Извини, сказал он. Я так накурился, что все перед глазами расплывается.

Прямо завидно.

Я прислонилась к холодильнику и обмахнула лицо ладонью. Ник потянулся ко мне и прижал горлышко пивной бутылки к моей щеке. Стекло было фантастически холодным и влажным, у меня даже дыхание внезапно сбилось.

Приятно? – сказал он.

Да, чертовски. Можно тут тоже?

Я сдвинула с плеча бретельку платья, и он прислонил бутылку к моей ключице. Холодная капля с запотевшего стекла соскользнула по моей коже, и я вздрогнула.

Как же хорошо, сказала я.

Он промолчал. Уши его покраснели, это я заметила.

И к ноге, пожалуйста, сказала я.

Он переложил бутылку в другую руку и прижал ее к моему бедру. Прохладными кончиками пальцев коснулся моей кожи.

Вот так? – сказал он.

Только иди поближе.

Мы флиртуем?

Я поцеловала его. И он это позволил. Рот его был горяч, он положил свободную руку мне на талию, словно желал обнять меня. Я так его хотела, что чувствовала себя полной идиоткой, неспособной что-то сказать или пошевелиться.

Он отстранился и вытер рот – но нежно, будто проверяя, что он еще на месте.

Наверное, здесь так не стоит, сказал Ник.

Я пожала плечами. Сказала: я лучше пойду. Вышла из кладовки, пощипывая нижнюю губу пальцами и стараясь выглядеть бесстрастно.

На веранде Бобби сидела на подоконнике и болтала с Мелиссой. Помахала мне, и я решила, что надо к ним, хотя и не хотелось. Они ели полупрозрачные кусочки торта с тонкими слоями крема и джема, похожими на зубную пасту. Бобби держала свой прямо руками, Мелисса ела вилкой. Я улыбнулась и снова непроизвольно коснулась губ. Уже касаясь, поняла, что зря, но не смогла удержаться.

А я рассказываю Мелиссе, как мы ее боготворим, сказала Бобби.

Мелисса окинула меня оценивающим взглядом и вытащила пачку сигарет.

Вряд ли Фрэнсис кого-то боготворит, сказала она.

Я растерянно пожала плечами. Допила джин-тоник и налила себе белого вина. Мне хотелось, чтобы Ник вернулся и можно было бы смотреть на него через стол. Вместо этого я смотрела на Мелиссу и думала: я тебя ненавижу. Мысль появилась из ниоткуда, словно шутка или возглас. Я даже не была уверена, вправду ли ее ненавижу, но слова звучали и ощущались очень естественно, как всплывшие в памяти строки песни.

Время шло, а Ник так и не появился. Мы с Бобби хотели остаться ночевать в гостевой комнате, но народ не расходился до самого утра – часов до четырех или пяти. К этому времени я потеряла из виду и Бобби. Думала поискать, поднялась в гостевую, но там было пусто. Я прилегла на кровать прямо в одежде, прислушиваясь – какие эмоции нахлынут, стану ли я печалиться или сожалеть? Чувства были, но я не знала, какими словами их описать. В конце концов я уснула, а когда проснулась, Бобби так и не пришла. Утро выдалось пасмурным, я вышла из дома, ни с кем не столкнувшись, и отправилась к автобусной остановке.

После полудня я лежала на кровати в майке и трусах и курила, открыв окно. Мучило похмелье, от Бобби никаких вестей. Сквозь окно я видела, как ветер треплет листву и двое детей мелькают за деревом – у одного световой меч. Картина успокаивала – по крайней мере, не давала слишком уж распереживаться. Я слегка замерзла, но не хотелось вставать и одеваться, чтобы не разрушить очарование момента.

В конце концов, часа в три-четыре дня я выползла из кровати. Писать я была не в состоянии. Точнее, понимала, что сейчас могу написать лишь что-то уродливое и претенциозное. Я не та, кем притворялась. Я вспомнила, как умничала перед друзьями Ника в кладовке, и самой стало тошно. Я не вписываюсь в пафосные интерьеры. Меня в такие дома приглашали только из-за Бобби, которая была вхожа всюду, и что-то в ней было такое, из-за чего я на ее фоне становилась невидимой.

Вечером пришел имейл от Ника.

Я заставила себя потерпеть с ответом хотя бы час. Посмотрела мультики в интернете и сварила кофе. Несколько раз перечитала письмо. Выдохнула с облегчением, убедившись, что все письмо написано строчными, как он обычно и писал. Если бы в этот непростой момент в тексте вдруг появились заглавные, было бы слишком драматично. В конце концов я написала ответ, мол, сама виновата, это я поцеловала тебя и прошу прощения.

Ответ прилетел моментально.

Темнело. Голова кружилась, не отпускала тревога. Я хотела было прогуляться, но пошел дождь, и я перепила кофе. Сердце бешено колотилось. Я нажала «ответить».

Он ответил минут через двадцать.

Зазвонил телефон, и я сняла трубку, все еще глядя на это письмо.

Может, потусуемся сегодня, посмотрим «Бразилию»[13]? – сказала Бобби.

Что?

Давай посмотрим «Бразилию»? Алло? Антиутопию того парня из «Монти Пайтон». Ты говорила, что хочешь посмотреть.

Что? – сказала я. А, да, давай. Сегодня?

Ты спишь, что ли? Голос у тебя странный.

Я не сплю. Прости. Интернет читаю. Конечно, давай зависнем.

Она приехала через полчаса. Спросила, можно ли остаться на ночь. Я сказала, что да. Мы сидели на кровати, курили и болтали о вчерашней вечеринке. Сердце у меня тяжело колотилось из-за того, что я врала, но врала я талантливо и даже азартно.

У тебя волосы очень отросли, сказала Бобби.

Думаешь, надо постричься?

Мы решили, что надо. Я сидела в кресле перед зеркалом, весь пол вокруг мы застелили старыми газетами. Бобби стригла меня теми же ножницами, которыми я орудовала на кухне, только помыла их перед этим в кипятке и «Фейри».

Ты все еще думаешь, что нравишься Мелиссе? – сказала я.

Бобби снисходительно улыбнулась, словно никогда ничего подобного не говорила.

Я всем нравлюсь, сказала она.

В смысле между вами что-то особенное? Не как с другими? Ну ты понимаешь.

Не знаю, с ней не разберешь.

Я тоже заметила, сказала я. Порой мне кажется, она меня ненавидит.

Ничего подобного, как человек ты ей очень нравишься. Ты ей напоминаешь ее саму в молодости.

Я почувствовала, что совсем завралась, даже уши загорелись. Я казалась себе врушкой, видимо, из-за того, что обманула доверие Мелиссы, а еще из-за нашей якобы схожести. Я знала, что сама поцеловала Ника, а не наоборот, но верила, что он тоже этого хотел. Если Мелиссе казалось, что мы с нею похожи, может, я и Нику ее напомнила?

Давай челку тебе выстрижем, сказала Бобби.

Не стоит, нас и так слишком часто путают.

Как-то это обидно, что тебе это обидно.

Когда она закончила со стрижкой, мы заварили кофе и устроились на диване, обсуждая университетское сообщество феминисток. Бобби покинула его в прошлом году, когда они пригласили выступить какую-то британку, поддержавшую вторжение в Ирак. В группе на Фейсбуке президент сообщества назвала выпады Бобби «агрессивными» и «сектантскими»; полная чушь, подумали мы; к счастью, британка приглашение не приняла, так что нам с Филипом не пришлось отказываться от членства. Отношение Бобби к нашему решению то и дело менялось и стало показателем того, насколько мы ладим. Когда все шло хорошо, она считала, что я проявила толерантность и даже приношу жертвы ради гендерного равноправия. Если случалась размолвка, она называла мое поведение предательством и доказательством идеологической бесхребетности.