Я вспоминаю последние несколько недель, когда мне казалось, что я достиг дна. Когда я был уверен, что упал со скалы. Но вот я здесь, чёрт возьми — пристёгнутый к металлическому стулу в пустой комнате без окон, неспособный двигаться после нахлынувшего отходняка.

Моя шея дёргается, мышцы напряжены. Мне нужна доза. Как же они этого не понимают? Почему они думают, что у меня всё ещё есть выбор?

Просто убейте меня. Избавьте от грёбаных страданий раз и навсегда. Я готов поцеловать дементора, который высосет душу из моего гнилого тела, лишь бы только я смог прекратить своё жалкое существование.

Дверь со скрипом открывается, и мой безумный взгляд падает на то же уродливое лицо, что и в переулке. Рон.

— Как оно, Малфой? — весело спрашивает он и ставит передо мной бумажный стаканчик с дешёвым чаем и, с удовольствием потягивая напиток из своего, садится. Его бледное лицо озаряется мерзкой улыбкой. — Вот незадача. Ты ведь не можешь взять чай, правда? Связанными запястьями-то, — кудахчет он и цокает языком. — Даже чай тебе приносить было противно, приятель. Правда.

Я сохраняю бесстрастное выражение лица, останавливая порывы сотворить с его грубой физиономией некоторые ужасно незаконные вещи.

Его дразнящая ухмылка исчезает, и он выпрямляется, весь такой деловой в своей дешёвой рубашке и мятом галстуке, который, я уверен, он купил в какой-нибудь бедной дыре в конце Косого переулка.

— Я здесь, чтобы разъяснить тебе выставленные обвинения, Малфой, — одним движением его руки между нами возникает здоровенная пожелтевшая папка, и он открывает её ближе к концу. — Тебе известны условия твоего испытательного срока, назначенного судом в октябре?

— Да, — спокойно говорю сквозь сжатые челюсти. Я не собираюсь давать ему ещё один шанс увидеть меня в растерянном состоянии.

— Значит, тебе известно, что ты обязан воздерживаться от любых запрещённых веществ?

— Да.

— Тебе также известно, что ты должен посещать еженедельные приёмы до тех пор, пока назначенный судом психотерапевт не освободит тебя от опеки письменным заявлением твоему куратору? — не поднимает глаз, просто читает прописанные слова.

— Да.

— Ты провалил тест на наркотики во время ареста, и, по словам Бреннера, не появлялся на назначенных встречах в течение трёх недель, хотя тебя освободили только от одного визита, — он призывает перо. — Где ты был последние две недели?

— Под кайфом.

Его глаза наконец поднимаются и на короткий миг излучают радость:

— Ты готов отправиться в Азкабан, Малфой?

— А там будешь ты? — мой голос охрип от недостатка воды, сна и еды, но я ухитряюсь добавить нотки сарказма.

— Нет, — фыркает он.

— Тогда конечно. Запиши меня.

Уизли хихикает, закрывает папку, кладёт её на стол и наклоняется ко мне:

— Хотел бы я, чтобы это зависело от меня. Правда. Жаль, что я не могу отправить тебя в Азкабан прямо сейчас.

— Не сдавайся, Уизли, — ухмыляюсь я. — Твоё повышение с младшего аврора не за горами. Может быть, тогда тебе позволят сделать что-нибудь посерьёзнее ареста наркоманов в бессознанке.

Весёлый блеск в его глазах исчезает, уступая место ярости. Потрясающе — мне нужна частичка радости в условиях нынешнего кошмара. По крайней мере, мне удалось разозлить Уизли в последний раз.

Он проводит языком по зубам, его брови сходятся на переносице.

— Очень скоро настанет день, когда тебя приведут к парадным дверям Азкабана. Увидимся, когда я буду держать твои кандалы, чтобы упечь за решётку. Поверь, я не буду даже пытаться скрыть улыбку. Вот увидишь. — он встаёт, ножки его стула скрипят о дешёвый кафель, и я вздрагиваю от громкого звука, когда он резко хватает папку со стола. — Кое-кто хочет тебя видеть, — заявляет он, оставляя дверь открытой.

Моя голова на мгновение обессиленно падает на грудь; стычка с рыжим ублюдком отняла у меня все силы. Не знаю, когда в последний раз нормально ел, не помню даже, когда в последний раз пил что-то, кроме огневиски.

Когда дверь со щелчком закрывается, моя голова отклоняется в сторону, а глаза открываются. Любопытно.

— Мистер Малфой, — Бреннер стоит в дверях, мой профайл зажат у него в руке. — Прошло слишком много времени с нашей последней встречи, — он швыряет папку на металлический стол, и я снова подпрыгиваю от оглушительного грохота.

— Моя корзина с фруктами не дошла? — искоса смотрю на него, прежде чем снова опустить голову. Мои руки слегка дрожат, и я чувствую, как цепь снова трётся о мои запястья.

— Смешно. Как всегда, смешно, — стул снова скрипит, и от этого у меня сводит зубы. — Как вы думаете, ваш особый юмор поможет продержаться долго в Азкабане? Потому что я уверен, вы понимаете, предполагаемый приговор — десять лет с шансом на условно досрочное освобождение после пяти. Вы к этому готовы?

Мне удаётся поднять голову и впервые за несколько недель посмотреть ему прямо в глаза:

— Чего вы от меня хотите?

Кажется, он на мгновение задумывается над этим вопросом, а затем наклоняется вперёд.

— Я хочу, чтобы вам стало лучше. Я хочу помочь вам поправиться, — в его глазах сверкает… чёрт, я не знаю, уязвимость? Он опускает взгляд к своим рукам. — Я допустил несколько ошибок в нашей работе; я достаточно скромен, чтобы признать это, — откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди, обнажая локтевые замшевые вставки его пиджака. — Моя работа требует, чтобы я оставил свои предрассудки за дверью. Я не уверен, что справился. Как маглорожденный, помогающий в реабилитации Пожирателю… — покорно вздыхает, — бывшему Пожирателю Смерти, я не был до конца объективен. Не хочу сказать, что я не хотел вам помочь, но, когда столкнулся с вашей особой разновидностью самодовольства, думаю, что сплоховал.

Я сглатываю, наблюдая, как он снимает квадратные очки и протирает их о шерстяной свитер.

— Вы проделали весь этот путь до Азкабана, чтобы сказать это?

Он надевает очки обратно и снова наклоняется вперёд, на его губах появляется улыбка:

— Нет. Я здесь, чтобы поручиться за вас, если вы можете в это поверить.

— Поручиться за меня? — повторяю я, но не совсем понимая, что именно он имеет в виду.

— Как ваш психотерапевт, я имею некоторое влияние в этих вопросах. Я готов профессионально рекомендовать вам вернуться на попечение вашего куратора при определённых условиях.

Я фыркаю:

— Конечно. И что за условия?

— Это не уловка, Драко. Я хочу, чтобы вы перестали употреблять наркотики. Действительно остановились. Вы проведёте неделю в больнице Святого Мунго в отделении детоксикации. После этого вернётесь на работу, в свою квартиру и возобновите терапию — визиты раз в две недели.

— Зачем? — в моём голосе звучит смесь недоверия и отвращения. Я не понимаю, в чём его выгода от этой помощи, и поэтому не доверяю ему.

— В вас есть нечто большее, чем вы демонстрируете, мистер Малфой. Наш последний сеанс, каким бы катастрофическим он ни был, показал больше, чем вы думаете. Я считаю, что смогу помочь вам. Я не готов отказаться от вас. Но это означает, что вы должны быть участником нашей терапии, и я имею в виду действительно активно участвовать в ней. Вы должны следовать моему плану и перестать быть таким чертовски враждебным. Вам нужно отстраниться от людей, которые будут тащить вас обратно на дно. Потому что это… это ещё не дно. Дно — это Азкабан, из которого нет выхода, и вы очень близки к тому, чтобы там оказаться, Драко.

Сузив глаза, я внимательно смотрю на него:

— Что, если я всё же откажусь?

Он вскидывает руки, сдаваясь:

— Тогда отправляйтесь в Азкабан, вот и всё. Потому что даже если вы попадёте туда и продержитесь пять — десять лет, ваша жизнь уже никогда не будет прежней. У вас есть шанс прямо сейчас, и я умоляю воспользоваться им, взять свою собственную жизнь в свои руки. В течение многих лет вы позволяли другим диктовать, что лучше для вас; следовали приказам беспрекословно. Сейчас время решать, что для вас правильно, и отпустить всю эту чушь из вашего детства. И послушайте, я знаю, что это ужасно страшно, ясно? Я знаю, что выбор стать лучше — это очень большая работа, но я верю в вас, Драко. И я здесь, чтобы помочь.