Я вспоминаю Пэнси в ночь на Святочном балу и мысли, что буду любить её всю оставшуюся жизнь, когда она позволила мне снять с её плеч красивое бледно-голубое платье.

Я вижу всё это. Нет никакого намёка на тьму. Тьма исчезла. Я даже могу спокойно думать о Грейнджер. И при этом чувствую себя отлично.

У меня уже болит в боку от смеха, когда Блейз рассказывает о своей маленькой блондинке фрейлине из Германии, которая будучи довольно властной личностью в постели, часто заставляла его стоять на четвереньках, пока сама хлестала его по заднице, как какое-нибудь животное. Он клянётся, что это был лучший секс в его жизни, и что я просто обязан попробовать, но я не могу думать ни о чём другом, кроме как о мяукающем на четвереньках как кошка Блейзе. Я не могу перестать сгибаться от смеха, и Панси хватается за мою руку, когда сама почти задыхается.

Всё снова чертовски правильно, и я должен был понять, что трезвость не была выходом.

Трезвость — это грёбаная проблема.

Может быть, это из-за Небулы… Возможно, Небула просто мне не подходит. Она мой проводник в депрессию.

Всё. Теперь это Вега. Вот что мне нужно — вокруг всё снова хорошо — всё сияет, и прикосновения Пэнси ласкают мою кожу. Я даже не думал, что так по этому соскучился.

В ней всё знакомо, и для меня это достаточный аргумент для того, чтобы заключить её в объятия и исступлённо целовать. Ещё одни губы на этой неделе, но они не новые — я целовал их сотни раз. Мы, не разрывая объятий, подходим к её кровати, она смеётся оттого, что моя щетина щекочет её шею, и снова смеётся, когда я спотыкаюсь о свои брюки и падаю на неё сверху.

Когда я вхожу в неё, это кажется неловким и неправильным… но также и чертовски правильным. Правильно — хотеть чувствовать себя настолько хорошо; а тому, кто не хочет, чтобы я ощущал это блаженство, просто плевать на меня.

Тонкие пальцы впиваются в мои плечи, в ткань рубашки, комкая, заставляя прижиматься ближе, когда я начинаю медленно двигаться, глядя в распахнутые глаза.

В комнате становится душно — открытое окно никак не спасает ситуацию — огонь внутри нас. Я скольжу руками по её бархатистой, нежной коже, и, когда мои глаза закрываются, я больше не с ней — я в маленькой квартирке с потёртыми гобеленами и огромным количеством книг.

Усиливаю толчки и чувствую, как её изящные тонкие руки впиваются в мои волосы, а влажные дрожащие полустоны, начисто срывающие крышу, легонько щекотят ухо.

Нет, это не шелковистые волосы щекотят мой нос. Это беспорядочные непослушные кудряшки — я с силой дёргаю их, чтобы открыть доступ к шее, и прикусываю нежную кожу.

— Скучал по тебе, — рваный выдох перебивает собственные слова. Я вжимаюсь в неё, терзая шею и плечи поцелуями и вбиваясь в мягкое тело всё глубже — она подтягивает своё колено к моему бедру. — Я так по тебе скучал. Мне так жаль.

— Всё нормально, — шепчет она, и я чувствую облегчение. Я снова нахожу её губы, и, может быть, они не совсем те, но они сейчас здесь, поэтому я увлажняю их своим языком и проникаю внутрь.

Сжав её тонкие руки, я переворачиваюсь на спину, и когда она садится сверху, я открываю глаза и смотрю на неё — моё лицо бледнеет. Понимание обрушивается холодной волной.

Это не она.

Не Грейнджер.

Пэнси погружена в собственные ощущения, она закусывает губу и сжимает левой рукой свою грудь. А меня тошнит. Мои руки дрожат на её бёдрах, пальцы сжимают их слишком сильно, и я знаю — она думает, что так я даю ей сигнал ускориться, что я хочу, чтобы она продолжила — глубже, резче. Но моё возбуждение проходит мгновенно.

Прежде чем член полностью обмякает в ней, она просовывает руки под подол своего короткого платья и ласкает себя, стонет и дрожит; и меня тошнит всё сильнее, когда она, содрогаясь, падает на меня сверху.

— Извини, любимый, — её голос приглушён простынями. — Я не знала, что ты уже… — обрывает фразу и слезает с меня, ложась рядом и опаляя горячим дыханием кожу моей шеи.

Сглатываю. Лицо зеленеет, живот скручивается в узлы, а конечности обмякают. Слишком много наркотика в моей крови. Я зажмуриваюсь и до боли впиваюсь ногтями в лицо.

— Чёрт, тебя отпускает? — Пэнси приподнимается на локтях и внимательно смотрит на меня. — Блейз предупреждал, что отпускать может жёстко. Просто поспи здесь; утром тебе станет лучше.

От её пронзительного голоса у меня вот-вот польётся кровь из ушей, мне нужна долбаная тишина, я уже с трудом удерживаю желчь и огневиски в животе.

— Боже, избавь меня от этих грёбаных страданий, — издаю протяжный громкий стон. Моя рубашка расстёгнута, брюки и трусы давно отброшены. Безжалостная боль пронзает голову, и я царапаю свой череп ногтями.

— Ох, ты убиваешь и мой кайф, Драко. Я принесу тебе зелье сна без сновидений, — Моя голова резко поворачивается в сторону, и едкая жёлтая желчь вытекает изо рта, обжигая горло. — Чёрт возьми, — бормочет она, и я чувствую, как матрац сдвигается подо мной, когда меня снова рвёт. — Я принесу двойную порцию.

Комментарий к 11. Пустота

Если вдруг кто-то ещё не видел, то в официальном клипе песни из эпиграфа James Arthur “Empty Space” снимается Том Фелтон. Приятного просмотра:)

========== 12. Парализован ==========

When did I become so numb?

When did I lose myself?

All the words that leave my tongue

Feel like they came from someone else

I’m paralyzed

Where are my feelings?

I no longer feel things

I know I should

I’m paralyzed

Where is the real me?

I’m lost and it kills me — inside

I’m paralyzed

NF Paralyzed

***

Глаза щурятся от раннего утреннего света, проникающего в комнату.

— Блять, — хриплю, в горле пересохло.

Слева от меня доносится шум, и я подпрыгиваю, когда вижу разбросанные по подушке тёмные волосы Пэнси.

Пульсация в голове растёт в геометрической прогрессии при виде моей бывшей девушки со мной в одной кровати. О чём я, чёрт возьми, думал?

— Пэнси, — шиплю я, присаживаясь на край кровати и протягивая руку за трусами. — Что за херня? — голос слабый.

— Заткнись, Драко, — Пэнси хватает подушку, на которой я только что лежал, и закрывает ею лицо.

— Какого чёрта мы делали прошлой ночью?

— Если ты не можешь понять, то ты ещё глупее, чем я думала, — стонет она.

— Я должен работать сегодня утром, — желчь готова вырваться из моего горла, и несложно догадаться, что пол этой комнаты я уже осрамил не раз. — Мне ужасно дерьмово.

— Чёрт, как ты меня раздражаешь! — Пэнси садится и тянется к тумбочке, открывает верхнюю полку, и я слышу звяканье стекла. Она бросает что-то на кровать рядом со мной и снова прикрывает голову подушкой, пока её ноги выталкивают мою задницу с кровати.

Я смотрю на флакон, тот же яркий фиолетовый оттенок, что и прошлой ночью, и всё остальное меркнет. Я осторожно поднимаю его и перекатываю раз, другой, третий — пробуждая пары.

Хотелось бы, чтобы в голове началась какая-никакая внутренняя борьба, хотя бы тревога. Но это не так. Выбор сделан ещё до того, как я подношу флакон к ноздре, резко вдыхая и чувствуя, как холодный порыв облегчения захлёстывает мой разум.

Сухой смех щекочет мне горло, голова откидывается назад. Боль утихает, я чувствую покалывание в уставших мышцах.

С удивлением оглядываюсь на теперь уже почти светящийся пузырёк, кайф обостряет все чувства. Вега.

Я подношу его к губам, целую прохладную бутылочку и убираю её в карман. Пэнси снова бьёт меня ногой в спину. Я слезаю с кровати, собираю по комнате вещи и отправляюсь на работу.

***

Я стою посреди магазина. Глаза отражают блестящий калейдоскоп цветов, пестрящих отовсюду. Переливающиеся пузыри лопаются на фоне оранжевого интерьера. Вокруг меня толпа, и я клянусь, что чувствую дыхание каждого посетителя магазина на своей коже.

Воздух, щекочущий мои волосы, кажется осязаемым. Я жажду прикосновений. Любых прикосновений. Я прохожусь ладонями по всей длине предплечий — ощущения глубоко проникают в мои кости. Я практически стону оттого, как это чертовски приятно.