на неё не смотрел.

Она хорошенькая. Я рассеянно подмечаю этот факт. Красивее, чем я помню. Нежные изгибы лица, напряжённые брови и тревожные глаза цвета шоколада.

Она беспокоится обо мне. Внезапное понимание этого заставляет меня снова смеяться.

— Не волнуйся, Грейнджер. Бывало и хуже, — пытаюсь прочистить горло.

— Я всё исправлю, — говорит она, её голос сочится незаслуженной тревогой, а рука тянется к волшебной палочке.

— Нет необходимости, — отмахиваюсь и лезу в карман за пузырьком с ледяной синей жидкостью, которая мне так нужна. Я сжимаю его между большим и указательным пальцами и раскачиваю туда-сюда, пока пары за стеклом не просыпаются.

Она смущённо дёргает головой, наблюдая, как я зубами вытаскиваю пробку, подношу бутыль к ноздре и делаю один резкий вдох. Действует мгновенно — чувство боли рассеивается, и я растворяюсь на том самом ужасном матрасе.

— Господи, — шепчет она, качая головой, и медленно исчезает в мерцающем тумане. — Ты действительно безнадёжен.

Я нахожу в себе силы подарить ей свой коронный смешок. В этом я мастер.

— Ты даже не представляешь, грязнокровка, — пытаюсь ухмыльнуться.

Эти ухмылки — последнее родное, что у меня осталось в этом начисто чужом месте.

***

— Дорогой, тебе нужно поесть, — Молли суетится, постоянно приносит еду, запах которой мне просто противен. — Ты выглядишь так, будто потерял больше, чем можешь вынести.

Я смеюсь глубоким грудным смехом.

— И это правда, — бормочу я, отворачиваясь к окну на чердаке. Теперь после возвращения Рона я продолжаю гнить здесь.

— Я беспокоюсь за тебя, — говорит она тихим голосом, положив руки на бёдра, обтянутые фартуком. Это напоминает мне о моей матери: поток любви, текущий под непреклонной внешней оболочкой.

Я чувствую подёргивание в шее — постоянное напоминание о том, что прошло слишком много времени с тех пор, как я был под кайфом.

— Джордж вернулся? — резко спрашиваю я, и этот вопрос удивляет её.

— Джордж? Он должен быть в магазине. Вернулся в свою квартиру. Она в том же доме, на этаж выше. Должен приехать в воскресенье на ужин. Я надеюсь, — она небрежно пожимает плечами, поправляя тонкое одеяло на моей кровати.

Молли продолжает ходить по комнате, перекладывая вещи в попытках сделать грёбаный чердак более домашним.

Запаса моих флаконов хватит максимум на два дня.

— Могу я воспользоваться летучим порохом? — вытягиваю шею, разминая жилу, которая была так туго натянута, что, по ощущениям, могла лопнуть.

— Куда ты? В магазин?

Киваю.

— Ох. Ты уверен, что чувствуешь себя достато…

— У вас есть летучий порох? — резко перебиваю.

— С тобой всё в порядке? — Глаза Молли изучают меня слишком пристально. Наверное, она заметила впалость на моих щеках или чёрные круги под глазами. Если она присмотрится, то увидит, что мои кутикулы кровоточат от постоянного нервного ковыряния, а руки слегка дрожат.

— Вполне. Просто нам нужно кое о чём поговорить, — провожу руками по волосам, почёсывая кожу головы. — И, возможно, мне нужен свежий воздух.

— Я просто… — она теребит свои пальцы. — Я не уверена, как тебя примут, вот и всё. Я бы не хотела…

— Чтобы со мной обращались, как с Пожирателем смерти? — голос — чистый лёд.

Она решительно сглатывает, собрав всё своё львиное мужество, которым известна её судьба, и пристально смотрит на меня.

— Да.

— И почему вам не всё равно? — тяжело вздыхаю.

Я не могу смотреть на неё. Вместо этого возвращаю свой ленивый взгляд на сад за окном.

— Я не могу не задаваться вопросом: что бы сделала твоя мать, если бы натолкнулась на моего Фреда, — говорит Молли через мгновение, не сводя глаз с потёртых половиц.

Мой взгляд невольно устремляется к ней. Я этого не ожидал.

— Она бы не стала ему помогать. Она не такая.

— Я так и думала, — Молли слегка пожимает плечами. — Но там что-то есть… после смерти. И если там Нарцисса Малфой наткнётся на моего сына? Может, она увидит, что я приглядываю за тобой, и возможно… ну, может быть, она позаботится о моём Фреде.

Зуд. Подёргивание. Нужда.

Мне нужно, чтобы она ушла отсюда. И мне нужна доза.

Эти грёбаные Уизли, этот грёбаный дом. Эти стены, кажется, обрушатся на меня в любой момент.

Она уходит, а я расхаживаю взад-вперёд, взад-вперёд. Ещё немного и я протру дыру в полу.

Мне нужно срочно принять, а Джордж ещё не вернулся.

Я могу пойти к нему; рискуя быть униженным и искалеченным на улицах — чёрт, я рискую этим, даже спускаясь по лестнице.

Ноги несут меня в ванную, которую семейство создало специально для меня, и я смотрю на своё отражение в зеркале.

Тощий. Серый. Практически призрак.

Я выгляжу чертовски больным.

Ярость накапливается, и, прежде чем я могу её подавить, кулак бьёт по отражению в зеркале — стекло разбивается на десятки зазубренных осколков, сваливающихся к моим ногам. Гортанный, чужой крик рвётся из моего горла, и я падаю на пол. Стекло врезается в мои босые ноги, голова ударяется о дешёвую дверь.

Мне нужна грёбаная доза. Слишком нужна. Это всё, о чём я могу думать.

Выпей, станет лучше.

Первые слова, которые этот придурок сказал мне прямо в лицо.

Я призываю бутылку огневиски, которую он дал мне однажды, и жадно пью, надеясь, что это ослабит боль.

Но не работает.

Мне всё ещё нужна доза.

Я здесь будто в клетке, и чувствую, как моя неуверенность пробивается сквозь железные прутья. Меня переполняет сплошное разочарование собственной жизнью, и я хочу плакать — хочу кричать.

Царапаю лицо, одновременно наслаждаясь и ненавидя эту боль. Моё дыхание становится слишком резким, оно почти разрывает горло.

Я швыряю огневиски в стену, и бутылка разбивается вдребезги; осколки стекла сливаются с осколками зеркала.

Ещё один дикий крик вырывается из моего горла, а кулаки врезаются в плитку, оставляя синяки на костяшках. Плевать.

Я сжимаю флакон в длинных пальцах — сил совсем нет, но я не должен его разбить. Надо приберечь, пока я не смогу выдержать и одной минуты без дозы. Хилая попытка убедить себя.

Но я больше не могу терпеть, я уверен. Моя кровь буквально кипит, огонь боли поглощает мышцы.

Я поговорю с Джорджем. Я достану ещё. А сейчас могу принять то, что есть.

Аргументы слабоваты, и где-то глубоко в подсознании я знаю, что делаю неправильный выбор. Я всегда делаю неправильный выбор.