Проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Некоторое время, не открывая глаз, прислушивался, потом чуть приоткрыл веки. В вечернем сумраке напротив сидел пес типично дворовой наружности, настороженно не сводя с меня глаз. Я приподнялся, он рыскнул в сторону, но не убежал, а остановился неподалеку. Достав пакет и открыв пластиковую коробку, кинул ему кусочек шашлыка. Он явно знал вкус этого блюда, торопливо проглотил мясо и, подойдя поближе, выжидательно уставился. Так мы с ним поужинали, потом вместе прогулялись до протекающего в трубе ручья, где я умылся, а пес напился, и вернулись к шалашу. Темнело, зажглись фонари на разъезде, воздух стал прохладнее. Достав из сумки пуловер, надел его под куртку и, прислонившись к шалашу, снова задремал.

   Ночью несколько раз просыпался, озирался и видел одно и то же: свет фонарей сквозь деревья, поднявшего голову при моем шевелении и вопросительно смотрящего пса. Было свежо по-ночному, но не замерз. Утром затрещала дрезина, - другая, не та, что привезла меня сюда, - приехали рабочие и начали устанавливать доставленный вчера механизм. Позевывая, с полотенцем и в компании пса сходил к ручью, погладил себя бритвой по щекам, брызнулся из аэрозольного баллончика и, благоухая, двинулся к путейцам. Их старшего определил по повадкам раньше и издалека, сразу подошел к нему и затеял важный разговор. Договорились быстро, размер оплаты составил стоимость двух бутылок известного содержания, и в результате получил обещание десяти дополнительных минут стоянки нужного мне поезда. Мастер-путеец даже любезно подсказал примерное место ожидания и посадки, и в восемь с минутами я стоял у ног поеживавшейся от утренней прохлады проводницы плацкартного вагона, взирая на нее с насыпи, аки на богиню, и прося впустить во владения. Для наглядности в руках были зажаты деньги, причем крупной купюрой наружу. Властительница желанного ковчега, женщина впечатляющего фундаментального размера с заспанным, примятым лицом, недолго колебалась и, выглянув из тамбура и повертев по сторонам головой, подняла вверх тяжелую металлическую панель, закрывавшую вход на ступени. Выхватив из моей руки деньги, предупредила:

   -Никому ни-ни! Билет найду, скажу тебе, а пока не светись! Докуда едешь-то? Услышав, что до конечной, мотнула головой и спросила, почему не сел на станции. Ответил, что опоздал, на разъезд-то едва успел, добрые люди подсказали, что сегодня поезда здесь останавливаются. В общем, договорились. Так я оказался на верхней боковой полке плацкартного вагона поезда сообщением Саратов - Брест. С насыпи неотрывно смотрел на вагонные окна мой ночной знакомец пес. Состав дернулся и понес меня к новым трудностям и приключениям. Но, как сказал когда-то мудрец, где заканчивается полоса неудач, там начинается территория кладбища.

<p>

***</p>

<p>

 </p>

   Зинаида Николаевна, проводница плацкартного вагона и моя ангел-спаситель, плюхнула на полку комплект постельного белья: "Вот твое место!" И пояснила четверым пассажирам, сидевшим в купе через проход:

   -Вот, на Крестовой сел не в тот вагон!

   Попутчики, молодая пара и пожилая женщина с девочкой лет пятнадцати, взглянули равнодушно и продолжили свои занятия. Я постелил простыню на бугристый матрас, надел наволочку на подушку и присел за столик у окна под отведенным мне местом. Спать расхотелось. Бежали мимо пейзажи средней полосы, поезд проскакивал полустанки и мосты через неширокие речки, а я сидел, смотрел и думал о своей жизни. В душе каждого появляется и тревожит сожаление о чем-то несделанном и неудавшемся, безнадежное и ненужное, как билеты на вчерашний киносеанс, куда так и не попал. Прожитого назад не вернешь, ничего в прошедшем не исправишь. Но я перебирал в памяти все события, что привели меня в покачивающийся вагон, - вообще и в подробностях.

   Подошла Зинаида Николаевна, тронула за плечо и кивнула головой в сторону своего купе. Я встал и пошел за ней - видно, нашла билет для меня, как и обещала. Мне-то он не нужен, но ей может потребоваться для предъявления ревизорам, и я должен знать, на какой станции, согласно билету, сел в вагон. Но нет, я ошибся: проводница усадила меня за столик у окна тесного двухместного купе и поставила передо мной большую эмалированную миску с тушеными картошкой, капустой и мясом:

   -Чать, голодный! Прямо с насыпи и в вагон, кто бы там тебя накормил! Ешь!

   На мою попытку застесняться и отказаться даже шумнула:

   -Ешь давай! В нашем поездном ресторане тебя так не покормят, только деньги возьмут, а стоянки редкие и стоим помалу, купить не успеешь. Да и что там тебе подсунут, ты знаешь? Так что ешь, я не обеднею.

   Пахло вкусно, аппетит проснулся мгновенно, и я не стал отказываться. С удовольствием наблюдая за процессом поглощения мной приготовленного ею блюда, она заварила чай в фарфоровом чайнике с цветочками. Накрыла его салфеткой и присела на узкое откидное сиденье напротив:

   -Мне племянник привозит чай. Настоящий, индийский, со слонами! - и показала картонную коробку, рисунок которой был знаком мне с детства: три слона по центру и надпись "Чай индийский черный байховый" понизу. Я расправился с картошкой и мясом, взялся за чашку с такими же цветочками, что и на заварочном чайнике. Чай и вправду был хорош, я сыт и умиротворен, вагон приятно покачивался. Поговорили об обычных в таких случаях вещах: куда едешь, к кому, зачем и прочее. От беседы я не уходил, но и не очень откровенничал, и через полчаса ушел на свое место. Завалился на полку и проспал под перестук колес весь день, проснулся сходить по неотложным делам и снова забрался на матрас. Отоспался за все бессонные ночи, сняв накопившееся напряжение минувших дней, встал утром со свежей головой и ощущением прилива сил.

   ***

   До Бреста я не доехал. По наставлению Зинаиды Николаевны рано утром сошел на станции Береза-город. Еще ближе к Пружанам, всего в десяти километрах, находилась станция Оранчицы, но ее поезд проскакивал без остановки. Вышел на чистенькую привокзальную площадь, подивился на памятник симпатичному и очкастому пузатому не то бобру, не то кроту, сидевшему на клумбе посреди площади, - у нас такие места прочно занимает Ильич на постаменте, - и двинулся к недалекой парковке. Такие же охламоны, что и подопечные Павла Степановича, человек пять, орут и валяют дурака в ожидании клиентов. Нет, ребята, с вами я не поеду, и исключительно потому, что вы при случае никому обо мне не расскажете, кроме базара! А я уже научен доверять всем, но не верить никому. Поэтому игнорировал устремленные на меня с надеждой взгляды и под общий вздох разочарования подошел к киоску с надписью белым по синему: "Газеты - Часопiсы". Спросил "Комсомольскую правду в Беларуси" и растерялся: а как платить? У меня только российские рубли, даже не подумал над этим, когда ехал. Вопрос решился просто, киоскерша улыбнулась и взяла российские деньги. С газетой я уселся на скамейке неподалеку, на другом ее конце сидел лысый, как мячик, мужик за пятьдесят и тоскливо поглядывал по сторонам. Еще один, очень большой мяч он проглотил, такой круглый был у него живот под футболкой. Бомбила, сразу вижу. Ключи от машины в руке, к коллегам не суется - понимает, что они в простое, ему не уступят, а он привык подбирать за ними оставшиеся крохи. А заработать нужно. Вот и его аппарат рядом стоит, хорошо тронутая временем "четверка". Но мне краше и не нужно, не в ЗАГС еду. В общем, как раз для меня. Поэтому, придвинувшись к мужику, спросил: