— Она… она спрашивала обо мне. Прежде чем солгать, она хотела знать, всё ли со мной в порядке. Когда она узнала, что я жив… вот тогда и солгала.

Бреннер смотрит мне в глаза, плотно сдвинув брови над очками.

— Это правда?

— Наверное, — пожимаю плечами, ёрзая на стуле. — Не уверен, что у Поттера есть причины лгать о таких вещах.

— И как вы себя чувствуете? — голос Бреннера мягкий. Будто он боится напугать меня.

Фыркаю. Ни одной идеи, как на это реагировать. Прошло уже четыре дня с тех пор, как я получил эту новость, и я всё ещё пытаюсь понять, что чувствую по этому поводу. Моя мать рисковала своей жизнью, просто чтобы узнать, в порядке ли я.

— Как это должно заставить меня чувствовать себя?

Бреннер поджимает губы и пожимает плечами. Похоже, сегодня просто не будет.

Я продолжаю:

— Мне хотелось бы понять её мотивы. Какая разница, в порядке я или нет? Почему она вообще спросила об этом? Почему она солгала? Всё это не имеет смысла.

— А по-моему, это имеет смысл, — говорит Бреннер.

Мои глаза вспыхивают, не уверен, что правильно его расслышал.

— Что вы имеете в виду?

— Я думаю, не нужно быть гением, чтобы понять — ваша мать любила вас и была готова рискнуть многим, чтобы обеспечить вашу безопасность.

Отпускаю едкий смешок:

— Вы сошли с ума, Бреннер. Вы мне нравитесь, но вы определённо сумасшедший.

Он ухмыляется и закрывает блокнот:

— Какие ещё у неё могли быть причины?

Я молча размышляю в тысячный раз, почему она так поступила. И снова и снова возвращаюсь к одной и той же мысли. Она беспокоилась за меня.

Подобный вывод о собственной матери не должен так ошеломлять, но именно так и происходит.

— Одно это действие не компенсирует остальные ужасные вещи, которые происходили со мной, пока она бездействовала, — хмурюсь, вцепляясь пальцами в волосы.

Бреннер глубоко вздыхает и наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени:

— Да, не компенсирует. Какие у вас в целом чувства к матери?

Прекрасный коктейль из ярости и раздражения охлаждает мою кровь.

— Что это значит?

Гарольд закатывает глаза и выпускает усталый вздох.

— Я думаю, вы должны признаться себе, что злитесь на неё.

— Это не так.

— Думаю, что так. И думаю, что когда вы признаете это, то сможете простить её и понять, что, хоть она и совершала ошибки, но она всё ещё любила вас. Она хотела, чтобы вы были в порядке, даже если не знала, как это сделать. Вы можете злиться на кого-то и всё равно любить его — даже скучать по нему. Эти эмоции не являются взаимоисключающими.

Я делаю долгую паузу, обдумывая его слова. Пытаюсь понять эмоции, которые бурлят в венах; я точно чертовски зол. Я бы хотел…

— Скажите мне, о чём вы думаете, — мягко просит Бреннер.

— Было бы неплохо, если бы она не была такой бесхребетной! Я хотел бы, чтобы она сделала хоть что-нибудь для меня до последнего дня своей жизни, и, чёрт возьми, я хотел бы, чтобы она сделала это при мне, а не при долбаном Гарри, блять, Поттере! Как так? Один грёбаный момент, а я даже не в курсе? Я получаю эту информацию из уст от мальчика, который получает всё?

— Вы сейчас злитесь?

— Да, чёрт побери, я злюсь! Всё могло бы быть по-другому, понимаете? Она могла быть рядом, когда я нуждался в ней. Она могла бы помочь мне выбраться из всего этого дерьма вместо того, чтобы смотреть, как я тону в нём… — горло сжимается до такого состояния, что я не могу проглотить слюну. — Я хочу знать, что моя мать любила меня, а не сидеть в кабинете моего психотерапевта и гадать, основываясь на информации из вторых рук!

Моя грудь тяжело вздымается, яркий малиновый свет вспыхивает под веками. Я очень, очень зол.

— Я не хочу на неё злиться, — признаюсь я, чувствуя, как предательская слеза скатывается с ресниц. Мои глаза поднимаются, и я смотрю на Бреннера, который полон спокойного удовлетворения.

— Тогда простите её.

Негромкое рыдание вырывается из груди. Разум переносит меня в гостиную, где она стояла и смотрела на то, как Тёмный Лорд клеймит меня своей тёмной меткой; на то, как меня пытают. Я помню все её взгляды, до последнего — отчаянного, когда он попросил своих последователей выйти вперёд.

Я не хочу помнить её такой.

Я хочу помнить её читающей в большом кресле у окна в своей комнате или подстригающей увядающие розы в саду. Я хочу знать, что она любила меня до последнего своего вдоха.

За закрытыми веками оживает луг. Сегодня здесь тихо, лёгкий ветерок едва колышет высокую траву. Ближе к центру я вижу розовые кусты, и когда приближаюсь к ним, я вижу её. На руках садовые перчатки, на затылке аккуратный шиньон.

Она оборачивается и, понимающе улыбаясь, протягивает свою ладонь. Когда я нежно беру её, она улыбается шире, отчего вокруг её глаз появляются маленькие морщинки. Она ниже меня, и, будучи ребёнком, я никогда не думал, что настанет день, когда буду смотреть на неё сверху вниз. Хотя она всегда говорила мне, что я точно её перерасту.

Я пытаюсь найти в голубых глазах холод или гнев, но их нет. Там покой. Глаза ясные и полные чего-то, чего я не знаю. Она молчит. Я списываю это на то, что она плод моего воображения.

Мама улыбается и обнимает меня за талию.

Она здесь. В розах. Там, где ей и положено быть. И даже если этот момент не настоящий — это мой момент.

========== 27. И ты говоришь ==========

Комментарий к 27. И ты говоришь

Мы этого ждали. Пришёл момент насладиться.

I keep fighting voices in my mind that say I’m not enough

Every single lie that tells me I will never measure up

Am I more than just the sum of every high and every low?

Remind me once again just who I am, because I need to know

You say I am loved when I can’t feel a thing

You say I am strong when I think I am weak

You say I am held when I am falling short

When I don’t belong, You say I am Yours

And I believe, I believe

What You say of me

I believe

Lauren Daigle — You Say

***

Во время нашего последнего сеанса мы с Бреннером обсуждали мой «прорыв». Ну или как он это называет. Я не уверен, что всё так драматично, но мы проговорили, что моя мать всё же любила меня — и, таким образом, её стоит простить за неправильные поступки. Говорили о том, что, возможно, мне стоит принять то, что люди тоже хотят любить меня. И что они простят, если я не смогу любить их так, как им нужно.

Я заметил, что Бреннер любит использовать «они» вместо «она», хотя мы оба понимаем, что речь идёт о Грейнджер.

Главное, что он пытается до меня донести — если у моей матери не было шанса выразить свою любовь по-настоящему, то у меня всё ещё есть такая возможность. Мне это кажется немного глупым, но Бреннер пока ни разу не обманул меня, так что я киваю и пытаюсь вникнуть в то, что он говорит.

— Как прошли эти выходные? — весело спрашивает он.

— Хорошо, — отрезаю я, отчего Гарольд усмехается.

— Отлично, — внимательно смотрит на меня. — Вы хотите о чём-нибудь поговорить?

— В эту субботу будет ровно год со смерти моих родителей, — выдавливаю я сквозь сжатые челюсти и прижимаю пальцы к вибрирующей шее. — Весь Лондон будет праздновать победу. И смерть моих родителей.

— Сожалею, — говорит он мне. Как будто это чего-то стоит.

— Угу, — всё, что я могу выдавить.

Бреннер прочищает горло.

— Вы идёте на Бал Победы?

— Нет, — инстинктивно отвечаю я, ощущая, как жар слегка окрашивает щёки. — Не хочу выглядеть посмешищем. Это не мой праздник.

— Вы сражались на стороне победителей…

Громко смеюсь и закатываю глаза.

— Ага, последний час. А не когда это имело значение.

— Вне зависимости от срока это имело значение, Драко, — успокаивающий голос Бреннера мало помогает мне справиться с хаосом, бушующем в моей голове.

Провожу языком по зубам и думаю, чем ещё я должен сегодня поделиться со старым добрым Гарольдом. Он уже видел всех моих демонов. Каких ещё показать?