— Да, но не в его. — Себастьян выдохнул слишком рано. — В тот, где раньше сидел Пилз.
Напоследок ободряюще улыбнувшись, секретарша оставила его одного посреди оживленного офиса, казавшегося сейчас пустым вакуумным коробом. Будь на месте Берга кто другой — дел было бы на пять минут, но так, с ним, это могло затянуться не на один час. Те пять минут он бы только выдавал синонимы к слову «идиот».
Тяжело вздохнув, Эхт на негнущихся ногах пошел дальше, к нужной двери. Табличку с именем бывшего коллеги еще не убрали, и он, желая оттянуть момент, провел по ней пальцами, ощущая рельеф каждой буквы. Пилза в какой-то мере было жаль — он был единственным, с кем Себастьян хоть немного поддерживал разговоры за обедом. Да и то исключительно из-за общего подхода к работе. Остальные были странной, помешанной на неважных вещах серой массой.
Чуть скрипнули петли. Дверь нужно было давно починить, но это возлагали на смелость нового работника. Даже Пилз не решался попросить Берга об этом. Не потому, что починка двери была чем-то запредельным, а из-за самого факта просьбы — Берг ненавидел, когда к нему обращались с чепухой, в понятие которой входило, впрочем, вообще все, что было ему не интересно; а список этот, наверное, являл собой бесконечность.
Первым, что бросилось в глаза, стала вогнутая в угол циклорама с жирным черным пятном посредине — Бергом, непосредственно. От обилия направленных на белый фон ламп Себастьян на секунду ослеп и едва не врезался в симпатичную ассистентку фотографа, тут же лишившую его всяких надежд одним только взглядом. Второй раз пытаться он не стал.
Пришлось терпеливо ждать, пока начальник закончит фотосессию, на нервной почве отвлекаясь на всякую ерунду. Так Эхт заметил, что лоб Берга удивительно не блестел, а вот сидевшая неподалеку гримерша — да.
— Себастьян, — обратил на него внимание Берг, сходя с циклорамы. Тон его показался подозрительно мягким. — Сколько сейчас времени? Даже не так, — он выставил вперед указательный палец, вынуждая Эхта закрыть рот, — сколько времени должно было быть, когда ты не появился на рабочем месте?
— Да, я опоздал на час, но у меня была… — начал тараторить Себастьян, тут же прерванный начальником.
— На час, Эхт, на целых шестьдесят минут, за которые ты бы мог сделать столько всего полезного. — Натянутая улыбка и гаденький смешок. Себастьяна передернуло. Не будь здесь той ассистентки, на которую Берг смотрел масляными глазами через его плечо, наверняка бы все перешло в крик. — Чем ты обычно занимаешься? Сидишь? Вот и отлично — сидел бы себе спокойно все три тысячи с лишним секунд, но нет!.. — Он хлопнул его по локтю. И этот почти дружественный жест не предвещал ничего хорошо. — Я к чему это все веду-то, Себастьян… — Берг отвел его в сторону, положил руку выше лопаток, заставляя согнуться в три погибели, чтобы оказаться на уровне его запудренного донельзя лица, и со вздохом облегчения сказал: — Ты уволен.
— Что? Это шутка такая, герр Берг?
— Нет, Себастьян, не шутка. — Лучше бы он все-таки накричал на него, потому что так Эхт только путался в его эмоциях: добродушная улыбка и ледяные, блестящие глаза. — Это пятый раз за месяц, когда ты опаздываешь. Я уже и думать о твоих объяснительных не могу — всякую нелепицу выдумываешь. — Берг понизил голос, заговорив привычным каждому работнику этого офиса тоном. — Вещи свои забери сегодня же, документы я уже подписал. У тебя — на сколько ты там опоздал? — час. Вот через час чтобы я тебя здесь не видел. Давай, счастливого пути за отдела кадров.
Когда за спиной захлопнулась дверь, Себастьян не успел и возразить. Внутри все ухнуло вниз. Кровь, казалось, похолодела. Эхт пустым взглядом уставился на руки. У него никогда не было тремора, но сейчас он даже кружку держать не смог бы.
Мимо сновали люди, но он их не видел. Эхт шел по сузившемуся до невыносимых размеров коридору, чудом не путаясь в ногах, к кабинету. Собственная фамилия казалась ему издевкой, а прописанная ниже бывшая должность — плевком в лицо.
Коробку ему принесла та секретарша, любезно предложившая кофе. Себастьян был бы и рад согласиться, но горло будто сжали, и любая еда бы в нем застряла. Неслушающимися руками Эхт собрал со стола все, что казалось ему важным: книгу, что он читал вот уже второй год во время походов в уборную, рамку с рисунком добермана, что подарил ему Пилз перед увольнением, флагшток, именную ручку, из-за которой постоянно болело запястье, искусственный цветок в запылившемся горшке и крошечную модельку белого БМВ двадцатого века, что он купил себе с первой зарплаты здесь.
Все это было хламом. Себастьян, жесткий в подобных вещах, как никто другой это понимал. Но, вопреки собственным убеждениям, он только крепче прижимал коробку к животу, в тысячный раз тыча в кнопку вызова лифта.
Произошедшее никак не доходило до него. Казалось, что вот сейчас он обязательно проснется и поедет на работу. Что не было ни того городка, ни сломанной машины, ни Берга с его тяжелой рукой на спине. Но вот перед глазами холл. Вот улица. А вот и салон с лежащим на соседнем сиденье несчастным молоком.
— Как курица с яйцом, — сам себе сказал Себастьян, ставя коробку назад и пробегаясь пальцами по все еще прохладному стеклу. В дорогу он не купил воды, и пришлось довольствоваться вчерашним приобретением.
Опасно было выезжать на трассу в таком состоянии, но ждать такси Эхт не смог бы. До ужаса хотелось оказаться дома, забраться в душ, включить напор посильнее, а вентиль горячей воды провернуть дальше обычного, и расслабиться хоть на секунду. Все мышцы будто свело судорогой. Себастьян чувствовал, как тяжело ему банально пошевелить рукой.
Берлин казался ему серым, точно сошедшим с кадров кинохроник. Ни цветастые вывески кафе и ресторанов, ни мелькающая повсеместно реклама не радовали. Внутри было пусто. Не осталось ни одной мысли.
Себастьян кое-как припарковался, сунул бутылку в коробку и с таким набором вошел в пустующую парадную дома, где снимал квартиру. Ждать лифт с сорокового этажа не хотелось, и Эхт, покрепче ухватившись за края, уныло взглянул на лестницу. Он никогда их не любил — каким бы ни было его физическое состояние, на пятом-шестом пролете он был готов свалиться замертво. Сейчас почему-то лестница казалась единственно верным вариантом.
Отдышка появилась позже, чем Себастьян рассчитывал, а вот боль в икрах подоспела вовремя. Эхт, не переступив последнюю ступень, уселся на нижнюю, устало спрятав лицо в ладонях. До двери оставалось всего-ничего, но его будто заклинило.
— Смотрите, кто появился, — раздалось сзади. Себастьян не обернулся, но тут же узнал говорившего. Фрау Волчек, его арендодатель, за столько лет так и не избавилась от русского акцента. — Сколько я должна Вам звонить, скажите-ка мне?
— Я не… — Эхт мгновенно вытянулся, точно кол проглотил, и принялся шарить по карманам, находя только связку ключей и полупустую пачку жвачки. — Блять. — Он вскочил, подхватил коробку, перетряс все содержимое, но так и не нашел то, о чем только что вспомнил. — Я… я забыл телефон.
— Допустим, — скептично повела бровью Волчек, складывая руки на груди. — Другой вопрос — какого черта прямо у двери стояли бутылки? У людей, если Вы, господин Эхт, не в курсе, принято выносить мусор.
— Я забыл.
Себастьян смутно помнил, откуда там могли взяться бутылки. Прошлую партию с вечеринки он вынес с неделю назад, но на этой, если напрячься, они так и остались стоять у обувной полки.
— Телефон забыл, про бутылки забыл… — зацокала языком арендодатель, — Вам бы поспрашивать родственников, а то вдруг в роду Альцгеймер ранний бушует, а Вы и не в курсе. Про оплату, дайте угадаю, Вы тоже забыли?
— Мы же договаривались, что я заплачу через неделю.
Себастьян нервным движением взъерошил волосы, и глаза его забегали, выдавая волнение. Календарь в голове все никак не вырисовывался, вместо него мелькали несвязанные между собой картинки прошедших в полнейшем беспамятстве последних дней. У нескольких его знакомых не так давно были значимые даты, как назло следующие друг за другом. Такой ритм временами не давал даже протрезветь, и Эхт отчетливо вспомнил, как в недалеком прошлом явился на работу подшофе. Удивительно, что его не уволили еще тогда.
