– Борь, ты чего?

– Подрался, – пробурчал я, вытирая кровь с нижней губы. – Но они первые начали!

Директор – седая, сухая старуха с деловитым взглядом, закричала:

– Этого не может быть! Мальчик врет! Отец тоже не поверил:

– Ты все время первый на рожон лезешь. Очки ты испортил, чтобы я тебя здесь не оставлял? Но после такого, уж поверь, я тебя точно сюда определю. Ты все готов сломать, спалить и разрушить!

Когда пришли домой, тетя Лена горячилась. Она-то думала, что в детском доме отец меня сразу оставит. Но дело затянулось. В это время в нашу историю вмешалась бабуля. Её звали Маша. Она жила в деревне Князевке у потухшего вулкана Маякан на самом краю земли, или, как говорил отец, у черта на рогах. Когда бабуля узнала, что меня хотят сдать в детский дом, купила билет до Москвы и приехала. До этого я с ней не был знаком, но много о ней слышал. Мама говорила, что бабушка была знатной ведьмой. Многие в деревне её боялись. Отец видел бабулю один раз.

– Захожу я, значит, в дом, – рассказывал он, – ба! Сидит, ногти пилит. Носила их длиннющими, – он скрючивал свои пальцы, – волосы до пят, седые. Зубы как клыки. Улыбнется так, что аж ноги начинают трястись. Не женщина – ведьма. А уж дома-то у нее по всем стенам какие-то травы развешаны, снадобья. Там не то что жить, там пару минут побыть страшно.

Когда бабушка Маша оказалась на пороге нашего дома, я был в ужасе. Лицо её было похоже на сморщенное яблоко, а руки – на грабли. Бабуля смахивала на старую каргу.

– Собирайся, – резко и жестко сказала она мне. – Мой внук не сирота. По приютам нечего шататься.

Отец с радостью согласился меня отдать. Тетя Лена поджала губы:

– Это у вас свой дом в деревне есть?

Бабушка Маша ответила резко, прищурив глаза:

– Есть, да не про твою честь. Дом Борису я уже отписала.

Вещи мне пришлось собирать быстро. Бабуля стояла над душой. Но уезжать не хотелось.

Я тогда даже пацанами во дворе не успел попрощаться. Тетя Лена сериал смотрела, не вышла, не сказала даже

«до свидания». Иришка с Гришкой были в школе. Отец, когда я собирался, холодно приобнял меня за плечи. Уже на выходе окликнул:

– Борька!

Я обернулся:

– Чего?

Он растерялся:

– А, ладно, ничего.

– А тебе вот чего! – С этими словами я смачно плюнул ему в лицо.

Отец тут же сморщился, утерся рукавом и без всяких сожалений громко захлопнул за нами дверь.

К черту на рога я отправился с гордо поднятой головой.

Глава 5. Жизнь у потухшего вулкана

Деревня, где жила бабушка Маша, стояла у вулкана, который давал жителям горячую воду и тепло. Там же было три озера и небольшая гавань, куда причаливали местные рыбаки на своих баркасах. С бабулей оказалось нормально жить. Летом приходилось помогать ей на огороде, но за это она отпускала меня на все четыре

стороны хоть до самого утра. Всё время я проводил, катаясь на старом рыжем велосипеде. Собирал рюкзак с печеньем, чаем, конфетами и уезжал исследовать горные деревни. Чувствовал себя настоящим путешественником. Часто останавливался под деревом, или у горного ручья, или в сосновой посадке. Там обедал, валялся на траве и снова отправлялся в путь, ни о чём не думая. Осенью и зимой было хуже. На севере часто выпадало много влажного снега. Дороги чистили каждый день, но это не помогало. Иногда, чтобы пойти в школу, нужно было ждать по два-три дня, когда стихнет ветер. А ветер здесь был таким, что поднимал с земли все, до чего можно было добраться. Он рыскал и ныл возле каждого дома. В середине осени и к началу зимы ветер в Тайге – хозяин. Днями и ночами он кружит и кружит вокруг сосен и на пустырях. Если вы никогда не были осенью и зимой в Тайге, вам обязательно нужно там побывать. Вы увидите, как люди тепло одеты и как в январе на улице теплая капля превращается в сосульку за полминуты. На севере тоненькой курточкой и сапожками не отделаешься, здесь нужны теплые тугие валенки и добротная шуба.

Зимой нас с бабулей спасала большая русская печь. В ней мы варили кашу, пекли хлеб, а иногда, когда мороз сковывал Князевку, прямо на ней и спали. Печь стояла на деревянном срубе, и тепло начиналось высоко от пола. Бабушка даже по

дому ходила в валенках, потому что настил всегда оставался холодным. Иногда с погодой было совсем плохо. Тогда я сидел дома по три недели. Это было бы здорово, если бы в нашей глуши был вай-фай, а уроки бы не задавали. А то вот так сидишь долгими вечерами и пишешь, пишешь, пишешь всякую ерунду из учебников! Чтобы подышать воздухом, достаточно было открыть форточку минуты на три, не больше, иначе заледенеешь.

В деревне по-другому текло время. Кажется, прошло уже три-четыре часа, а прошло всего тридцать минут. У бабули дома всегда был запас еды. Иначе выжить было нельзя. Машина с продуктами старалась приезжать каждый день, но иногда дорогу так заносило, что водители оставались дома. Весной становилось полегче. Когда сходил снег, я брал велосипед, гнал его к пляжу и подолгу сидел там у моря.

Наш деревянный дом был большим снаружи, но маленьким внутри. Казалось, что все его пространство съедали низкие потолки. В доме была большая комната, от которой расходились в стороны две спальни и кухня. В одной спальне жила бабушка, а в другой – я. На окнах висели белые хлопковые занавески, которые стояли колом, а на больших, широких подоконниках росли столетники с листьями-шипами. В углах устроились стулья с полукруглыми спинками, у стены – диван, а у окон – по креслу. Вечерами бабуля садилась рукодельничать, а я тем временем валялся на полу. Она вязала свои бесконечные носки из всего, что попадалось под руку. На стенах в большой комнате были развешаны кармашки для пряжи, спиц, трав и пряностей. В комнате у меня стояли стол, табурет и большая, теплая кровать у окна. Раньше тут жила мама. Здесь все о ней напоминало. Мама любила краски, поэтому каждое бревнышко в этой комнате было разрисованным, а на окне стояли сделанные её руками букеты из сухоцветов. Бабуля любила поговорить о ней:

– Мама у тебя, милок, была той еще оторвой в детстве. То стены тут разрисовывала, то яблоки майонезом поливала, то за котами с рогаткой охотилась. Однажды к нам гости приезжали и привезли магнитофон. Так вот, когда никого не было, она себя на кассеты стала записывать. Песни пела басом во все горло. А я однажды ночью случайно включила… Ну и… в общем, до туалета от ужаса еле добежала!

Каждый вечер перед сном бабуля приходила ко мне в комнату, чтобы рассказать сказку. Она включала фонарик, направляла его на стену, делала причудливые жесты руками, и в эти мгновения на стенах комнаты появлялись тени фигур героев и страшных чудовищ…

– Ты, енто, дом на въезде в Князевку помнишь? – спрашивала она меня.

– Угу, синий такой?

– Точно, синий. Там Василий жил, и была у него жена,

– начинала бабуля, складывая фигуру мускулистого Василия на пальцах. – Хорошая была, но Василий повадился её бить. Каждый день лупил. Детей не трогал, а её колошматил почем зря. Так вот жена в такую вот ночь, как сегодняшняя, задумала неладное. Пошла на кладбище, выкопала яму, сунула туда голову и позвала черта. Звать пришлось долго. Когда поднялась, по ней грязь текла не как-нибудь, а ручьями. Черт явился. Говорят, выглянул из-за памятника деду Грине, троюродному дядьке пятой жены Костика из второго дома, – бабуля очень реалистично сложила косматого, рогатого черта, тень которого на стене выросла вдвое. Я сжал кулаки. Черт на стене выглядел натурально. – Говорит: «Чего хочешь?» А жена ему и отвечает:

«Не могу больше с Васькой жить. Лупит и все тут. В могилу сведет. Помоги». Черт пообещал: «Если не боишься за Ваську своего, то помогу». Жена сказала, что не боится. Как черт ей помог, никто до поры до времени не знал. Через неделю после похода к бесу жена Васьки синяки залечила, стала веселее, румянее. А весной возле дома из сугроба оттаял и сам Васька, завернутый в одеяло и зарезанный еще в октябре, – бабушка довольно хмыкнула, увидев, как блестят от ужаса мои глаза.