– Дерьмовая работа, – оскалилась Элаги. – И скучная.

– Не совсем. Меня многому научили, в том числе актёрскому мастерству и этикету. Напяль на меня шёлк, и я сойду за благородного. А ещё могу сварить яд и незаметно подлить его в вино прямо во время разговора с хозяином бокала… В общем, я мог стать отличным скважечником. Но как-то раз, после одной очень хреновой работёнки, я решил – это не по мне. В сундуке учителя, того самого Халки, который привёл меня в замок, я нашёл чёрные перчатки. Не знаю, зачем они ему, он точно не был могильщиком. Но я в тот день долго не думал, просто их надел и побежал из храма так, как, наверное, не побегу уже никогда. И вот, двенадцать лет я брожу по мёртвым городам. Иногда успешно, иногда нет. Вот этот шрам с прошлого похода. Но пока я жив.

– Не самая весёлая и увлекательная история, – хмыкнула Элаги. – Хотя, могильщики обычно такие и рассказывают. Я что-то проголодалась от всех этих грустных историй молодости. Будешь ещё есть?

– Не откажусь.

Девушка принялась раздувать костёр, а Велион – нанизывать куски окорока на палочки. За этим занятием он оглядел помещение храма. Фактически, внутри не осталось ничего, кроме уродливой статуи в дальнем конце. Статуя изображала странное существо, прямоходящую химеру с трёхпалыми лапами и огромными ветвистыми рогами. Химера угрожающе скалила мелкие острые зубы, явно принадлежащие хищнику, а в красных треугольных глазах будто до сих пор горел злобный голод.

– Недоброму богу здесь молились.

– Сейчас он совершенно безопасен, – отмахнулась могильщица. – Статуя – такая же иллюзия, как и мост. Утром ты увидишь только груду камня. Я здесь сижу с трёх часов пополудни. До Импа четыре часа ходу, а я не хотела подходить к городу перед закатом. Именно к закату всем и начинает мерещиться всякое.

– Откуда знаешь?

– Сейчас расскажу.

Элаги откупорила бутыль и, улыбнувшись, понемногу плеснула в стаканы. Велион улыбнулся в ответ и глотнул самогона. Горло перехватило, из глаз брызнули слёзы. Тяжело дыша, могильщик принялся грызть сухарь. Его собеседница перенесла выпивку куда легче.

– Я, знаешь ли, говорила с одним из могильщиков, – сказала она, отдышавшись. – Бедняга уже после Импа остался без левой руки и потерял перчатку, так что он сейчас побирается. Но хочет вернуться сюда, чтобы погибнуть, так он сказал. Он рассказал мне, какой дорогой лучше идти в Имп, ещё об этом месте, и пояснил, как пролезть через стену в город. Сам-то он, как ты уже знаешь, дал дёру. Но я, знаешь ли, хочу пролезть в город. И не из-за сокровищ, нет. Мне просто любопытно, – она замолчала и плеснула в стаканы ещё выпивки.

Велион не стал распространяться о причинах, которые привели его сюда, но рассказал о том старике, Каштане. Они ещё раз поели, пару раз выпили, поболтали о могильниках. Кто где был, кого знал из «своих». Оказалось, общих знакомых у них нет – Элаги большую часть времени проводила в доме отца, а не на обочине дороги или во вшивом трактире, знакомиться с другими могильщиками ей было по большей части негде. Когда совсем стемнело, они начали готовиться ко сну.

Велион, порядком захмелевший, завернулся в просохший плащ и улёгся спиной к костру, чтобы не видеть, как ложится Элаги. Нет, он был совсем не прочь посмотреть, но это могло смутить могильщицу. Или, что ещё хуже, напугать.

Элаги шуршала довольно долго. Наконец, успокоилась. Велион закрыл глаза, намереваясь уснуть, но неожиданно услышал её голос:

– Велион…

– Что?

– Иди ко мне.

Он повернулся к ней. Обхватив себя руками, она стояла на коленях на своём плаще, в одних коротких нижних штанах. В тусклом свете костра Велион видел её стройное тело, плоский живот, тёмную впадинку пупка. Коротко остриженные волосы, даже не достигающие плеч, зачёсаны направо, чтобы он не видел шрам. Глаза Элаги поблескивали, дыхание было прерывистым. Она дрожала.

– Ну, мне, знаешь ли, холодно. Решил отомстить за то, как я тебя встретила?

Велион поднялся со своего плаща, шагнул к ней, обнял, чувствуя прикосновение небольшой груди. Он наклонил голову и поцеловал девушку в губы, шею, коснулся губами острого соска на правой груди.

– Я таких тощих дылд, как ты, знаешь ли, не люблю, – шептала Элаги на ухо Велиону. – И вообще не привыкла так вот сразу, только… – она застонала, крепче прижалась к нему, впиваясь пальцами в спину. – Но завтрашний день может стать…

Могильщик поцеловал её снова, заставляя замолчать.

Могильщик шёл по бесконечной равнине, покрытой прахом. Нашёл ли он какую-то дорогу? Или брёл навстречу смерти?

Ему не было дела.

Дул ветер. Ледяной, пронизывающий. Трепетали полы плаща, развевался шарф, но могильщик не чувствовал холода. Что-то грело его.

На этой безжизненной равнине он нашёл крохотный огонёк, поделившийся с ним теплом.

Велион открыл глаза.

Всё ещё было темно. Настолько, что он не мог различить идола, стоящего всего лишь в дюжине шагов. Костёр уже погас, но, несмотря на то, что воздух ещё не начал греться под лучами солнца, могильщик чувствовал тепло. К нему прижималось тёплое тело Элаги.

Могильщик закрыл глаза.

Элаги… Девушка, которую он знает всего несколько часов. За эти несколько часов она стала ему настолько близкой, насколько потом станет чужой. Если они не погибнут сегодня, их дороги разойдутся, и так, поодиночке, они будут скитаться по этому миру, может, иногда вспоминая о существовании друг друга во время ночёвки в одиночестве. А потом погибнут, каждый в свой час и день. Но пока…

Он чувствует её тепло.

Они двинулись в путь рано утром, позавтракав и ещё раз занявшись любовью. Перед уходом Элаги предложила оставить припасы на месте, а с собой взять только немного воды, несколько сухарей и пару кусков свинины, чтобы хватило пообедать, не больше.

– Кстати, – добавила могильщица, – в десяти милях на северо-запад я оставила схрон, небольшую тележку с припасами. Если ты…

– Не надо ничего такого говорить, – твёрдо сказал могильщик. – Мы обязательно вернёмся вместе.

– Знаешь ли, могут быть разные варианты, – усмехнулась Элаги. – Тележка стоит рядом с разрушенной стеной, которая торчит прямо посреди поля, мимо не пройдёшь.

Несмотря на то, что утро было пасмурным, через три часа после рассвета немного потеплело, задул тёплый ветерок, а ближе к полудню солнце наконец-то показалось из-за туч. Элаги сказала, будто это хороший знак, Велион молча кивнул, соглашаясь. Ещё через час небо окончательно расчистилось, стало тепло – настолько, насколько это возможно в конце сентября. Велион скинул плащ, а его спутница наполовину расшнуровала куртку.

Дорога становилась всё более разрушенной. Заросли странного, не похожего ни на что знакомое, кустарника становились всё выше и гуще, превращаясь в практически непроходимую колючую стену, плотно примыкающую к каменным плитам тракта и норовящую встиснуться между них. Солнце выманило наружу жителей зарослей – уродливые птицы, которых Велион видел вчера, появлялись всё чаще, а в корнях кустов начали мелькать жутковатые твари – ящерицы, больше смахивающие на рыб без чешуи. Размера эти ящерицы были небольшого, но компенсировали его зубастыми пастями.

Птицы вяло охотились за рептилиями, хотя охота скорее напоминала драку – если двум-трём птицам удавалось убить одну из ящериц, они собирались кучкой у тельца и неторопливо его расклёвывали. Если же гибла одна из птиц, а другим не удалось забить клювами ползучего гада, то обедала ящерица – откусывала непропорционально большой, в полголовы, пастью от тушки большие куски и медленно их пережёвывала, тупо глядя выкаченными глазами в никуда. Но большая часть птиц охотой не занималась – уродцы садились на тонкие ветви кустарника и не по-птичьи умными взглядами провожали людей.

Других представителей местной живности видно не было, даже крыс, которые обычно неплохо чувствовали себя хоть на помойке, хоть на могильнике.