Они спускались к причалу. Звенягин молчал. Краснофлотцы на малом катере, «каэмке», как называют его черноморцы, при появлении командира дивизиона вскочили. Звенягин, на ходу пожав руку Баштовому, прошел на корму. Вскоре тихая воркотня мотора затихла в направлении Солнцедара. Баштовой поднялся вверх по тропке. Его ожидали жена и Таня.

– А где Курасов?

– Он куда-то ушел, – тихо ответила Таня. – И пусть уходит…

– Вы что с ним не поцарапались ли?

– Как будто нет, – уклончиво ответила Таня и первая пошла к домику…

Майор Тузин сдавал батальон. Хотя с Букреевым они были давние сослуживцы, Тузин вел себя подчеркнуто официально.

– Ты на меня в обиде, Тузин?

– Дуй, дуй до горы, – просипел тот.

Что означала эта фраза, объяснить, конечно, было трудно.

– Вот еще пэ-тэ-эры, – небрежно бросал Тузин, – грозное оружие. Одиннадцать штук с комплектами патронов. Фляг четыреста тридцать.

– Людей, давай людей. Имущество уже Баштовой принял.

– Людей? – Тузин засунул ладони за пояс и из-под своих опухших век смотрел на Букреева с явным недоброжелательством. – Читай списки…

– Может, дадите кому-нибудь характеристики, товарищ майор? – спросил Букреев, раздражаясь. – Многих я не знаю – влились новые люди.

– Мои характеристики – дым из трубы. Не хочу даже голову ими тебе забивать. Похвалишь кого-нибудь, присматриваться начнешь: почему Тузин хвалил? Не хочу карьеры кое-кому портить.

– Ну, тогда… Я разберусь здесь с начальником штаба и… если будете сегодня нужны, позовем, товарищ майор.

– Можно идти, товарищ капитан? – с издевкой спросил Тузин.

– Да.

Тузин, повернувшись через левое плечо, вышел из штаба, нарочито печатая шаг. Букрееву было неудобно перед Баштовым.

– Будто его подменили, – сказал он смущенно, – ведь был неплохой командир и товарищ.

– Вы разве не заметили, товарищ капитан, он выпил, – сказал Баштовой.

– Представьте, не заметил. Я совершенно не могу узнавать пьяных. Мне казалось, он просто взвинчен. Ведь все же неприятно сдавать часть и уходить с таким хвостиком.

– Мы его сразу не приняли. Очень неровный он человек. То лебезит перед каждым, то не подступи. Моряки любят искренность в командире. Если его за дело отругают – не обидится, а если ни с того ни с сего приласкают, удивится и присматриваться начнет. – Баштовой сложил бумаги. – Со всем разберемся, вы не беспокойтесь. Писанина вся на моей ответственности, не забивайте ею себе голову, товарищ капитан. Люди, материально-техническое снабжение в порядке. – Сегодня все закончим, и можете отдавать рапорт контр-адмиралу.

Доносились резкие залпы минометных батарей, стрелявших по щитам в море, и отдаленная, заглушённая расстоянием ружейная и пулеметная перестрелка. Это батальон проводил занятия у мыса и в лесу, у подножия Маркохта.

– Складывайте все эти папки в шкаф да поедемте со мной к батальону, – сказал Букреев.

– У меня есть одно предложение, товарищ капитан, – сказал Баштовой, когда они вышли к машине. – Что, если после учения мы пройдем к могиле Куникова и… почтим его память? Я что-нибудь скажу, как его друг, капитан Батраков скажет. В батальоне у нас есть куниковцы, это поддержит людей… Как вы думаете?

– Я согласен. Поговорю еще с капитаном Батраковым. Он знал и любил Куникова.

Баштовой приготовился открыть дверку машины, задержался. Его лицо, прорезанное почти по всему лбу до самой переносицы шрамом, приняло суровое выражение.

– Видите его, Тузина? – Начальник штаба махнул рукой.

Тузин стоял возле камбуза, спиной к штабу. Возле него розовощекий и упитанный кок Кулибаба любовно рассекал на колоде говяжью тушу. Красные с жировой желтизной куски мяса так и летели из-под его широкого топора на брезент, раскинутый возле колоды. Подручный кока, худой и узкогрудый паренек в бескозырке, которая (сразу было видно) перешла к нему с чужой головы, почтительно слушал майора, опустив по фартуку длинные руки. Вот Тузин присел на корточки к брезенту и, тщательно выбрав кусок мяса, завернул его в газету. Кулибаба облокотился на топор, неодобрительно наблюдая за майором. Когда Тузин встал и что-то сказал коку, тот, не обращая уже на него внимания, яростно «ухал» топором.

– Так у майора бывает зачастую, – сказал Баштовой. – Свежее мясо достал Батраков, а он тут как тут. Никогда сам о питании бойца не подумает, а только о своем.

Машина бежала по извилистой дороге, изрезанной колеями. Пожелтевшие кустарники, скрученные так, как будто их специально сплетали, все время сопровождали их По-летнему высокое ясно-голубое небо оттеняло ломаную линию хребта, заросшего лесом. Стрельба приближалась, и, хотя батальона еще не было видно, по звукам можно было определить его расположение.

Батальон только что отштурмовал крутой берег горной речки. Берега носили следы недавней атаки: отпечатки сотен подошв, сломанные ветви и промятые в кустарниках продольные лазы. Еле уловимый сернистый дымок еще не рассосался в воздухе. Батраков, окруженный людьми, сидел на камне и что-то убежденно и резко говорил. Увидев подошедшего из-за кустов Букреева, Батраков скомандовал батальону «смирно» и доложил о происшествии.

Командир первой стрелковой роты старший лейтенант Рыбалко только что во время занятий допустил ошибку. Вместо того чтобы приданными ему пулеметами обеспечить атаку с флангов и в промежутках между взводами, пулеметы отстали от цепей и начали вести огонь поверх голов, тогда как удаление цепей от пулеметов не обеспечивало безопасности такой стрельбы. В результате двух моряков легко ранило.

Букреев сразу припомнил характеристику Рыбалко, данную контр-адмиралом.

– Но Рыбалко все же сломил «противника»? – Букреев ободряюще улыбнулся смущенному Рыбалко.

– Сломил, товарищ капитан! – рявкнул Рыбалко.

– Помолчите, товарищ старший лейтенант, – строго заметил Батраков.

– Виноват, товарищ капитан! – не меняя позы, отрубил Рыбалко.

Его украинский выговор и смешливые глаза с огоньком природного лукавства понравились Букрееву. По тону Батракова и поведению остальных он понял: Рыбалко – один из любимцев, и ему многое прощается.

Букреев догадался и о причине взволнованности Батракова – ведь он проводил занятия, и вот сразу, при новом командире, блин получился комом. То, что замполит выносил на обсуждение поступок офицера в присутствии рядовых, как вначале подумал Букреев, было неправильно. Батракова окружали только офицеры без погон, одетые в такие же куртки морской пехоты, что и рядовые. Некоторых из них Букреев знал, они вошли в первое формирование в городе П., но большинство было ему незнакомо. Рядовые сидели под деревьями, курили, стараясь не заснуть, вскидывали головы и осматривались сонными глазами. Опыт Букреева подсказал ему, что люди переутомляются, недосыпают.

Букреев приказал позвать раненых. Манжула побежал за ними. Разрешив офицерам курить, Букреев наблюдал, как, узнав о прибытии командира батальона, люди шушукались, поднимались, стараясь рассмотреть его.

– Хорошие ребята раненые, товарищ Рыбалко? – спросил Букреев.

– У меня плохих нет, товарищ капитан.

– Разрешите обратиться, товарищ капитан, – сказал командир пулеметной роты старший лейтенант Степняк. – Мне кажется, командир роты старший лейтенант Рыбалко неправильно форсировал речку.

– Почему неправильно? – Рыбалко сразу вспыхнул: этот Степняк всегда что-нибудь…

– Не перебивайте! – Батраков сердито посмотрел на него.

Степняк с подчеркнутой снисходительностью выдержал паузу.

– Рыбалко всегда любит фронтальные прорывы и поэтому безрассудно лезет напролом. – Степняк подчеркнул последнее слово. – Его знаменитое «сломыв» когда-нибудь выйдет ему боком.

– Завсегда выходило и выйдет, – огрызнулся Рыбалко.

– Я же говорю – боком, товарищ старший лейтенант.

– Сейчас трудно решить, кто прав, кто виноват, – спокойно оказал Букреев, – успех штурма укрепленной полосы иногда в большой мере зависит именно от стремительности, от натиска. Во время же учебных занятий при условном противнике… Я помню еще в военной школе в спорных случаях нам приводили в пример одного капитана, который сорок лет служил в армии, сорок лет на маневрах брал один и тот же холм и все время ошибался.