Тузин был командиром батальона, непосредственным начальником Букреева. С ним Букреев прослужил больше двух лет. Прочитав еще раз записку, капитан подумал: «Что же могло стрястись с Тузиным»?

– Вы знаете майора Тузина? – спросил Букреев Манжулу.

– Майор Тузин наш командир батальона, товарищ капитан.

– Когда вы его видели, товарищ старшина?

– Перед отлетом, товарищ капитан.

– Так вы сюда добирались по воздуху?

– Так точно, товарищ капитан. Я прибыл сюда на попутном торпедоносце.

– Вам посчастливилось благополучно добраться сюда, товарищ Манжула. А с аэродрома – неужели пешком? Позвонили бы, я выслал бы вам верховую лошадь.

– От аэродрома я доехал на бензозаправщике, товарищ капитан.

На прикладе его автомата было что-то изображено. Зная не поколебленную запрещениями склонность моряков к татуировке, Букреев не удивился, что и автомат подвергся этой сложной операции. Приподняв приклад, он увидел на нем выжженную фигуру матроса со знаменем в руках и слова: «Мсти за погибших товарищей! Вперед, до Берлина!»

– Ну что же, вы, очевидно, устали. Идите пока отдохните и покушайте. Понял, Хайдар?

– Так точно, понял, товарищ капитан.

Букреев обратился к Манжуле.

– Примем команду и, вероятно, отправимся в Геленджик морем. В такую погоду воздухом долго не выберемся. Может быть, успеем повоевать на Тамани. Как там дела, Манжула?

– Там хорошо, товарищ капитан. Там сейчас наши ребята из двести пятьдесят пятой Краснознаменной морской стрелковой бригады. Раненых они мне привезли в Геленджик. Говорили, что бьют немца на Тамани видимо-невидимо, товарищ капитан.

– Да, это уже хорошо. Но нам тоже войны хватит еще, Манжула.

Букреев подошел к окну, снова посмотрел на корабли, серевшие в этой будто подожженной воде. Манжула выхватил из кармана какую-то тряпицу, быстро вытер на полу лужу от воды, стекавшей с его плаща. В движениях Манжулы была видна сноровка служившего на корабле моряка. Потом он сделал шаг к окну, посмотрел на линкор. Букреев заметил, как сжались кулаки у Манжулы, а на лице появилось выражение скорби и безмолвного восхищения.

– Вы давно с линкора, товарищ Манжула?

– Больше года, товарищ капитан.

– Скучаете по корабельным товарищам?

– Их почти не осталось на линкоре. В пехоту ушли, на берег. Скорее бы в Севастополь, товарищ капитан.

– Вот постараемся вместе до него добраться.

– Скорее бы, а то уже три пары подметок сносил на этом Кавказе.

– Ну, кушать и отдыхать. Даю два часа, товарищ старшина.

Хайдар недовольно насупился и вышел первым. Манжула энергичным движением вскинул руку и на половине лба разжал кулак. Так приветствовали многие моряки, впрочем, как и армейцы. Четко повернувшись кругом, он с левой ноги, печатая шаг, направился за Хайдаром.

Перечитав записку контр-адмирала, Букреев задумался. Он созвонился с Хохловцевым и попросил его помочь устроиться до Геленджика. Хохловцев обещал связаться с Курасовым и одновременно порекомендовал лично договориться с ним. Букреев тотчас же отправился к Курасову.

Капитан-лейтенанта Курасова Букреев разыскал в кают-компании, в обществе молодых офицеров конвоя, шумно заканчивающих ужин. В кают-компании никого, кроме них, уже не было, и румяные, крутогрудые подавальщицы, столпившиеся поодаль у колонны, обвитой можжевеловыми ветвями, прыскали, наблюдая за веселой молодежью. Офицеры сидели за двумя сдвинутыми вместе столами и следили за Шалуновым, пытавшимся «на спор» разрезать левой рукой крупный белобокий арбуз.

Войдя в кают-компанию, Букреев, незамеченный, остановился у колонны. Курасов с секундомером в руках был, очевидно, «судьей», а может быть, и участником пари. Шалунов черкнул ножом по толстой корке арбуза и только чуть-чуть ободрал ее.

– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – отсчитывал секунды Курасов.

– Не спеши, – попросил Шалунов, придерживая выскальзывающий из рук арбуз.

– Надо уметь, уметь надо, – подтрунивал Курасов, – двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

Шалунов решил резать «от себя». Он сел, уперся в стол локтем правой руки, которой прижал к себе арбуз, и повертел в воздухе ножом. Лицо его стало злым. Может быть, и в самом деле трудно разрезать арбуз левой рукой, может быть, мешала рана на руке, но и вторая попытка окончилась неудачей. Арбуз соскользнул с блюда. Подхваченный десятком загорелых рук, под дружный хохот, он был снова водружен на блюдо. Курасов спрятал секундомер. Шалунов дурашливо запричитал: «Проиграл, проиграл, проиграл…» Тогда Курасов вынул небольшой плоский кинжальчик, висевший у него на поясе в ножнах.

– Теперь дайте его мне, астраханцу.

– Флагман! Ставлю дюжину бутылок «Букета Абхазии», если отхватишь шляпку с одного маха, – воскликнул Шалунов, вскочив со стула.

– Держите его, а то откажется! – крикнул Курасов. – Ну, учись, Шалунов, у нас, у астраханцев, у арбузников!

Курасов прикусил нижнюю губу и, схватив арбуз, одним взмахом срезал макушку, перевернул арбуз и срезал вторую.

– Туш, Курасову, туш! – крикнул он шутливо.

– Я проиграл, Курасов! За мной «Букет Абхазии», если завернешь в Сухуми, а если не завернешь, то в Геленджике ставлю на стол равноценные «Черные глаза». За все убытки я выговариваю себе с этого арбуза серединку, – сказал Шалунов.

– Серединку? – протянул Курасов, подвернув рукава. – Я разрежу его так, что серединки не будет. Это тоже надо уметь. Я делаю так… – Курасов опять прикусил губу, пригнулся и покрутил кинжальчиком. – Девушки, можете учиться, как нужно правильно резать арбуз. Ближе, ближе! При вашей профессии пригодится…

Подавальщицы, стыдливо подталкивая друг друга и пересмеиваясь, подошли поближе. Тут Курасов заметил Букреева, стоявшего в тени колонны и с улыбкой наблюдавшего молодое веселье.

Курасов опустил нож. Сначала вспыхнули его уши, а потом краска расползлась по всему лицу.

– Чего же, Курасов? – спросил Шалунов. – Я мечтал постичь твое искусство.

Но теперь все заметили капитана в армейской шинели и сразу замкнулись.

– Я к вам, товарищ Курасов, – сказал Букреев. – А здорово справились вы с арбузом!

Курасов подал руку и, не глядя на Букреева, сухо спросил:

– Чем могу служить, товарищ капитан?

Курасов слушал Букреева, собрав у глаз мелкие морщинки, это сразу изменило его смуглое лицо, молодого, немногим больше двадцати лет, человека. Одновременно он искоса неодобрительно наблюдал за Шалуновым, неумело разрезавшим арбуз. Нож Шалунова косил и не доходил до середины; арбуз сам не распался на ломти, как должно было быть, середина осталась нетронутой.

– К сожалению, я не могу захватить вас в Геленджик, – сказал Курасов, рассматривая забрызганные песчаной грязцой шпоры Букреева.

– Вам должен был звонить капитан третьего ранга Хохловцев.

– Он мне не звонил, – сдержанно сказал Курасов, – а даже если бы он мне и звонил, что же такого? Он не может приказать мне. Я сам отвечаю за караван, за корабли, за груз и за пассажиров. Но, к счастью, пассажиров мы не берем.

– Но почему?

– Потому что наши «гиганты» не приспособлены для перевозки пассажиров. Да у нас и места нет. Вы же знаете, что такое «морской охотник», товарищ капитан?

Курасов взял ломоть арбуза и сосредоточенно принялся выковыривать острием кинжала семечки, густо усыпавшие сахаристую мякоть.

– Но вы поймите, я направляюсь к фронту, в действующую армию.

– А кто из военных сейчас не направляется к фронту, в действующую армию? Если бы я брал всех, мне бы на корабле негде было повернуться.

Курасов, очевидно, твердо решил отказать. Лицо Курасова как бы говорило: «Все, товарищ капитан. На вашем месте я бы ушел».

Букреев решил сдержать свое раздражение.

– Тогда простите, товарищ капитан-лейтенант. – Он щелкнул шпорами.

Шалунов вздохнул, пожал плечами и дружелюбно улыбнулся Букрееву.

Курасов провел по Букрееву холодным взглядом узких, чуть раскосых глаз.