Вот и получалось, что когда приходило время выбирать дополнительные дисциплины, желающих изучать предмет Батшеды набиралось от силы пять-шесть человек. Даже к многоуважаемой, но слегка придурковатой Сибилле Трелони студенты и то шли охотнее. Что было понятно, учитывая, что для того, чтобы сдать Прорицание, достаточно было закатить глаза, приставить ко лбу два пальца и замогильным голосом произнести пару туманных фраз, вроде: «Вижу, тьма сгущается над нашими головами!»

К Бабблинг же шли учиться в основном магглорожденные, желающие узнать о магическом мире все, что только можно, или же безнадежные заучки, получающие удовольствие от самого процесса обучения, коих в Хогвартсе, к сожалению, с каждым годом становилось все меньше.

А ведь когда-то древние руны были почетным и обязательным к изучению предметом. Во времена основателей и вовсе вся серьезная магия строилась на рунных ритуалах, а чары считались удобным дополнением и предназначение их было в основном боевым, так как в схватке, разумеется, чертить формулы было проблематично.

Но времена менялись, ритм жизни становился быстрее, в Хогвартс поступало все больше магглорожденных и полукровок, программа упрощалась и постепенно рунная магия оказалась похоронена под пылью веков. Теперь ею пользовались разве что для проведения ритуалов, зачастую темных, да расшифровки старинных манускриптов. Предмет был исключен из списка обязательных, а при следующем этапе упрощения программы — Бабблинг готова была поспорить на свою годичную зарплату — стоял первым кандидатом на вылет.

В связи с этой печальной перспективой, последние три года Батшеда в свободное от преподавания время, которого у нее было с избытком, усиленно осваивала французский язык, намереваясь, в случае сокращения своей должности, податься в академию Шармбатон. У французов специалисты по древним рунам ценились на вес золота, не то что в родной, но до неприличия обленившейся Британии.

Исходя из всего вышесказанного, неудивительно, что увидев на пороге своего кабинета первокурсника Слизерина в круглых очках, Бабблинг ни на секунду не усомнилась, что ребенок попросту заблудился.

— Кабинет трансфигурации прямо по коридору и направо, — не отвлекаясь от сложнейшего англосаксонского трактата, над переводом которого корпела уже не один месяц, сообщила она.

— Простите, мэм, я ищу профессора Бабблинг, — вежливо возразил первокурсник.

Батшеда оторвала взгляд от свитка и, поправив очки в толстой оправе, изумленно воззрилась на мальчика.

— Зачем? — от неожиданности брякнула она, но тут же спохватилась. — То есть, это я. Чем могу помочь?

Ребенок закрыл за собой дверь, подошел к столу, за которым сидела Батшеда, и очень серьезно посмотрел на нее.

— Меня зовут Гарри Поттер, профессор. Я бы хотел начать изучение рунной магии прямо сейчас, не дожидаясь третьего курса, это возможно?

Сказать, что Бабблинг опешила, это ничего не сказать. Одиннадцатилетка, желающий изучать руны, категорически не вписывался в ее картину мира, рождая в голове целый рой мыслей от подозрительного: «Он издевается» до совсем уж глупого: «Мне это мерещится».

— Э… Дорогой, ты уверен, что не ошибся? — чувствуя себя клинической идиоткой, переспросила она. — Ты хочешь изучать именно руны?

— Да, мэм, — все так же серьезно ответил мальчик. — Мне очень интересен ваш предмет. Я уже начал читать кое-что, но многое мне пока непонятно. Я был бы очень благодарен, если бы вы согласились заниматься со мной, — и, покопавшись в сумке, он положил перед потерявшей дар речи Батшедой том «Рунные учения» под редакцией С. Агрелла.

========== Глава 8. Расстановка приоритетов ==========

К концу первого месяца учебы Гарри с уверенностью мог сказать, что определился с любимыми и нелюбимыми предметами.

В список со знаком плюс вошли зельеварение, чары и история магии. Но если с первым все было относительно ясно — зелья Гарри явно давались хорошо, Снейп особо не лютовал, а пять-десять лишних баллов для факультета всегда были кстати, то с двумя другими было сложнее.

Профессор Флитвик обладал поистине безграничным терпением, спокойствием мамонта и педагогом был от Мерлина, а потому уроки его Гарри нравились, хотя заклинания по-прежнему давались с таким трудом, что хотелось повеситься.

Впрочем, уже через пару недель тренировок и перо взлетело, и даже тяжелая книга, но проблема заключалась в том, что если другие студенты могли левитировать предметы около пяти минут без перерыва, то Гарри хватало секунд на двадцать, после чего по телу разливалась привычная боль и объект падал, будто кто-то отрезал невидимую ниточку. И все же Гарри был счастлив даже небольшим результатам, как и Флитвик, не забывающий подбадривать его после каждой неудачи и хвалить за достижения.

С историей магии дело обстояло с точностью до наоборот. Единственный профессор-призрак в Хогвартсе, Катберт Бинс, являлся самим олицетворением понятия «скука». В его изложении кровопролитные восстания гоблинов были ничуть не интереснее инструкции по применению чайной ложки, блистательные балы столь же тоскливы, как заключение в камере Азкабана, а Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор так же унылы, как Ровена Рейвенкло и Хельга Хаффлпафф.

Отчаянно стараясь не заснуть на его уроках, Гарри занимался тем, что листал учебник, который слово в слово пересказывал профессор, и через некоторое время с удивлением наткнулся на ряд несостыковок.

— Простите, профессор, можно задать вопрос?

Бинс, монотонно бубнивший что-то, от неожиданности осекся и вскинул голову, ища источник звука, а увидев поднятую руку Гарри, уставился на него так, будто никто из студентов никогда в жизни не пытался у него что-то спросить.

— Да, мистер… э-э…

— Поттер, сэр. Я хотел спросить, а разве можно без видимых изменений снизить температуру огня настолько, чтобы не испытывать боли от ожогов?

Профессор нахмурил призрачные брови.

— Что за глупость? Разумеется, нет! Пламя можно заставить застыть или нейтрализовать специальными составами, как в случае летучего пороха. Но так или иначе, изменения будут заметны! Откуда такой странный вопрос?

— Из учебника, сэр, — Гарри поднял книгу. — Здесь сказано, что в средние века не имело смысла сжигать волшебников на костре, потому что они умели замораживать огонь и чувствовали лишь приятное покалывание. В качестве примера приводится история Венделины Странной, которая так любила «гореть», что меняла обличия и передавала себя в руки инквизиторов сорок семь раз.

Сонная тишина, царившая в классе, сменилась оживлением. Остальные студенты, кроме тех, кто успел слишком глубоко уснуть, бросились листать свои учебники, а затем устремили на Бинса заинтересованные взгляды.

— Аа, вот вы о чем, — с какой-то неясной грустью протянул призрак. — Видите ли, в давние времена большинство волшебников владели стихийной магией, заложенной природой. Водой, огнем, землей и воздухом. Предрасположенность к той или иной стихии, обычно, являлась наследственной. Редко, когда один человек мог управляться с несколькими стихиями, но одна — считалась нормой. Судя по всему, та колдунья могла повелевать огнем, и ей для этого не требовались дополнительные средства.

— Ээ, минуточку, а куда все делось сейчас? — удивился Малфой, очевидно, тоже слышавший об этом впервые. — Почему никто из современных магов не повелевает стихиями?

— Почему же никто, молодой человек? — пожал плечами Бинс. — Есть отдельные личности. Другое дело, что их остались единицы. Способности к стихийной магии нужно развивать, это тяжелый и кропотливый труд. Тем не менее, у многих древних родов должна была сохраниться предрасположенность к этому виду волшебства. Да-а, — профессор вдруг мечтательно закатил глаза, — давненько меня, однако, об этом не спрашивали. Дай Мерлин памяти… лет пятьдесят уж точно.

— А об этом можно где-то почитать подробнее? — задумчиво поинтересовался Гарри.

Призрак покосился на него с легким недоумением.

— Ну, если вам действительно интересно, я, разумеется, мог бы порекомендовать вам несколько подходящих книг…