— Брось, Себ, — заговорила явно смущенная Марта, попутно благодарно кивая принесшему ее порцию чая Адольфу, — тебе деньги нужны на другое. На ребенка, например.
— Деньги — не проблема. — Себастьян выпрямился и, смахнув крошку на пол, все же взглянул на мать. — У меня все равно слишком пижонская для Драйтештадта машина.
Пришлось выдержать немую конфронтацию с Вельдом, чтобы тот наконец одобрительно хмыкнул. Марта совсем растерялась. Герман предпочел молчать, понимая, что за обеденным сном упустил какую-то важную часть разговора. Только Адольф, даже не разобравшись, шумно поддержал идею Эхта. Энтузиазма ему явно было не занимать.
Больше Себастьян ничего не говорил, жуя пирог и слушая сторонние разговоры, плавно перетекающие с темы на тему. Когда речь пошла о политике, он предпочел сконцентрироваться на собственных мыслях.
Давно пора было избавиться от мазерати, так нелепо смотревшейся теперь с его нынешним образом, лишенным былой берлинской лощености. Стоило, наверное, переживать или хотя бы грустить для приличия, но Эхт, честно признаться, видел в этом лишь закономерность. Рано или поздно это все равно бы случилось. Лучше уж так, во имя благой цели, чем от отчаянного желания вернуть хоть толику богатства. Мысль о последнем теперь казалась бредом.
До самого вечера он просидел в библиотеке, листая страницы какого-то малоинтересного романа, пока Адольф, распластавшись на диване, познавал все ужасы русской классики, буквально свалившейся ему на голову с полки, когда он потянулся за томиком Алексиса. Пару раз заходил Вельд, принося то бутерброды с чаем, то еще один кусок пирога. Себастьян лишь кивал в благодарность и тут же возвращался к чтению. Язык отчего-то не ворочался.
На несколько часов заглядывал Герман, обсуждая с Адольфом прочитанное и с радостью проясняя некоторые моменты сюжета. Эхта он не трогал, прекрасно понимая причину такого поведения. Даже на справедливое замечание мальчишки о каком-то пустом взгляде Себастьяна он отмахнулся и тут же попытался его переубедить, чтобы тот не вздумал потом приставать с расспросами.
Эхт и впрямь мало углублялся в текст, смотря скорее в себя, чем в книгу. Слова пролетали мимо, предложения сливались воедино, через раз терялись абзацы, путались номера страниц. Себастьян пытался воссоздать всю картину детства, неизменно натыкаясь на выстроенную им же стену из ложных или сотканных из полуправды воспоминаний, и только злился, когда приходилось сжимать зубами внутреннюю сторону щек, чтобы сдержать спокойную мину при настолько плохой игре.
Поминутно к глазам подступали слезы, и тогда он подолгу пялился в потолок, стараясь моргать как можно реже. Все-таки это уже стыдно в его-то возрасте, нужно быть хладнокровней.
Спать Эхт лег слишком рано, не дождавшись ужина. Перечить ему никто не стал, лишь Адольф, надеявшийся еще поиграть в снежки к вечеру, чуть расстроился, но таки нашел в себе силы обняться и пожелать спокойной ночи.
Лежа в постели, закутавшись в одеяло и слушая глухие шаги и разговоры на первом этаже, Себастьян уже ни о чем не думал, глупо разглядывая темноту потолка перед глазами. Несколько противных слезинок все же скатилось вниз по вискам, оставляя за собой жжение на коже.
И все-таки не зря Рудольф его сюда притащил.
========== 29. ==========
Утро выдалось куда лучше. Себастьян проснулся едва ли не с первыми лучами солнца, чуть не разбудил Вельда, пытаясь выбраться из постели, плотно позавтракал, прогулялся вокруг дома, надышавшись свежего воздуха, и, возвратившись, просидел почти полчаса перед камином, наблюдая за лижущим тихо потрескивающие дрова пламенем. Только так удалось восстановить душевное равновесие.
Чемоданы он, впрочем, помогал собирать без особого энтузиазма. Да и Адольф, только привыкший к новому месту и обретший друга в лице Германа, явно хотел остаться. Однако Вельд от изначального плана отходить не собирался. К тому же от работы в самые последние дни декабря его никто не освобождал.
Ближе к часу дня, выгрузившись со всеми на улицу, Эхт с нечитаемым выражением лица погладил серебристую крышу машины и, оставив Вельдов заталкивать сумки в багажник, застыл посреди подъема к дому.
Вокруг блестело освещенное холодным обеденным солнцем бесконечное снежное полотно. Рябило в глазах. Мороз больно щипал щеки, приходилось крепче кутаться в пальто, стискивая всунутые в карманы руки в кулаки. Дышать было чуть тяжело. Ноги будто приросли к земле.
В животе опять затянуло, в горле словно заскребли кошки. Себастьян закашлялся, обернулся. Рудольф усаживался на переднее пассажирское сиденье. Адольф, активно замахав рукой в прощальном жесте, последовал его примеру. Сердце забилось быстрее обычного, и ритм его застучал по вискам.
Поджав губы, Эхт почти робко взглянул на крыльцо. Там, привалившись к дверному косяку, мягко улыбался Герман, и, завернувшись в едва ли теплую шаль, на первых ступенях стояла мать, сложив руки у груди. В носу засвербело.
Себастьян сделал пару шагов к машине. Вновь остановился. Вцепился пальцами в края карманов. Сморгнул пелену перед глазами. Долго, чуть не захлебнувшись, вздохнул. Вытерпел непрекращающийся табун мурашек вверх по ровной как палка спине. Открыл покрасневший рот, последний раз посмотрел на уткнувшегося в телефон Вельда и, чувствуя, как дрожат губы, развернулся, еле заставляя себя крикнуть сорвавшемся на секунду голосом:
— Мам! — Марта дернулась, точно от испуга, и вперила в него полный какого-то родительского отчаяния взгляд. — Приедешь как-нибудь? — Она, открывая рот как выброшенная на берег рыба, лишь закивала, смахивая с глаз слезы. — И деда с собой возьми, ладно? Можешь даже Хильке взять. Только приезжай. И звони. Поговорим насчет лечения, хорошо? Или просто поговорим.
Через силу проглотив стоявший в горле ком и улыбнувшись, Эхт махнул рукой и, еле переставляя ноги, все-таки добрел до машины. Безумное сердцебиение не хотело выравниваться. Он цеплялся за руль, точно тот был спасательным кругом, и все никак не мог провернуть ключ и нажать на педаль. Рудольф сжал его дрожащую руку, тихо шепча слова поддержки. Адольф на заднем сидении подтянул к груди колени и, кажется, тоже заплакал.
Мотор заурчал только через десять минут. Восьми часов пути с лихвой должно было хватить для того, чтобы успокоиться.
========== 30. ==========
Себастьян разлепил глаза. Последние три часа машину вел Рудольф, и он смог подремать. Вот только теперь не было того убаюкивающего моторного рокота, а за единственное освещение сошел фонарик почти разрядившегося телефона. На заднем сиденье, подложив под голову ладошки и накрывшись курткой, спал свернувшийся калачиком Адольф. Часы показывали половину одиннадцатого.
Эхт нехотя вылез из машины на мороз и, недовольно морщась, оглядел возящегося у открытого капота Вельда. Тот не сразу его заметил, лишь погодя, едва не стукнувшись затылком о крышку, недоуменно вскинул брови, чуть жмурясь от направленного в лицо фонарика.
— Заглохла чего-то, — наконец пояснил Рудольф. — Я по картам посмотрел — встряли примерно в километре от города. Если не смогу завести, поможешь дотолкать до Луи.
— Проклятая у вас тут трасса, — буркнул Себастьян, кутаясь в пальто. — Тебе посветить там?
— Нет, сам справляюсь.
— Ну как хочешь.
Он утер нос и, чуть не поскользнувшись, остановился посередине дороги. Какая-то слишком уж знакомая ситуация. Хорошо, что снег взамен дождю не пошел, а то был бы совсем атас; холод и без того до костей пробирал. С другой стороны — в этот раз с ним хотя бы есть автомеханик. И все-таки иронично.
Ночную тишину прерывали неразборчивая ругань Вельда, свистящий средь голых ветвей деревьев порывистый ветер и сопение постепенно замерзающего Эхта. Хоть прыгать на месте начинай, а то пальцы на ногах совсем окоченели.
Он уже было настроился, что сейчас ввалится домой, выпьет чай, перекусит, заберется под одеяло и включит на ноутбуке какой-нибудь комедийный сериал, смешной лишь из-за вечных саркастичных комментариев Рудольфа; потом спустится в комнату Адольфа, послушает очередную рецензию на книгу, выданную по «безумно скучной» школьной программе, пожелает спокойной ночи, может, поцелует в лоб, прихватит с кухни конфет или печенья и вернется в спальню, из принципа первые минут пять делая вид, что совершенно точно против вельдовских приставаний и вообще хочет только спать, а не вот этого всего.
