Пока идем до трамвайной остановки, давайте я вам хотя бы коротко представлюсь. Вадим Зайцев, 35 лет, инженер-электроник по образованию, холост. До ухода в запас - майор Вооруженных Сил России. С недавнего времени работаю в самом крупном банке города, специализируюсь на компьютерах и связи. Ну, вот и мой трамвай!
В армии я больше не служу, непобедимая и легендарная дала мне пинок под зад вот уже год как. Не мне одному, вон рядом по тротуару идут товарищи по несчастью, тоже, как и я, прежде носившие погоны. Ладно, осталась у меня квартира в ДОСе, полученная по прибытии к новому месту службы. Какое-то время она стояла пустой и нежилой, потому что поначалу я поселился в родительском жилье, где вырос и где прошли мои лучшие годы. Но, еще при погонах, в период расформирования части мне пришлось многократно задерживаться на службе допоздна, и возможность отдохнуть рядом с местом постоянных бдений без утомительных переездов оказалась благом. И сюда, в две пустые комнаты дома офицерского состава, сначала попала выданная щедрым старшиной списанная солдатская кровать, помнившая еще царскую армию. За ней появилась из тех же закромов полуразваленная тумбочка времен наркома товарища Ворошилова, успешно мной отремонтированная, и самые необходимые в холостяцком хозяйстве вещи вроде чайника, чашки-ложки, зеркала для бритья и тому подобного. Так постепенно обжился здесь, а родительскую квартиру поначалу держал закрытой. Потом, стащив в меньшую из трех комнат вещи, сдал ее по совету тетушки найденным ею квартирантам в лице молодого врача и его жены, улыбчивой толстушки. Порядок они соблюдали неукоснительный, квартплату вносили исправно, и невеликие эти деньги, кстати, очень меня выручили на первых порах гражданской жизни.
Из армии меня выгнали не просто так, а за дело. За то, что при всех наорал на полковника, замначальника связи округа, потребовав у него объяснить, куда девались десятки тонн антенного оборудования, изготовленного из дюраля и меди, и прилюдную попытку подретушировать его самодовольную морду. Полковник слишком буквально воспринял призыв обогащаться, тесно связался с какими-то кавказцами и загнал им скопом мачты антенного поля и медные фидерные вводы. На склад он сдал на хранение под видом демонтированных антенн и фидеров чуть ли не обрезки водопроводных труб и прочий лом, о чем я и узнал однажды. Расчет стоимости уплывших мачт и фидеров в пересчете даже на бомжевские цены, то есть раз в пять дешевле номинала, делал полковника миллионером. К его огорчению, бравые кавказцы не служили в армии и понятия не имели о требованиях Устава караульной службы. Кроме того, они оказались владельцами сразу двух серьезных недостатков - наглыми и тупыми. Заплатив полкану, без согласования с кормильцем уже на следующий день прикатили за своим имуществом. Бывали брюнеты здесь не раз, но всегда в сопровождении трехзвездного двухпросветного отца родного. В этот день они тоже вызванивали кормильцу, но только уже приехав к месту, то есть находясь в зоне не очень мощного, но все же работающего передающего комплекса. Джигиты, разумеется, слыхом не слыхивали об эффекте "побочного лепестка излучения", и, удивившись отсутствию связи и превращению своих навороченных мобильников в тыкву, дуром поперли забирать оплаченный металлолом. Но везение капризно: в момент проведения несогласованной попытки экспроприации цветмета на объекте оказался я, проводя требуемый учет. Хотя никто и ничего от меня не требовал. И, когда к забору из колючей проволоки подрулили два КамАЗа, и веселый лихой брюнет в пахучей кожаной куртке принялся на глазах изумленного часового распахивать ворота, из ангара вышел в застиранном комбезе, грязный и злой, еще один военный, вовсе не настроенный помогать детям гор делать деньги за счет армии страны. Ответственным за антенное хозяйство полка только что был назначен как раз я, недавно прибывший на новое место службы. На армейском сленге - антенщик. Добросовестно возясь с приемкой, я выяснил, что только на этом складе не хватает немалого количества парабол и мачт "бегущей волны" вместе с антенными фидерами, а это - тонны дюраля и меди. И, увидев картину маслом - перепуганного часового, самодовольных "чилявэков" и полураскрытые ворота - я заорал во всю глотку:
- Чего рот раззявил? Стреляй, нападение на пост!- и выхватил свой штатный ПМ. Через минуту черноголовые коммерсанты лежали в придорожной канаве и скулили на неведомом языке, а мы с часовым стояли над ними: он - с дымящимся автоматом (выстрел вверх, по Уставу), я - с незаряженным пистолетом. Прибежал караул, задержанных отправили в кутузку, а меня - в штаб, для дачи объяснений. Вот там, после трехдневных разборок, когда джигиты сдали благодетеля сходу, даже не дожидаясь вопросов от контрразведчиков, и случился эпизод с полканом. Но, чем дальше разматывалось начатое мной дело, тем лучше я понимал, что поимка на горячем замначальника службы округа вовсе не засчитается в плюс при рассмотрении поданного заявления в Академию. Хоть при этом я и уверен в своей правоте, а в камерах сидят взятые на объекте кавказские любители цветмета. Я-то думал, что разберутся и накажут, причем виновных, а не меня. Зря я так думал.
Дело, тем не менее, замять не удалось, тем более что мой рапорт ушел через голову непосредственных командиров, уж я постарался. Полковнику помотали нервы, проводя ревизии и сверяя подписи на различных бумагах, но, в конце концов, как и водится, отпустили с миром на пенсию. Мне же не забыли вынесение сора из избы не только мои непосредственные начальники, но и оставшиеся без солидной подкормки друзья полковника. И при первом удачном случае перевели из-под Иркутска, где все это и случилось, сюда, в мой родной город, а потом скоренько подвели под "сокращение рядов" и увольнение из армии - часть, куда я был поспешно откомандирован с прежнего места службы, вскоре расформировали, она уже года два готовилась к сокращению. О чем не могли не знать слившие меня сюда кадровики. Вылетел я в запас в теплой компании: резали по живому, и под нож отчего-то чаще попадали не пузатые и сонные штабисты, а все больше нормальные строевые офицеры, исправно тянувшие служебную лямку, но при этом не заискивающие перед вышестоящими погонами и говорившими правду без оглядки. Так я оказался на гражданке.
***
Как бы человек ни был счастлив в своей сегодняшней жизни, оглядываясь назад, он вздыхает. Тем более, что особо счастливым назвать себя сегодня не могу.
Родился я в обычной семье среднестатистических советских интеллигентов: отец работал инженером на радиозаводе, мама преподавала немецкий язык в институте. Жили мы так же, как и все в те годы, то есть вполне нормально. Отец понемногу подрастал в должностях и закончил трудовой путь главным инженером радиозавода, который перестал существовать через очень короткое время после его ухода на пенсию. Мама до этого дня не дожила: по стечению обстоятельств ей пришлось поехать в филиал института подменить заболевшую коллегу на экзаменах, машина с преподавателями попала в аварию на скользком после осеннего дождя шоссе. В те дни я заканчивал прохождение производственной практики в Томске. Телеграмма о гибели мамы пришла поздно ночью, и я, разбуженный, сидя на раскладушке в общежитии, несколько минут не понимал ни смысла текста в поданном мне бланке, ни причин внезапных слез нашего коменданта, железной женщины тети Клавы.
