— Адаптируйся или умри, — отвечаю уклончиво. Когда она прячет смешок, мои глаза закатываются за закрытыми веками. Что, чёрт возьми, с тобой не так? Куда делось всё твоё обаяние, придурок?

— Какие хобби ты выбрал? — спрашивает она и тянет руку.

Я отодвигаю книги подальше от неё, словно это ценнейшие первые издания, а не дешёвые книги по самопомощи. С очередным смешком она подходит ко мне и осматривает корешки.

Перечисляет названия и замолкает, когда доходит до пособия по Подземельям и Драконам*.

— А что? Кажется, достаточно интересным. Я даже не знал, что это может быть хобби.

— Мне кажется, это не совсем то, что ты думаешь, — её смех пронзает меня насквозь. Исцеляет маленькую трещинку во мне. Только одну. Но я благодарен за это. — Тебе понадобятся канцелярские товары.

— Канцелярские товары?

— Тебе нужны альбом и карандаши для рисования. О! Ещё почва, семена и саженцы для садоводства… и я даже не знаю, с чего начать рассказывать про «Подземелья и Драконы», — она качает головой, отчего её кудри подпрыгивают. — Я могу помочь тебе, если хочешь. Здесь можно купить большую часть — блокноты, карандаши и тому подобное, и есть универсальный магазин прямо по дороге. Я могу отвести тебя, если нужно… Если хочешь, — пожимает плечами.

Я хочу принять её предложение, но слова застревают в горле.

Поможет ли это или причинит боль?

— Думаю, я справлюсь, — мои глаза сверлят пол под нашими ногами, и я чувствую, как сердце яростно сопротивляется тому, что я говорю, умоляя меня взять свои слова обратно.

Она уже сделала свой выбор.

Она не выбрала меня.

— Оу.

— Приятно было повидаться, — кидаю я, не в силах снова встретиться с ней взглядом. Я уверен, что этот поступок заставит моё сердце задыхаться от боли. Но…

Губы сжимаются в ровную линию, я быстро киваю на прощание и, обходя её, устремляюсь к кассе. Тяжёлый крепкий узел стягивает мою грудь, когда я оставляю её одну посреди прохода.

***

— Я видел её.

Бреннер молчит, и, хотя мой взгляд прикован к пальцам, лениво рисующим линии на ладонях, я знаю, что вызвал его интерес.

— Она предложила мне свою помощь. С моими хобби. Предложила помочь сделать покупки.

— И?

Я сглатываю комок в горле и провожу ладонью по усталому лицу.

— Я отказался. Не знаю почему, — безусловно, это большее из того, что я могу ему рассказать относительно моих отношений, или отсутствия таковых, с Грейнджер, и впервые я понимаю, что мне действительно интересно его мнение. — Когда она уходила в последний раз, она кое-что сказала. Ну, вернее, она хотела сказать мне кое-что, но не была уверена, стоит ли. «Я не знаю, поможет ли это или причинит боль» — так она выразилась.

— И она сказала?

— Да.

— И это помогло или причинило боль?

Прошло почти сорок пять минут с начала нашего сеанса, и я не помню, когда в последний раз смотрел на него. На самом деле, я просто хочу сбросить часть мучительного багажа, потому что он становится слишком тяжёлым, чтобы продолжать тащить его. Не знаю, где ещё можно вывалить всё это, но, похоже, он доволен тем, что я делаю это здесь, и потому я продолжаю:

— И то, и другое. Я думаю, что это больше причинило боль, чем помогло. Она сказала, что любит меня, — закрываю лицо руками. Затем, наконец, поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Зачем она мне это сказала?

Бреннер несколько раз качает головой вперёд-назад, обдумывая мой вопрос, прежде чем ответить:

— Наверное, потому что это и хотела сказать.

— Она цельная и прекрасная. Как будто вселенная решила сосредоточить в одном теле всё самое лучшее от мира, и так появилась она. А тут я. Её жалкая антитеза. Я сломлен, трахнут и всё такое. Если она и любит меня, то не по-настоящему. Она просто хочет меня вылечить, — Бреннер фыркает, и я сердито смотрю на него. — Вы не согласны?

— Я согласен со всем, что вы говорили о себе, — говорит он с кривой усмешкой и снимает очки, протирая их шерстяным джемпером. — А вы не подумали, что она тоже может быть сломана и покалечена? Вы ставите её на недостижимый пьедестал, на который никто, включая вас, никогда не сможет подняться. Вы когда-нибудь задумывались, как всё, что было, повлияло на неё?

— Что это значит?

— Почему у вас тогда случился рецидив? Честно, — спрашивает Бреннер.

— Ну, после того, как вы изнасиловали мой мозг, я пошёл в Лютный, но…

— Но принимать не стали. Так, когда же у вас случился рецидив?

Это должно быть легко. Квоффл через открытое кольцо. Но слова приходят не сразу, хотя я знаю ответ.

— Она ушла. Она выбрала кого-то другого, и это было слишком больно, — то, как просто я признаюсь, поражает даже меня.

— Ну, похоже, вы оказываете на неё огромное давление. Она — единственная причина, по которой вы хотите быть чистым. Только она облажается, вы это используете. И вы, кажется, так высоко её цените, что я уверен, она просто боится вас подвести. Уверяю, что Гермиона Грейнджер, несмотря на общественное мнение, такой же человек, как и мы с вами. Из того, что я читал, она перенесла столько же травм во время войны, как и все остальные, и глупо ожидать, что это никак на ней не отразилось.

— Вы явно её не знаете, — усмехаюсь я и откидываюсь на спинку дивана.

— А вы знаете? — спрашивает он. Мои глаза вспыхивают. Его густые брови поднимаются, придавая лицу удивлённое и любопытное выражение. — Вы когда-нибудь спрашивали её, как она жила после войны? Как это всё повлияло на неё?

Я вздрагиваю, когда он задаёт этот вопрос, потому что на меня обрушивается шквал воспоминаний: печаль в её глазах, когда она стригла меня на чердаке, грустная исповедь во «Флориш и Блоттс», когда она упоминала, сколько времени ей потребовалось, чтобы ассимилироваться обратно в общество; её рассказ про приступы паники от криков детей. Я помню, как её слёзы пачкали мою рубашку над недоделанной лазаньей, и боль, которую она позволила мне сцеловать всего несколько мгновений спустя.

Глаза закрываются, и меня передёргивает от воспоминаний.

— Я думаю, вы поступили правильно, Драко. Я не уверен, что вы сейчас на подходящем этапе своей жизни… но вы доберётесь туда. Ваша зависимость и травма не будут управлять вами. Вы преодолеете это. И тогда спросите её. Спросите и будьте готовы принять её ответы, даже если они причинят боль. Насколько я понимаю, вы, к сожалению, стали частью этой травмы.

Пелена вины слишком тяжело опускается на меня, чтобы говорить об этом дальше, и поэтому я просто киваю.

— А как ваш список? Есть какой-нибудь прогресс?

— Гойл не захотел меня видеть. Кажется, прошёл слух, что я больше не… — кашляю в ладонь. Я чертовски устал от этого водоворота мыслей. — Ну, что я изменился.

— Ничего страшного. Вы попытались. Вы пытались загладить свою вину. Теперь вы можете отпустить ту часть, которая тяготит вас, и когда-нибудь, возможно, сможете попробовать снова. Верно?

— Верно.

— А хобби?

Я смеюсь и рассказываю о серии книг, которые решил взять. Бреннер хохочет, чуть не разрывая швы пиджака, когда представляет меня с охапкой книг для чайников в магловском магазине.

— Чудесно. Я горжусь вами. Это огромный шаг, Драко, — наконец хвалит он меня, когда смех стихает. Гордость. — Что попробуете первым?

— Я думал, что пойду в алфавитном порядке по названиям, пока не найду что-нибудь, что мне понравится. Так что, наверное «Азы шахмат», — отвечаю, пожимая плечами.

— Вы никогда не играли в шахматы? — его голос полон неверия, и я закатываю глаза.

— Я играю в волшебные шахматы с тех пор, как научился сидеть, но я не был уверен, что магловские шахматы — это то же самое. Оказывается, это так, за исключением того, что нужно перемещать фигуры вручную.

— Хотите сыграть?

Мои брови непроизвольно взлетают вверх:

— С вами? Наш сеанс почти закончился.

Он вынимает свою палочку и без слов призывает роскошную шахматную доску, которая летит по воздуху и падает на стол между нами.