- Говорили же, мы это, мы... Спасибо, хранитель, спасибо.
Филимон продолжил:
- Люди! Добрый наш Хозяин и Светлая Хозяйка явили милость свою! От верной гибели спасли они сего молодца и девицу. Возрадуемся и вознесем благодарственные молитвы Велесию и Яролике!
Филимон воздел руки к небу и стал нараспев произносить один из священных текстов. Народ в общей благоговейной радости повторял за ним. Особенно усердствовал Василек, и к месту и не к месту осеняя себя святым знаком. А староста шепнул Онисиму пару слов и тот потихоньку исчез из толпы. Вернулся мужик как раз к окончанию импровизированного молебна вместе с Марфой. До этого момента мать Василька так и держали взаперти, опасаясь выпускать. Простоволосая, выцветшая с лица женщина бросилась к сыну, со слезами заключая того в объятья.
- Что же, теперь, когда мы все уверились, что это Василий и Кира, надо бы нам снова созвать собор и разобраться в том, что все таки произошло, - сказал староста, когда деревенские немного успокоились.
Похмельный Егор Ефимыч, прослышав об очередном совете, страдальчески поморщился.
- Да что же не ясного-то? Василек, соколик мой, спас нас всех от проклятого чудища, вот что произошло! - Откликнулась Марфа.
- Вот сейчас соберемся, сын твой нам и поведает, как это у него вышло, - промолвил деревенский голова. Он поглядел на измученную Кирку и добавил: - А ты, девица, домой ступай, нам и Васькиного рассказа хватит. Онисим, помоги-ка ей дойти. Да харчей у кухарки моей спроси, пусть соберет.
Толпа одобрительно загудела.
- Дал бы и парню в себя прийти, умыться хоть, - заворчала Марфа, крепче прижимая сына.
- Ничего, мы и баньку истопим, и яствами накормим. Пойдем, Василий, - настоял на своем деревенский голова.
Онисим довел Кирку до двора и отдал ей горшочек с варевом. Едва открыв дверь в избу, она позвала было Игреньку, но тут же осеклась. В доме было пусто и пахло сыростью. Юная травница собралась с силами -- затопила печь, заварила целебного чая, обработала раны. Каша, пожалованная со старостиного стола, оказалась застоявшаяся и пресная. Матушка Тасюта отозвалась бы, что такая только курам на корм сгодится. Но для Киры сейчас и мед не был бы сладок, так что она просто съела пару ложек и отправилась спать.
Несколько дней девушку лихорадило и она почти не спускалась с полозей. В полубреду ее мучили странные, пугающие видения, но когда Кира в ужасе просыпалась, вспомнить содержание этих снов она не могла.
Каждый день во двор приходил Савелий. Он приносил воду, затапливал печь, кормил кур. И что не менее удивительно -- он был трезв. Кирка не хотела его помощи, но сил прогнать непрошеного гостя у нее не было, так что выразить свое неудовольствие она могла только равнодушным молчанием. Мельник же и сам не искал разговора -- помогал по хозяйству и уходил.
Так прошло пять дней. На шестой Кира почувствовала себя намного лучше. Все таки не зря Тася считала приемную дочь способной ученицей - приготовленные ей снадобья и мази сработали отлично. Перелом, конечно, так быстро не зажил, зато ссадины и синяки почти прошли, а нога лишь слегка напоминала о себе, позволяя девушке уверено передвигаться без чужой помощи.
Хоть Кирка и понимала, что лучше ей все-таки еще пару дней полежать, но усидеть дома не смогла. Она оделась и отправилась ко двору Матвея Борисовича. Все дело было в отсутствии вестей от Василька - за все эти дни она его так ни разу и не видела. Хотя, размышляла Кира, наверняка парень приходил, когда ее лихорадило, и она просто не помнит. А сейчас Василек, конечно же, не знает, что она уже поправилась, поэтому надо пойти к нему самой и рассказать, что все уже хорошо! И еще одно, надо взять с собой давно уже сшитую мужскую рубаху -- свадебный подарок жениху.
Денек был погожий. Пригревало майское солнце, невысоко в небе носились суетливые ласточки, по обочинам дороги в молодой зелени желтели беззаботные одуванчики. Девушка шла по деревенской улице, здоровой рукой прижимая к себе льняную рубаху. Кира непроизвольно улыбалась, глядя на змейку кропотливо вышитого охранного узора. Она смогла убедить себя в том, что счастье с любимым человеком стоит всех страхов и ужасов, что ей пришлось пережить. И всех жертв, что пришлось принести...
- Кира?!
Девушка остановилась. Это был дядька Сава.
- Ты что это? Куда? - Взволнованным голосом сбивчиво пробормотал мельник. Но заметив в руках девушки праздничную рубашку, сказал уже твердо: - Не ходи!
Кирка смущенно отвела глаза, не зная как поступить. Все-таки она была благодарна Саве за помощь, но ведь смерть Тасюты была отчасти и его виной!
- Послушай, Кира, - продолжил Савелий, будто прочтя ее мысли, - виноват я, значит, перед тобой и Таисией, виноват. Нет прощения мне. И Радушка мне не простит. Встретимся с ней -- не простит... Запутался я. Хмель и горе мне тогда голову задурманили. Но... не хотел я, чтобы так все вышло. Не хотел, Кирка!
А теперь, значит, благодаря тебе деревня от чудища избавилась.
Девушка испугано отшатнулась.
- Да ты не бойся, никому я ничего не скажу, - подойдя ближе, зашептал Савелий. - Знаю я, что твоя это ворожба, куда уж Ваське с нечистью тягаться. Ты же на мельницу приходила, к духу. Спасла, значит, деревню, как когда-то матушка твоя спасла Ванечку моего и женушку... Добрый дух-то, оказывается, хоть и людьми крутит. А я, дурак, посчитал, что нечисть под самым боком завелась, и Таську тогда напугал. Мельницу спалить хотел! Да хорошо, что не разгорелась...
Кирка вздрогнула, вспомнив, чью кровь предлагал ей пролить "добрый" дух, но промолчала.
- А я ведь, когда потерял сыночков моих, Радушку... - запинаясь, продолжал дядька Сава. - Люди-то тогда уже про чудище вспоминали, вот мне бы их послушать, мне бы к омуту тому пойти. Мне бы, значит, найти ту тварь болотную, да вот этими вот руками разорвать гадину в клочья, в мелкие ошметки!
