Маргианские хроники
Избранные главы монографии Бальтазара Хундберграбена
Науку следует предоставлять достойным и недостойным; наука сама сумеет позаботиться о себе, чтобы не остаться у недостойного.
Абдаллах Абу-л-Аббас ибн Тахир
6 июля 2001 года по европейским столицам прокатилась волна пышных торжеств, связанных с 80-летием унгерналистики, по выражению Жореса Алферова,
«Самой молодой и перспективной области гуманитарного знания, раскрывающей человеку новые возможности, расширяющей горизонты субъектно-объектных отношений, дающей беспрецедентные примеры научных подвигов и интеллектуального героизма».
Рефреном вторит нобелевскому лауреату и академик Самвел Григорян:
«Унгерналистика позволяет окунуться в мутные воды ушедших эпох и направить взоры к футуристическим туманностям, находясь при этом в настоящем, сидя за рабочим столом».
Обратимся же к столь притягательной теме и станем свидетелями рождения унгерналистики в далеком 1921 году; впрочем, прежде необходимо уточнить, что речь пойдет не о появлении на свет новой науки и ее развитии, а скорее об обретении и утрате некоего предмета, выходящего за рамки конкретной научной дисциплины.
Долгие годы отцом унгерналистики ошибочно считался выдающийся архитектор Альфред Маргенштерн, и лишь недавно, к ужасу его многочисленных потомков-унгерналистов, выяснилось, что первый камень в великое здание новой теории заложил шведский драматург и театральный режиссер Маркус Шлюмбом[70]. Безмолвная атмосфера всеобщего уныния, охватившего клан Маргенштернов, отнюдь не дает повода усомниться в значимости сделанного открытия. Нет нужды приводить многочисленные свидетельства жизнедеятельности Маркуса Шлюмбома, остановимся лишь на одном из эпизодов, наиболее полно характеризующих его личность и его место в искусстве. Как замечает на страницах автобиографии кинорежиссер Ингмар Бергман:
«В стремлении превзойти Стриндберга, Шлюмбом напоминал мне скорее Альфа Шеберга, нежели Бу Видерберга».
Летом 1921 года, в период работы Маркуса Шлюмбома над постановкой «Тартюфа», в его доме поселился молодой человек, пользовавшийся крайним расположением хозяина. Спустя некоторое время он исчез так же таинственно, как и появился, оставив после себя баснословные счета и саквояж с бумагами, помещенный дочерьми режиссера на чердак. Вскоре после провала «Тартюфа», Шлюмбом увлекся пьесой Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», и не мог не вспомнить о саквояже. Так появился на свет архив сына барона Унгерна, и познание как таковое стало возможным. Совмещая изучение архива с постановкой «Данаид» Софокла, Шлюмбом совершенно спонтанно решил выдать трех своих дочерей замуж за сыновей прибывшего из Египта архитектора Альфреда Маргенштерна. К несчастью, «Данаиды» также не вызвали у публики интереса, и судьба предоставила Шлюмбому возможность заняться «Королем Лиром». Нетрудно предугадать дальнейшую участь архива: он, как и все имущество режиссера, был разделен между молодыми семейными парами, что способствовало погружению унгерналистики в хаос теоретических споров, не прекращающихся и поныне. Зятья Шлюмбома стали родоначальниками первых научных унгерналистических школ и вскоре повели непримиримую междоусобную борьбу, утверждая свое понимание личности Унгерна. Эти столкновения Якоб Маргенштерн объясняет тем, что отдельные части архива не просто противоречили, но опровергали друг друга[71]. Что же касается Маркуса Шлюмбома, то последний и наиболее яркий из его провалов состоялся в 1929 году. Очередной жертвой новатора стала драма Максима Горького «На дне». Впрочем, произведения соцреалистов обладали счастливой, хотя и необъяснимой способностью наносить постановщикам ответные удары. Разоренный бессмысленными тратами и отголосками Великой депрессии, Маркус Шлюмбом влачил жалкое существование, нищенствуя и проклиная Стриндберга. Его след теряется в лабиринте стокгольмских богаделен в середине 30-х годов.
Фатальная предопределенность сопряженная с мифологическими аллюзиями, так некстати вплетенными в полное суровой прозы бытописание XX столетия, сопровождала и трагическую гибель дочерей Маркуса: Аглаи, Герты и Сандры – Розы Шлюмбом– Маргенштерн. Их приданое – таинственный архив – являлось секретом не только для окружавших свадебное торжество пращуров Папарацци, но и для самих юных красавиц. Как было совладать им с искушением – возможностью приобщиться к вековой тайне, ставшей частью семейного предания? Неизвестно, какие секреты были обнаружены их шаловливыми ручками, но очевидно, что увиденное повергло их в шок. Оцепенение, сменившееся депрессией, граничившей с потерей рассудка, подтолкнуло их к непоправимому шагу. Во время совместного свадебного путешествия, осматривая достопримечательности афинского Эрехтейона, сестры покончили с собой, подобно дочерям Кекропа, бросившись с отвесных скал в море.
Перед тем, как продолжить дальнейшее освещение истории архива сына барона Унгерна, тесно переплетенной с историей клана Маргенштернов, стоит несколько слов уделить основателю славной династии Альфреду Маргенштерну. Он был не просто архитектором, изящные постройки которого украшали берега Марны, улицы Ковентри, Эссена и Вердена. В первую очередь Альфред был миссионером-урбанистом, посвятившим свою жизнь и свой талант сизифову труду возведения городов на необжитых пространствах африканского континента.
«Этот высокий, сутулый человек с загорелым лицом появлялся то там, то здесь, и пламенной речью вдохновлял полудиких автохтонов, в единую долю секунды осознававших необходимость городского строительства»,
– вспоминал о Маргенштерне Лео Фробениус.
По мере продвижения в глубины девственного материка, творец Прогресса оставлял за спиной десятки городов, но он также и находил в себе мужество остановиться, обернуться и посмотреть назад. И тогда он видел реальность: суеверный страх вождей племен, диверсии ретроградов, презрение колониальных властей. Альфред Маргенштерн не боялся действительности, он ее преобразовывал. Являясь светочем культуры и интеллекта посреди мрака варварства и безумия вандализма, он давал основанным городам древние, часто римские имена. Так в Африке стали появляться Аргенторатум, Августа Виндекорум, Урбс Клаворум, Акуис Гранум и прочие недоступные нилотским наречиям раритеты. Из маленькой причуды гения вырос нелепый исторический казус: введенный в заблуждение дублированием названий римских городов, академик Фоменко сместил границы древней империи к экватору. Но вернемся к пути Альфреда Маргенштерна, испытавшего трагическую горечь утрат, сравнимую со скорбью Леонардо да Винчи, также видевшим гибель своих шедевров. В 1900 году по личному распоряжению Крюгера войска Трансвааля сожгли Лондиний в Южной Родезии. Затем депутат итальянского парламента от города Рима Марк Порцикато добился от кабинета Джолитти разрушения Карфагена в Эритрее. В 1912 году администрация Фернандо-По, в ответ на «прыжок Пантеры» и разразившийся марокканский кризис, объявила Маргенштерна персоной non grata, а суперинтендант Занзибара, заявив, что не потерпит новой Фашоды, выслал его из страны. Альфред Маргенштерн умер в глубокой старости, утонув при пуске Асуанского водохранилища, затопившего Атлантиду – последнее детище великого урбаниста.
Пока отец укрощал непокорную природу, трое его сыновей находились в центре внимания интеллектуальной и эстетической элиты Старого Света, творя историю унгерналистики. 20-е годы XX века подарили европейской науке три ярких и самобытных унгерналистических школы, основателями которых стали Бенедикт, Вильгельм и Гедеон Маргенштерны. Старший из братьев – Бенедикт, мистик и оккультист, был известен Веймарской республике не только как идеолог партии национал-социалистов, но и как лидер трансцендентального направления унгерналистики. Используя материалы архива, он с легкостью убеждал даже непримиримых оппонентов в божественной природе барона Унгерна[72]. Более того, Бенедикт Маргенштерн настаивал на том, что великий бог войны, коим он мнил Унгерна, простер свою длань и над Третьим рейхом, и что без его благословения не мог появиться на свет и сам партайгеноссе Шикельгрубер[73].
