Подтягиваюсь на своей шаткой метле и внезапно понимаю, как сильно мне не хватало мощного ощущения полёта.

Это не похоже ни на что.

Мои глаза рыщут по небу в поисках потёртого крылатого шарика, но вместо этого находят лишь уродливое лицо Рона, который, кажется, тоже заинтересовался призом.

Я прилагаю все усилия, чтобы не смотреть на кудрявую ведьму внизу, и, когда Рон стремительно проносится мимо, я едва не смеюсь. Какая изящность. Тот факт, что он был вратарём, навсегда останется смешным фактом в истории квиддича Гриффиндора. Он бладжер по своей натуре, а это значит, что он, скорее, должен был стать загонщиком.

По его движениям легко понять его планы и стратегию, и он недостаточно быстр при погоне. Всё вокруг превращается в хаос, когда про снитч вспоминают все. Молли кричит, чтобы мы успокоились и не поубивали друг друга.

Даже я впечатлён вертикальным винтом, который исполняет Поттер, легко возвышаясь над бесформенной кучей народу. Резко дёрнув влево, я оказываюсь на открытом месте и жду. Есть подсказка к снитчу, которую Поттер никогда не замечал.

Он быстрее — всегда был — но ему не хватает мысли, не хватает интуиции и плавности, которые мне дались после целой жизни полётов. Я знаю, как движется снитч; я вижу, как он поворачивается влево, чтобы срезать вправо, я понимаю его траекторию.

Этот грёбаный Чистомет как будто мешает мне, но я проскальзываю мимо Джинни, которая пытается справиться с семейной метлой, что явно даётся ей с трудом после её профессиональной. Я в нескольких секундах от прикосновения к золотому корпусу, в нескольких секундах от ощущения гордости, по которой уже соскучился.

Вместо этого я врезаюсь в Поттера. Наши мётлы громко сталкиваются, и вот я уже качусь по заснеженной земле, тяжело дыша, а холодный воздух обжигает моё горло.

Я проклинаю всё. Эту дерьмовую метлу куда-то забросило, пока я лежу на снегу, пытаясь прийти в себя.

— Малфой! — её дикие глаза впиваются в мои, и я утопаю в её кудрях. Грейнджер нависает надо мной, лихорадочно проверяя, нет ли у меня травм, и на моих губах появляется улыбка, когда я понимаю, что она бросилась ко мне, а не к Поттеру. Это уже что-то, верно? Это определённо не просто так. — Что-нибудь сломано?

Мой глухой смешок вылетает облаком пара. Во мне всё сломано.

Я поднимаюсь в сидячее положение, и она так близко, что мне хочется прикоснуться к её теплу. Она словно огонь зимой — вся раскрасневшаяся, с горячей заботой в глазах. Я не могу не вспомнить вкус корицы, когда целовал её губы, и стон, который она издавала, когда я обхватывал пальцами изгиб её шеи.

— Я в порядке.

Пронзительные крики Молли наполняют сад, когда она требует отдать снитч. Взмахнув волшебной палочкой, Гарри призывает его и неохотно отдаёт. Она бормочет, что именно поэтому она вообще запретила игру, и рыжие братья и сестра печальной шеренгой тащатся обратно в дом. Видимо, подобное происходит не в первый раз.

Грейнджер заправляет локоны и встаёт, протягивая мне руку. Я принимаю её и поднимаюсь, возвышаясь над ней, пока она теребит тонкую цепочку на шее.

— С Рождеством, — говорит она. Её взгляд встречается с моим, но лишь на мгновение. Слишком рано. Она смотрит на наши ботинки, её щёки пылают от холода или затянувшейся неловкости.

— С Рождеством.

Она поворачивается и идёт обратно в дом, а я, потирая затёкшую шею, следую за ней.

***

Обед — совершенно новый опыт. Это та же самая еда — индейка и различные закуски на многочисленных блюдах, разложенных на длинном столе — но всё остальное отличается. Шумно — даже очень шумно — и смех, которого не было ни на одном рождественском обеде, который я помню.

Рон сидит на противоположном конце стола, и, хотя я игнорирую испепеляющие взгляды, которые он бросает в мою сторону, мне нравится, как остальные члены его семьи бесстыдно подначивают его. У Билла есть восхитительная манера называть его «Ронни», отчего тот приобретает восхитительный малиновый оттенок, который мне хотелось бы сфотографировать на долгую память.

Ужин заканчивается, и я почти в отчаянии жду десерта, потому что знаю, что шоколадный торт с ирисками Молли стоит часов пыток сидения за столом с человеком, который арестовал меня несколько недель назад.

— Ладно, пора! — Молли радостно хлопает в ладоши и протягивает пакеты сыновьям и Гермионе, сидящим в дальнем конце стола. Меня охватывает непреодолимый страх. Тревожная паника, которую я не могу подавить.

Не уверен, почему, но ощущение того, что меня выставили единственным идиотом, не получившим подарок, заставляет меня нервничать. Я смотрю на потёртый деревянный стол и мечтаю волшебным образом перенестись куда угодно, лишь бы не быть здесь. И вдруг передо мной неожиданно возникает подарок — завёрнутый в простую коричневую бумагу и обрамлённый красной мятой лентой. Мой подарок.

Напряжение в груди возрастает. Оно тёплое и незнакомое. Я не знаю, зачем Молли дарит мне ещё что-то, когда она уже подарила мне всё.

Я перевожу взгляд на конец стола, где сидит Грейнджер, и замечаю, что её глаза прикованы к моим рукам. Тяжело вздрогнув, она отрывает взгляд и рвёт лежащую перед ней упаковку.

Поскольку мне больше некуда смотреть, я сверлю взглядом подозрительный свёрток на столе передо мной. Что, чёрт возьми, могла купить мне Молли Уизли?

Пока все остальные воркуют над своими подарками, я осторожно рву обёртку моего. Взгляд упирается в грубую вязаную ткань с большой буквой «Д». Хмуря брови, я поднимаю вещицу и вижу грёбаный джемпер. Это самый уродливый джемпер, который я когда-либо видел, честно говоря. Но когда мои глаза пробегают по нарядам сидящих за столом, я понимаю всю его значимость.

Пытаюсь избавиться от комка в горле.

Дурацкий джемпер.

— Ну как? — Молли нависает надо мной, её глаза искрятся возбуждением, и я, чёрт возьми, не могу сказать ей, насколько этот подарок важен для меня. Может быть, когда-нибудь я смогу это выразить в полной мере, но не сегодня. Я одариваю её застенчивой улыбкой. — Примерь его! Я должна была угадать — ты не такой крупный, как мои старшие мальчики, и ниже близнецов… — стол замолкает, и я вспоминаю, что это их первое Рождество без Фреда. Я не могу разделить их боль, но… чувствую её. Я чувствую это по тому, как они отводят глаза, по тому, как они ёрзают на своих стульях.

Молли прочищает горло после нескольких минут напряжённого, неловкого молчания:

— Ну что, Драко?

Мои глаза опускаются к отвратительному свитеру бледно-зелёного и тускло-серого цветов.

Сделай это для Молли.

Я стягиваю джемпер и заменяю его колючим свитером, царапающим шею. Щёки заливает горячий румянец, когда я смотрю в глаза Грейнджер, на лице которой играет восторженная улыбка.

Только подумать — сижу в Норе на Рождество в грёбаном джемпере от Уизли.

Что бы сказала мама?

***

По дому разносятся тихое жужжание и довольное щебетание, которые, кажется, перетекают из комнаты в комнату. Почти вся семья расположилась в гостиной: Молли и Артур греются в креслах у камина, Поттер обнимает Джинни в нише у окна, глядя на снег, собирающийся на садовой скамейке, и он даже одаривает меня почти дружеской улыбкой, когда я прохожу мимо.

Я нашёл самое тихое место, и уселся, держа кружку с чаем в руках. Мой слух напрягается, когда знакомая мелодия привлекает моё внимание. Я лениво пробираюсь в заднюю комнату — она завалена всякой ерундой: старые часы, давно уже оттикавшие своё, выцветшая одежда, и среди прочих забытых вещей стоит книжный шкаф, набитый книгами, которые не стоит читать. В углу пылится потёртое пианино, его верхняя часть завалена всякими безделушками. Гермиона сидит на лавке, её длинные пальцы перебирают клавиши в мелодии, которую я помнил давным-давно.

Мои брови дёргаются вверх. Во всём, что меня в ней удивляет — это получает золотую медаль. Она играет Канон Пахельбеля, и это прекрасно. Его плавность и мелодичность делает произведение одним из моих любимых — музыка, которая не требует аккомпаниатора, но точно усиливается им.