— Как вы справляетесь, когда возникают подобные позывы? — слышу скрежет пера по бумаге, как будто то, что я сказал, действительно стоит того, чтобы принять к сведению.

— Справляюсь — это слишком сильно сказано. Я просто переживаю это, — вздыхаю я. Уже стало очевидным, что, чем менее я язвителен по отношению к нему, тем менее раздражительно он себя ведёт по отношению ко мне. Поэтому я смирился с тем, что буду хорошим мальчиком.

Мы сидим в полной тишине; я смотрю, как снег заваливает подоконник.

— О чём думаете? Какие мысли? — я чувствую на себе его пристальный взгляд, сглатываю и сажусь чуть прямее. — Рождество не за горами. Хотите обсудить?

— Молли пригласила меня, — бормочу я, упёршись взглядом в колени и проводя пальцем по глубоким линиям на ладонях.

— Поедете?

Пожимаю плечами:

— Половину семьи бесит само моё существование. Кажется, это не лучший вариант.

— Расскажите мне о них. С каких пор вы не ладите?

Я снова фыркаю и закатываю глаза. Он уже знает, что я не подарок, но не уверен, что может даже представить, каким идиотом я был раньше.

— Мы не ладили ни с кем из них с тех пор, как поступили в Хогвартс, — звук царапающего толстый пергамент пера раздражает, но я разминаю шею и продолжаю. — Я вёл себя как полный придурок при каждой нашей встрече.

— Какой была для вас школа?

На губах появляется улыбка. Честно говоря, первые пять лет учёбы в школе были для меня раем. Даже с придурковатым Поттером, бегающим вокруг, сеющим хаос и нарушающим правила, я чувствовал себя счастливым.

— Было довольно здорово. Квиддич, симпатичная девушка и много друзей.

— Но вы же были придурком? Как вы выразились, — он спокойно смотрит на меня, как будто только что спросил, какого цвета у меня глаза. Не могу не удивляться этому странному человеку.

Я пытаюсь скрыть усмешку, наклоняясь вперёд и упираясь локтями в колени:

— Ну, да. Этого от меня и ждали — вряд ли кто-то удивлялся.

— Вы жалеете об этом? — тембр его голоса понижается, а перо на мгновение замирает. Я чувствую тяжесть этого вопроса. Не знаю, как ответить честно.

Сказать, что я сожалею об этом, значит признать, что даже лучшие годы моей жизни были ошибкой.

С тяжёлым вздохом я говорю:

— Иногда.

Это лучшее, что он может получить, так что, чёрт, ему лучше принять такой ответ.

— Вы говорили им об этом?

Заливаюсь смехом и смотрю на него широко раскрытыми глазами:

— Что? Сказать Уизли, что я сожалею о том, что смеялся над его грёбаными ужасными мантиями? Маловероятно. Они были отвратительны. Как и его грёбаное лицо.

Бреннер удивляет меня насмешливой улыбкой.

— Хорошо, — он кладёт ручку в складку блокнота и захлопывает его. — Я хочу, чтобы вы провели праздник, не выводя его из себя, что, я знаю, для вас особенно трудно. Держитесь подальше от алкоголя и всего остального, что может спровоцировать уже вас.

Мой язык скользит по гладким зубам, и я кусаю себя за щёку.

— А что, если я действительно почувствую тягу? — голос звучит тихо.

Сморщив от сочувствия лоб, Бреннер проводит ладонью по бороде. Мне хочется наблевать на его дешёвые туфли:

— Вспоминайте, как долго вы боретесь. Вспоминайте, как долго вы уже чисты.

Восемнадцать дней.

— Не вступайте в перепалку, если кто-то настроит вас против себя, и убирайтесь из этой ситуации как можно скорее, — продолжает он.

— Может, мне лучше остаться дома? Какой в этом смысл?

— Что вы имеете в виду?

Я нервно отвожу от него взгляд, ненадолго останавливаясь на безделушках на его столе и табличках на стене.

— Она будет там, — признаюсь я, поджав губы и постукивая пальцем по раскрытой ладони.

Я не разрешал себе думать о ней. За последние несколько недель я привык к боли, поселившейся в моей груди — моему единственному напоминанию о том, что мы были чем-то, прежде чем стать ничем. Но, если я вспоминаю выражение её лица, когда она говорила, что любит меня; если я вспоминаю изгиб её губ, когда она пыталась скрыть свои прерывистые рыдания, — боль нарастает и захлёстывает меня, угрожая утащить под воду.

— Вы готовы обсудить ваши отношения с мисс Гр…

— Точно нет, — я прерываю его прежде, чем он успевает договорить. — Мне просто нужно знать… говорить ли с ней? Или полностью игнорировать? Как правильно поступить со всем этим? Просто это ужасно напрягает, если быть честным.

Бреннер с минуту молчит, потом вздыхает и откидывается на спинку стула.

— У меня нет правильного ответа для вас, Драко. Сейчас ваша главная задача — оставаться чистым и трезвым. Если вы считаете, что просто увидеться с ней будет достаточным для того, чтобы вызвать рецидив, не ходите. Это же касается и разговора с ней. Защищайте свою трезвость превыше всего, потому что, как только она станет более устойчивой, у вас появится прочная основа для продвижения вперёд в других аспектах вашей жизни.

Его слова прозвучали как удар под дых. Мысль о том, что я больше не встречу её… не услышу её голоса или не увижу, как она морщит нос — разрушает меня. Никакой возможности. И как бы мне ни было неприятно это признавать, кое-что в речи Бреннера находит у меня отклик.

— Ладно.

— Вы работали над домашним заданием с нашей последней встречи? — спрашивает Бреннер, поднимаясь на ноги, что означает конец нашего сегодняшнего совместного времяпрепровождения.

Маленький кусочек пергамента в моём кармане, кажется, прожигает дыру, и я киваю ему:

— Да, начал.

— Я знаю, что задача кажется сложной, Драко, но это важная часть процесса исцеления, — говорит он с натянутой улыбкой и распахивает матовую стеклянную дверь. — Счастливого Рождества.

— И вам, доктор Бреннер.

— Мне всегда казалось, что слово «доктор» несколько претенциозно. Не стесняйтесь называть меня по имени, — любезно предлагает он, выгибая брови, когда я переступаю порог.

— По-моему, вы никогда не называли мне своего имени.

— О, — усмехается он про себя. — Гарольд. Гарольд Бреннер, но можно просто Гарри.

Кровь отливает от щёк.

— Да вы издеваетесь надо мной, — обвиняю я, уставившись на его бледно-зелёные глаза за грязными очками и растрёпанные тёмные волосы.

— Эм, нет. Просто Гарри, — пожимает он плечами.

— До свидания, Бреннер, — хмурюсь я. — Счастливого Рождества.

***

Косой переулок стал для меня слишком тесным. Призраки моей зависимости и лохматая работница книжного бродят где-то по брусчатке. Я не могу находиться здесь. Вместо этого я начал исследовать магловский район вокруг офиса Бреннера.

Здесь, в этом тихом уголке мира, я снова могу дышать. На прошлой неделе я наткнулся на причудливую маленькую кофейню за углом, и она стала моим новым любимым убежищем. Ничего подобного нет в волшебном мире — гигантские мягкие кресла и причудливые картины на стенах.

Я ныряю внутрь, стряхивая снег с плеч и ледяную грязь с ботинок. От тепла кровь приливает к моим щекам, и я подхожу к захламлённой стойке.

— Мой парень! — кричит бородатый бариста из-за стойки. Сегодня он в голубой футболке, на предплечьях виднеются татуировки, тёмные волосы скрыты под широкополой шляпой, которую он носит большую часть времени. — Что пьём сегодня?

Глядя на красочную доску меню, я мысленно отмечаю четыре напитка, которые уже пробовал, и выбираю другой:

— Давай сделаем карамельный макиато.

Эдгар хлопает в ладоши и весело тычет в меня пальцем:

— Уже в процессе!

Он слишком счастлив для своей работы. Как он может получать такое удовольствие от приготовления напитков каждый день за мизерную плату? — но каким-то образом ему это удаётся.

Я кладу на стойку несколько магловских монет, не обращая внимания на улыбающуюся мне молодую девушку, и сажусь в кресло у окна, держа дымящуюся чашку.

Я сделал своей личной миссией изучение всего меню, и, хотя американо стал ещё одной горькой ошибкой моего недавнего прошлого, новый напиток восхитителен.

Я вытаскиваю пергамент из брюк и осторожно разворачиваю его. Все мои грехи изложены на крошечном клочке бумаги.