Наш дом находится на самом краю старого микрорайона. Друг за другом там стоят десять малюсеньких домов, а затем сразу начинаются дома новые. За нашим забором – лес. Насколько мне известно, у этого леса даже нет имени. Его называют «лес» или «тот самый лес за полем для гольфа».

Вот бы у нас за домом была калитка, которую откроешь – и ты уже в лесу. Но её нет, там – лишь деревянный забор вокруг пустого прямоугольного заднего двора.

С одной стороны от нашего дома находится переулок, заваленный всяким хламом и воняющий кошачьей мочой. В переулке есть дряхлый матрас, ржавая стиральная машина и переполненный мусорный бак, из которого торчат старые тряпки. Папа говорит, что городской совет обязан всё это вывезти, но, очевидно, им по барабану. По другую сторону Мусорного переулка живут две старухи, Сью и Пру, которые очень коротко стригут свои седые волосы. Мама познакомилась со старухами и нашла их «очень милыми», а потом добавила:

– Одна из них – доктор.

(Я всегда думал, что врачам хорошо платят. Не понимаю, почему они здесь живут.)

Во дворе у себя они устроили аккуратный сад с искусственным газоном. А ещё у них живут пять приблудных кошек.

(Когда мама рассказала отцу, он фыркнул и заявил: «Никогда не доверяй тому, кто держит больше двух кошек». Мне это показалось несправедливым – я-то, пожалуй, кошек люблю.)

С другой стороны от нас, за покосившимся забором, находится ещё один сад, с настоящей травой.

В тот день, когда всё началось, я стоял спиной к забору и смотрел на старые домики, построенные из грязных кирпичей. Многие дома выглядели заброшенными, а у двух были разбиты окна. Потому-то наш дом такой дешёвый. Мама с папой говорили, что мы здесь только временно.

– Привет, Эйдан!

Я испуганно обернулся, но никого не увидел. Послышался смешок, похожий на короткий ликующий лай. Девчонка. Я сделал полный оборот, пытаясь выяснить источник смеха.

– Вон там!

– Где? – спросил я и тут же добавил: – Ой!

Что-то сильно ударило меня по лицу, а через несколько секунд что-то просвистело возле моего носа.

– Эй! Прекрати! – сказал я, и снова прозвучал смех, похожий на лай терьера.

Тогда я увидел: жёлтая трубка, которая когда-то была частью авторучки, торчала из дырки в заборе. Кто-то использовал дырку как бойницу, чтобы стрелять в меня шариками из жёваной бумаги. И этот кто-то был хорошим стрелком.

Я подошёл к дырке и наклонился, чтобы заглянуть в неё. Тут же меня изо всех сил стукнули по спине. Развернувшись, я увидел крошечную девочку, которая злобно ухмылялась и хихикала. Мы встречались в школе, но имени её я не знал. Нам ни разу не довелось оказаться в одной группе.

– Т-ты откуда взялась?

Действительно, можно было подумать, что она материализовалась из воздуха прямо у меня на глазах.

– Я Рокси Минто. Живу рядом. А ты – Эйдан!

– Ну… я знаю. А ты откуда меня знаешь?

Она фыркнула, намекая, что считает мой вопрос глупым.

– А ты как думаешь? Моя мама говорила с твоей мамой. Я видела, как ваши вещи вносили в дом. У тебя красный велосипед и белая деревянная парта. Обернись.

– Зачем?

– Просто обернись.

Она сказала это с такой уверенностью, что я повиновался, хотя и ожидал пинка сзади.

– Откуда ты знаешь, что это мои вел и парта? – спросил я через плечо, но ответа не получил.

Я обернулся… и Рокси там не было. Она исчезла.

– Рокси?

Потом дощечка в заборе, разделявшем наши дворы, качнулась в сторону. Рокси высунулась и хихикнула:

– Вот так!

Щель была узкая, но я пролез. (Крошечная Рокси прошла в неё, почти не задев забора.) И я оказался в запущенном саду, где обнаружились жалкие кусты и цветы, и сорняки, и старая пластмассовая горка. По нестриженому газону Рокси прошагала к огромному плющу, который разросся по обе стороны забора и начал обвивать орешник. Она раздвинула плющ и полезла внутрь. Через несколько секунд я услышал её голос с другой стороны забора:

– Ты идёшь или будешь бояться?

Я отодвинул ветку. Плющ скрывал дырку в заборе, отделявшем двор от леса. В лес вела тропинка. К забору прислонился сарай, полностью скрытый кустарником. Это был сборный сарай, каких много на строительных площадках.

Рокси стояла в дверях сарая.

– Добро пожаловать в мой гараж, – пронзительно и гордо объявила она.

Потом пошарила внутри, нащупала выключатель, и висевшая над входом неоновая надпись ожила. Огромные розовые буквы говорили: ГАРАЖ. Но первые три не горели, и остались только две буквы: АЖ. Впрочем, и это было здорово.

Внутри стояли поцарапанный письменный стол, шаткое вращающееся кресло, два деревянных стула и маленький холодильник в форме банки пива. Пол был покрыт ковром, на лампе имелся абажур, а на окнах шторы. Сильно потрёпанный старый диван был весь в жёлтых пятнах от поролона, вылезающего через прорехи в подушках. Я засмеялся.

– И что такого смешного? Тебе не нравится?

В душе я считал, что всё это совершенно потрясающе. Но признаваться, естественно, не собирался.

– Нормуль, – сказал я. – Где… где ты всё это взяла?

Моя реакция Рокси явно разочаровала, и я тут же почувствовал себя немного виноватым.

– В мусорных баках по большей части, – ответила она. – Люди столько всего выбрасывают. Знаешь, повторное использование, переработка, бла-бла-бла. Неоновая вывеска – это мой знак протэста.

Она подчеркнула «э» и театрально взмахнула рукой.

– Никогда бы не подумал, что здесь столько всего есть! – продолжил я.

– Снаружи не на что смотреть, но внутри много интересного, да? Обо мне тоже так говорят!

Она вскочила на табуретку и потянулась к дверце холодильника.

– Пива?

– Я… э…

– Шучу. Эй, ты не знаешь значения слова «доверчивый»?

Она протянула мне пакетик сока и соломинку.

– Садись. Сними вес с ног. Mi casa es su casa!

Мы немного посидели, потягивая сок. Я познакомился с Рокси всего шесть минут назад, но уже понял, что никогда не встречал никого подобного.

Называя ее крошечной, я не преувеличивал.

Она была такая маленькая, что ей можно было бы дать лет шесть. Но вела себя Рокси более зрело, лет на шестнадцать. Кожа у неё была блестящей и коричневой, как полированное дерево, а на носу темнела россыпь веснушек. Кудрявые африканские волосы были острижены безыскусно и коротко, как у мальчика. Одежда тоже ничем не выделялась: шорты, шлёпанцы, грязная белая футболка, джинсовая куртка. Стандартный комплект для ребёнка-на-каникулах. Но, поскольку Рокси училась в Академии Перси, ей должно было быть не меньше одиннадцати.

Особенно мне понравилась её улыбка. Вы знаете, что многие люди, когда их лица расслаблены, имеют сердитый или сварливый вид? И дело не в плохом настроении – если у человека нет причины улыбаться, он этого и не делает. У моего отца такое лицо. Ему постоянно твердят: «Выше нос, дружище, – может, всё ещё обойдётся».

Но Рокси была совсем не такая. Казалось, губы её навсегда застыли в улыбке, словно она без конца смеялась над некой тайной шуткой.

Рокси заметила, как я на неё смотрю.

– Ты что уставился? Никогда не видел джентльмена?

Внезапно у неё появился лондонский акцент, и я не смог скрыть своего удивления. Она засмеялась:

– Это из «Оливера».

Наверное, у меня был глупый вид.

– «Оливер»! Ты не знаешь такой мюзикл? «Оливер Твист» по Чарлзу Диккенсу? Это сказал Джек Докинз по кличке «Ловкий Плут», когда встретил Оливера. Мы ставим пьесу в театральном кружке, и я буду Ловкий Плут. У меня уже есть и костюм, и всё остальное.

Она ткнула пальцем в висящие на гвозде бархатное пальто и мужскую шляпу.

Вот в это я мог поверить.

– Рокси, сколько тебе лет?

Она заговорила другим голосом – высокомерной старой дамы:

– Как вы смеете спрашивать леди о её возрасте, молодой человек!

Она была настоящей актрисой, эта моя новая соседка.

– Столько же, сколько тебе. На самом деле я на четыре недели старше.