– Что? А… Вчера он вспоминал про Чарлза Диккенса. Как он его видел.

– Да? Бедный старикан. Но ведь он безобидный, правда? Чокнутый, но безобидный.

Дело в том, что я вовсе не выгляжу старым; я выгляжу на одиннадцать лет.

Когда я перестал взрослеть, викинги почти закончили завоевание северо-восточной Англии. А мы с мамой убегали от шотландцев. Примерно пятьдесят лет спустя норманны вторгнутся на юг страны – в 1066 году. (По сути, норманны – те же викинги, только выучившие французский язык. Я бы так и объяснил, если бы меня спросили, но никто не спрашивал. Норманны – норд-маны, нордические люди, люди с севера – связь очевидна.)

И, поскольку все интересуются, я действительно встречался с Чарлзом Диккенсом, но это было много, много позже.

Видите? Вы же мне не верите, правда? Это не ваша вина, если учесть, что я последний оставшийся Бессмертан на земле. И когда умерла мама, бессмертие стало совсем никудышной жизнью.

Раз мне не верите даже вы, то какие у меня шансы убедить Эйдана Линклейтера или Рокси Минто? А ведь мне понадобится их помощь, если я хочу избавиться от своего проклятия вечной жизни.

И если они мне не поверят, тогда я, как теперь говорят, попал.

Сначала, наверное, мне надо объяснить, почему я такой злой. Закрыть эту тему. Тогда мы сможем понять, как состоялось моё знакомство с Альфи и моя жизнь изменилась навсегда.

Уитли Бэй, наши дни

Сначала мы переехали в новый дом. Это само по себе уже было достаточно плохо. Поймите:

1. Дом был меньше. Намного меньше. У него почти не было сада – был неухоженный задний двор, на котором и мяч-то не погоняешь. Мама напоминала (и не однажды): мне повезло, что у нас есть дом и хоть какой-то двор. Когда она так говорила, я чувствовал себя виноватым и жалел, что вообще об этом упомянул. Ведь я знал, из-за чего мы переехали. Раньше мой друг Мо, который жил в квартире, часто приходил в наш старый дом, потому что у самого Мо не было двора. Но теперь это не имеет значения, правда?

2. Если к нам приедут гости, мне придётся жить в одной комнате с Либби, которая обычно невыносима. Ей семь лет, и она смотрит «Мой маленький пони».

3. Иниго Деломбра, который учится со мной в одном классе, теперь живёт в моём старом доме. Каждый раз при встрече он ухмыляется, словно говоря: «Ты лузер».

Хорошо, что мне хотя бы не пришлось менять школу, но, учитывая, как складываются отношения со Спатчем и Мо, может, её и стоило бы поменять.

И ещё одно: мама с папой всё время ругаются. Они всегда ругались – «спорили». Но теперь они это делают громче и громче и думают, что я не замечаю. Всё из-за денег – всегда из-за денег. Подробностей я не знаю. Я только знаю, что они сделали «неудачную инвестицию» и мама винит папу. Мама теперь работает в колл-центре и ненавидит свою работу. Вчера ночью я застал Либби на лестнице. Она подслушивала.

– Эйдан, они хотят развестись? – спросила Либби.

Мне пришлось ответить:

– Конечно, нет.

Подбородок у неё дрожал, но она не плакала. По крайней мере, не при мне; просто потому, что от этого я тоже мог бы взорваться.

Так, с этим разобрались.

Давайте честно. Если мальчик, с которым ты только что познакомился, сообщит тебе, будто ему тысяча лет, как ты отреагируешь?

Ты засмеёшься и, может быть, скажешь: «А, да, конечно!»

Или не будешь обращать внимания, согласно правилу: «Не провоцируй придурка, и всё обойдётся».

Ещё можно выступить с остротой: «Тогда я королева Шебы».

Ладно, я не слишком искушён в остроумии, но идея понятна.

Так что, когда Альфи сказал: «Эйдан, мне больше тысячи лет», я ему, понятное дело, не поверил.

А затем пришлось поверить, ведь всё это хоть и выглядело невероятно, но было правдой.

И чтобы всё стало ясным до конца, я расскажу ещё немного.

Мы переехали – я, мама, папа и Либби – в начале пасхальных каникул, и за три дня все вещи были распакованы. При переезде разбили мою игровую приставку. Я спросил маму, может ли она купить новую, а она горько рассмеялась. Это означало «нет». Мама сказала, у нас сейчас «другие приоритеты», и я устыдился своей просьбы.

Меня ждал остаток каникул.

– Пригласи друзей или сходи на пляж, – предлагала мама каждые пять минут.

Но Спатч, как и на каждую Пасху, уехал в Неаполь к своим итальянским дедушке с бабушкой. Хуже всего было то, что он позвал с собой Мо. А не меня.

Когда они мне сообщили, я притворился, что не обиделся, хотя это было не так. Когда я рассказал маме, она ответила: «И хорошо, всё равно мы не смогли бы заплатить за авиабилет, так что не переживай». Но дело ведь не в этом, правда? Я думаю, Спатчу было немного неудобно. Он объяснил, что не позвал меня потому, что в деревенском доме его дедушки мало места. Но я видел фотографию дома, он огромный. Да и, кроме того, я был бы счастлив спать на полу. Я почти сказал это, и теперь очень рад, что не сказал.

Для полного счастья, как любит говорить папа, к нам приехали тётя Алиса и дядя Джаспер. Тётя Алиса ещё ничего, но Джаспер? Тьфу!

Я знаю, папа не был рад их приезду. Он жаловался маме:

– Какого чёрта они не могут остановиться в отеле? Можно подумать, у нас много места.

– Бен, она всё-таки моя сестра.

Папа только фыркнул и закатил глаза.

Итак, на четвёртый день каникул с утра прибыли тётя Алиса и Джаспер, и меня переселили на надувной матрас в комнату Либби. Ещё несколько дней ей предстояло пробыть в лагере для девочек-скаутов, так что мне не пришлось бы жить с ней в одной комнате. Но всё же…

Мы все сидели в кухне, где после переезда ещё валялись коробки. Папа, который пока не работал и был дома, заварил чай и спросил, как у Джаспера обстоят дела с лодкой (выбрал «безопасную» тему для разговора). Мама изо всех сил восхищалась блузкой тёти Алисы. Тётя Алиса намного старше мамы, а Джаспер намного моложе тёти Алисы. Хотя вообще-то из-за бороды он выглядит старше их обеих.

После того как тётя Алиса объявила, что я сильно вырос – это было единственное её обращение ко мне напрямую, – Джаспер спросил:

– А как твои дела, сынок? Ты тут не задыхаешься? Что-то ты бледный, как привидение! – и ухмыльнулся, показав крупные белые зубы. Видимо, чтобы я решил, будто он не хочет меня обидеть. Но я уверен, он хотел.

Тётя Алиса заохала:

– Эй, Джаспер, он очарователен!

А мама сказала слегка ледяным голосом:

– Джаспер, с ним всё в порядке. Правда же, Эй дан?

Я бурно закивал головой, словно так мог показать дяде, что я – используя его же собственное выражение – «крепок, как огурчик».

Он хмыкнул и затем добавил:

– Морской воздух. Немного старого доброго ventum maris, вот что тебе нужно, сынок.

Затем он шумно отхлебнул из чашки (чёрный чай, без сахара).

Он часто говорил так, этот Джаспер. Вроде бы у него не было акцента – ни местного, ни иностранного. Иногда он произносил слова по-американски, а иногда – больше по-австралийски, повышая интонацию к концу предложения, словно задавая вопрос. Джаспер родился в Румынии, и у него были узкие тёмные глаза – почти чёрные. Он носил солнцезащитные очки и жил в разных странах.

Однажды я спросил Джаспера, откуда он родом.

– Просто считай меня бродягой, – сказал он, обнажив зубы.

Если честно, я его боюсь.

Когда молоко было допито, а из бороды Джаспера прозвучали слова «премьер-министр», я решил, что пришло время оттуда убираться. Если упоминается правительство, то разговор – по моему опыту – сворачивает не туда.

– Пойду на улицу, – сказал я, и Джаспер в ответ хрюкнул, что можно было счесть за одобрение.

Было очень здорово уйти из дома. Я сделал большой вдох через нос и громко выдохнул через рот: «Хааааа!»