Начал, как и все, с поездок по городу и высматриванию поднятых на обочинах рук. Быстро понял, что это затратно и неэффективно, и приспособился подбирать пассажиров у точек их сосредоточения: торговые центры, вокзалы железнодорожные и речные, аэропорт. Немедленно при этом столкнувшись с конкурентами, причем, чаще всего, достаточно организованными. Удача нахрап любит, и некоторое время у меня получалось без последствий для себя уводить у ребят клиентуру из-под носа, но вечно так продолжаться не могло. Однажды под вечер я сидел в своей любимой хинкальной с не самым оригинальным названием "У Тенгиза" и беседовал с хозяином. В первый раз попал в заведение случайно: просто вез пассажиров совсем не по центральным улицам и увидел вывеску. Она встряхнула во мне воспоминания из детства: мы с мамой и отцом приехали в Тбилиси, к маминой институтской подруге Мгеле (на русский язык ее имя переводилось как "волк", о чем я узнал от самой тети Мгелы, - вот уж на кого, но на волчицу она походила меньше всего). Я просыпаюсь утром, с улицы слышен крик "Мацони! Мацони!", лежу на кровати в маленькой комнатке, разглядываю блики на белом потолке и пытаюсь представить себе, что означает красивое и неведомое слово "мацони". А потом мы завтракаем, едим лепешки и пьем эту самую мацони, оказавшуюся всего лишь кислым молоком, идем по городу, обедаем в хинкальной у дедушки Мамуки, приходившегося Мгеле дядюшкой... Всего одно слово, всего лишь название блюда грузинской кухни, а как оно переворачивало все в душе! Позднее прочел у Анчарова о том, как реагировал его герой на древнегреческое слово "канелюры", обозначавшее бороздки вдоль колонн в древнегреческих храмах. Так случилось и у меня при виде вывески "Хинкальная". В общем, зайдя однажды, я стал постоянным посетителем этой невзыскательной общепитовской точки - готовили хорошо, брали недорого, обманывать гостей хозяин не позволял. Дружить с Тенгизом не дружил, но приятелями были. Вот и в этот раз мы неспешно обсуждали очень важные проблемы тбилисского "Динамо" семидесятых годов прошедшего века, когда Тенгиз, сидевший лицом к витрине своей "стекляшки", вдруг задергался, вскочил и, что-то завопив, выскочил за дверь. Я тоже кинулся следом, ничего не понимая. Он стоял возле моей машины, припаркованной под деревьями, и смотрел на колеса. Подойдя, я увидел порезанное - не проколотое! - заднее колесо своей кормилицы и брошенное впопыхах орудие преступления - сапожный нож с обмотанной изоляцией ручкой. Тенгиз, продолжая ругаться на впечатляющей смеси русского и грузинского, объяснил, что заметил какую-то возню у машины, потому и выскочил. И мало того, что помешал лиходеям, да еще и успел разглядеть их транспорт.

   ***

   Я подъехал к вокзальной "точке" - стоянке тех самых организованных бомбил - через полчаса после происшествия. То есть после установки запаски взамен порезанного колеса, плюс нескольких минут интенсивных уговоров Тенгиза не ехать со мной. Иначе бы он со своим кинжалом для резки мяса наворотил дел. Иногда быть приятелем означает не позволить хорошему человеку натворить глупостей, помогая тебе.

   В общем, Тенгиз не ошибся: потрепанная временем и дорогами "Волга" черного цвета с нелепой белой крышей - её он и запомнил - стояла у края тротуара. Описанный владельцем хинкальной хозяин "блондинки", мужичок помоложе меня, со странным хвостиком из волос на затылке, облокотился на забор в стороне и, видимо, делился с двумя такими же несолидными друзьями подробностями своей героической вылазки. Я припарковался, неспешно вышел и направился к компании. Хвостатый заметил меня и занервничал, я же невозмутимо двигался по вектору. Такое со мной бывает: меня клинит. Заклинило, когда вместе с часовым хватал кавказцев на антенном поле; когда писал докладную в военную прокуратуру, заранее предвидя результат своих поисков правды. Но я не могу по-другому. Могу только вперед, заднего хода у меня нет, не включается.

   Парень не отошел - отпрыгнул к краю тротуара и попытался перелезть через невысокий барьер вокруг газона, чтобы по склону уйти к своим собратьям, кучковавшимся наверху возле палатки с чебуреками. Но я был проворнее и, подскочив, ухватил его сразу за две точки - за хвост на затылке и за ремень на джинсах. Видимо, не слабо: он скривил лицо, будто ему сию секунду начали делать обрезание без наркоза. И только я раскрыл рот, чтобы слово молвить, как все звуки перекрыл могучий рык:

   -А ну, прекратить! Кому сказал! Обоим сейчас я...а оторву!!!

   Оторопев от силы голоса и тембра, я ослабил хватку и оглянулся. Мой враг тоже не кинулся бежать, а зримо поджал уши и, присев, замер на месте. К нам направлялся здоровенный мужик лет за пятьдесят, невероятно колоритный. Рост - под два метра, масса - кило сто двадцать. Я понял с одного взгляда, что здесь, на этой "точке", он - Бог и главнокомандующий.

   Человек-гора подошел к нам, осмотрел поле битвы и так же гулко обратился ко мне:

   - Вы кто? И за что Владика бьете?

   Прозвучало это громко, но как-то спокойно, даже буднично, будто Владика мутузят через день. Вот только сегодня вышла непонятка, кто это делает и за что. Причем, ключевое слово - "спокойно". Ни брани, ни крика, подчеркнутое "вы" - это, конечно, совсем не то, к чему я готовился, прихватив, кстати, с собой из машины для активного применения в несостоявшейся разборке баллонник на длинной ручке - память со службы в Иркутске. От фигуры такого вида и масштаба я ожидал изъяснения исключительно лексикой словаря матерных выражений для сотрудников правоохранительных органов, и неожиданная сдержанность произвела эффект. Я бросил свой удлиненный девайс на асфальт и постарался максимально сжато пояснить гиганту, за что бью Владика. Он помолчал, качнулся с пятки на носок, недвусмысленно глянул в сторону мстителя, отчего тот зримо сократился в линейных размерах, мотнул подбородком - и Владик чуть не вприсядку испарился в сторону любителей чебуреков. Потом неожиданно протянул мне руку:

   -Павел Степанович. - Я пожал руку и тоже представился. Он вздохнул:

   - Ну, понятно. Давайте поговорим завтра. Поостынут и наши, и вы. Не возражаете встретиться здесь после десяти утра?

   Я не возражал, поднял с асфальта баллонный ключ и удалился к своей машине под взглядами всей тусовки.

   Но встретились мы с громадным вождем таксистов гораздо раньше. Вечером я сидел дома, дремал и наблюдал вполглаза за телевизором. Лично мной, кстати, реанимированном. Жидкокристаллическую гордость хозяина, неожиданно переставшую показывать и говорить, представили телемастеру, тот вынес вердикт:

   -Сгорел безнадежно. На свалку.