- Я не оставлю их безнаказанно бродить по земле, -- склонил голову доктор. -- Ваш подвиг не будет напрасен, маэстро. Но мне кажется, что ещё до исхода сегодняшней ночи вам снова придётся играть -- играть так, как вы никогда в жизни ещё не играли!

   - Это верно. Они близко: крысы чуют своих владык и готовятся к последнему удару. -- Карлик спрыгнул с табурета и начал растирать свои длинные гибкие пальцы, разминать запястья. -- Ну что ж, сегодня я устрою им такой концерт, что век не забудут!

   Саошьянт тоже поднялся.

   - Анастасия, сейчас нам придётся разделиться. Ты останешься здесь, в церкви, и будешь охранять маэстро. Никто не должен прервать его, пока он играет. В этом сегодня наше спасение. Учти: крысы будут пытаться проникнуть в церковь во что бы то ни стало! Вот, возьми, -- доктор подал женщине два огнетушителя, -- и трать пену, не жалея.

   - А ты?! -- Анастасия в испуге бросилась к нему, обняла, потом опомнилась:

   - Ты себе не хочешь оставить хоть один?

   - Мне не понадобится драться, -- сказал доктор. -- Я иду поговорить с теми, кто взялся ткать судьбу. Если они окажутся достаточно разумны...

   - Не думаю, -- усмехнулась Анастасия. -- Их ни разу ещё не удалось переубедить...

   - Удалось, и не раз, -- поправил её доктор. -- Но я тебе потом расскажу, пора приступать к делу. Запомни, ты должна оборонять церковь, пока не прозвучит последняя нота, а вы, маэстро, -- доктор повернулся к карлику, -- продержитесь до первого луча солнца.

   - Я понял, -- Ринальди церемонно поклонился. -- Желаю вам удачи, доктор. А вас я могу просить только об одном: поступите с ними по справедливости.

   - Постараюсь... -- вздохнул Саошьянт и стремительно вышел. Открылась и тяжело закрылась задняя дверь.

   Маэстро прошёл следом за ним и запер дверь на огромный засов.

   - Идёмте к ней, синьора! К "Трубе"! Вы уже слышали её голос, а теперь увидите, как она прекрасна! -- Карлик повёл женщину через низенькую дверцу из своей служебной комнатки в новый коридор, а оттуда -- вверх по лестнице, на хоры. Под ногами Анастасии октрылся церковный неф с тёмными витражами. Лёгкий ароматный дымок последних тлеющих свечей плавал в вышине, под сводчатым потолком, словно туман в ночном небе, и сквозь него виднелась тусклая звезда -- отверстие в верхней точке свода. Фигуры святых в стенных нишах стояли совершено одинаковые -- со скорбно сжатыми руками, с опущенными головами, будто все они оплакивали город, обречённый на гибель. Громады органных труб смутно выступали внизу и слева, как стволы величественных бронзовых деревьев в неземном чудесном лесу.

   - Спускайтесь вот по этой лесенке, синьора, а мне нужно туда - видите? -- Карлик показал рукой на возвышение для органиста, похожее на птичье гнездо в бронзовом лесу. -- Я законопатил в этой церкви все щели, но крыс так много, что они могут попытаться выбить дверь!

<p>

* * *</p>

   Доктор уверенно шёл в темноте по узким улицам, пустым и одичалым. Город казался заброшенным: всё живое убралось с улиц в ожидании нашествия мерзких тварей. Он двигался через трамвайные рельсы, через крошечные мостики над канавками, текущими в реку, через рынок, где в пугающей неподвижности замерли навесы торговых палаток -- ни дуновения ветерка не доносилось с гор; через старинные круглые площади и современные кварталы одинаковых аккуратных домиков с гаражами, через мрачный сырой парк, через церковные дворы, детские площадки и автостоянки, туда, где на бывшей городской окраине стоял чумной столп -- каменный обелиск надо рвом, в который когда-то, без малого семьсот лет назад сбрасывали жертв Чёрной смерти. Такие колонны есть во множестве итальянских городков, а здесь, на севере Европы, этот -- пожалуй, единственный... Его поставили потому, что о таком обычае упоминал маэстро Палловино Ринальди, уроженец далёкой Тосканы, где под ласковым южным солнцем Чёрная смерть убила семь человек из каждых десяти. "Трубе Судного дня" было что защищать!

   Едва уловимые признаки -- запах мертвечины, дрожь почвы под ногами, слабые шорохи и писк -- говорили доктору, что крысы собрались в большие оравы в коллекторах и подвалах домов и готовятся рвануться на поверхность все сразу, единой лавиной. Они ждут только сигнала -- чья рука дожна подать этот сигнал? Это будет скоро, совсем скоро, сейчас! Не опоздай!

   Площадь вокруг чумного столпа, когда-то посыпанная мелким гравием, окаймлённая, как почётным караулом, стройными чёрными дубами, теперь была разорена, изуродована, словно после войны. Столб лежит на боку, открывая обросшее мхом подножие. Земля перерыта, разорванные корни, древние камни и кости выпирают из неё, как из могилы. Дубы повалены, гордые ветви изломаны и перекручены, скрюченные, пожелтевшие листья осыпаются с веток и крошатся коричневым невесомым порошком, словно прах бесчисленных мертвецов, засыпая всё вокруг. Деревья цепляются друг за друга ветвями, как будто все вместе надеются спастись от неминуемой гибели, тонкие веточки тянутся к небу в немом недоумённом вопросе: зачем, за что нас погубили, чем мы виноваты? Запах пепла, тлена и могильной земли царствует над пустырём, где когда-то нашли свой последний приют жертвы Чёрной смерти. Может быть, и сама она была заточена здесь, а теперь вырвалась на свободу и жаждет отомстить?

   Саошьянт остановился на краю площади, замер, ощущая грозную обстановку этого места. Голос смерти, ужаса и безнадёжности здесь услышал бы каждый, чья нога хоть раз ступала на землю Евразии, -- общая боль, общая беда, общее проклятие. Но никто не слышал его так явственно, как он, чьей заботой всегда было спасать и вырывать из власти смерти. Его обступили тени. Сотни, тысячи давно умерших людей выступали из непроглядной тьмы -- молодые и старые, одетые и совершенно нагие, полностью разложившиеся и сохранившие человеческий облик. Лихорадочное дыхание, бескровные лица с чёрными кругами под глазами, безобразно распухшие бубоны по всему телу, размером где с кулак, а где и с голову ребёнка, удушливый кашель, вырывающий из лёгких кровавые ошмётки, трупные пятна на груди и лице, мокрые язвы, исходящие кровью и гноем, высохшие, чёрные языки в провалах безмолвных ртов, налитые кровью глаза, непереносимое зловоние -- ужасный запах разлагающегося в могиле трупа: те, кто не погибал сразу, несколько дней гнили заживо... Мужчины, женщины, дети, бедняки в обносках, короли в тонких одеяниях, испачканных калом и кровью, священники, сжимающие в руках кресты, словно оружие, чумные доктора, похожие на чёрных воронов в своих масках и плащах, матросы с сожжённых кораблей, целые похоронные команды с палками и крючьями в руках. Миллионы, десятки миллионов теней явились сюда, напоминая о своей бессмысленной, непредставимо жестокой гибели -- обвинители, собравшиеся на суд над своими убийцами.