Один на сто тысяч, так, кажется, говорили тремя годами раньше, по спец программе «необычных рождений детей».

Один на весь город… Ебаный ты смертник.

Но дрянь заключается не в образах и картинках, так ведь.

Мальчишка рядом нежно простонал во сне, а его передергивает от недовольства и отвращения. Херова шлюшка. Слишком отвлекает от размышлений и Питч жалеет, что не взял с собой нормального оружия: складной нож в кармане тех же брюк ему сейчас доставать крайне лень.

Дрянь заключалась в поднявшихся, как кобра в стойке, эмоциях, гольных, ничем не затронутых, чистых — чистая ледяная ярость, злость, ненависть, презрение, желание убить, желание причинить боль, желание не видеть больше никогда, интерес, издевательства, и бешенство, каждый раз, когда сволоченыш открывал свой рот.

Под сто или больше ста, Блэку лень сейчас вспоминать и отвлекать внимание на цифры, паскуд и полных морально разложившихся ублюдков, которых он размазал ровным кровавым слоем за эти семь лет. То, что ему говорили, как его преподносили, что только не делали и как его только не пытались поймать, всё это ни разу не давало настолько оголенного желания прибить и закопать живьем.

Хотя, он закапывал живьем, заливал цементом, фиксировал в долго застывающем клее и пускал трупных жуков, заживо сжирающих суку, бальзамирующую маленьких девочек живьем.

Но ярости тогда не было, такой ярости и злости. В своей профессиональной работе, семь лет не шутка, он никогда не испытывал и не стремился испытывать бешенство. Гордость, наслаждение, удовлетворение, власть и сила, превосходство, насыщение внутреннего голода… Дрожь по телу от предвкушаемого азарта пыток и ужаса в глазах падали, что и человеком не может зваться. Всё последнее — да, и еще раз да, с большим довольством.

А сученыш выводил, бесил, и профессиональная этика хладнокровнейшего убийцы медленно уползала в тень, давая волю бешеным эмоциям.

Такого не было с тех самых пор, как он вычислил и пришел к ублюдку, который поломал…

Блэк цыкает на свои мысли, и не хочет вспоминать, эмоции уже выветрились давно, смысл ворошить воспоминания и придаваться этому размышлизму он не видит. А вот с комком внутри нужно разобраться.

Но он не всемогущ, особенно над собой, и не может изменить это, а простые тесты с сознанием подтверждают, что нихера это не побочный эффект от недотраха, что в следующий раз бешенство и ярость будут такими же, а интерес издеваться и дразнить вырастет десятикратно.

Нестандартная малолетняя хрень, даром, что девятнадцать. И не боится, мелочь.

Мужчина усмехается совсем невесело, устраивает голову поудобнее на слишком мягкой подушке и принимает как данность, что определенная личность, единственная в ебучем городе, его заинтересовала на уровне почти несуществующих эмоций.

Просто, но даже без фанатизма, просто временное, и тратить еще и на это внимание, тем более дорогое ему время, Питч не собирается. Это всего лишь скачок эмоций в напряженный сезон — не более и не менее. Нестандартно, но грузиться такой хуетой Ужас не собирается.

Шуршание сбоку вновь отвлекает, а он не любит лишний шум, лишние движения, чужие движения. Блэк недовольно переводит внимание на сучку рядом; мальчишка спит глубоким сном и даже не подозревает, кто был его клиент. Мужчина лишь только хмыкает, протягивает руку и касается белых волос.

Крашенные…

Выжженные и ломкие волосы, слишком сухие, и даже при таком скудном свете видно, что испорченные, хуже синтетического парика. А вчера и незаметно было. Ебучий белый цвет волос, как красная тряпка для быка. Херов ебарь-бык, который кинулся к этой шлюшке, как только увидел.

Клиника, сука. Но он только презрительно кривит губы и убирает руку.

Блядский суррогат. Никчемный, неестественный, отдаленно похожий. Но даже этого хватило. Сейчас же, замечая и подмечая, что ничерта не такой — хренова сформировавшаяся в его мозгу копия, которую можно было использовать.

Фальшивка с крашенными белыми волосами, а у Фроста свои — мягкие, белоснежные. И отодрать его хочется до одури.

Питч сжимает челюсть до скрипа зубов и закрывает сознание от дурных картинок и фантазий. Чертов мелкий сученыш, похеривший практически весь сезон, убить бы его!

А лучше отодрать до потери сознания.

Мужчина шевелится и приподнимается на локтях, садясь на кровати. Недовольство и общее состояние злости медленно, но верно, перебивается ебучим утренним стояком, и всё благодаря вспоминанию Фроста в мыслеобразах.

Взгляд устало бросается на шлюшку, продолжающую спокойно спать, и Питч тут же морщится, матерясь, скидывая покрывало и резко вставая с постели. Хер там. У него всё падает только от одного вида этой никчемнейшей фальшивки. Чтоб еще раз он приперся в это место!

Блэк собирается быстро, не упуская ни одну свою вещь, и по детально вспоминая, где что вчера разбрасывал. Последним остается накинуть ту же легкую черную кофту на голое тело и застегнуть почти до верха, оставляя острый вырез на бледной груди. Капюшон пока что не нужен.

Он проверяет наличие всех вещей в карманах, убеждаясь, что ничего нигде не выпало, и бесшумно открывает дверь, намереваясь уйти и закурить, как только выйдет на улицу.

Хрень полная, и его эго почти верит, что всё безопасно и переживать не о чем. Только на редкость свежий и прохладный воздух на улице приводит в реальность и…

Он врет самому себе. Не так ли, да? Не просто. Да, дважды ублюдское нет, вот как всё не просто. Пресного «просто» нет в его блядском случае, и не будет нормы, такой же как раньше, даже после того как, навряд ли возможно гипотетически когда-нибудь, у них что-то будет.

Невпопад и совершенно не вовремя вспоминается стонущий Джек, прижимающийся к нему возле тех общаг: развратный, с пошлым взглядом и льнущий к нему откровенно и нагло. Горячий юркий язык ведущий дорожку вверх по горлу, один влажный поцелуй теплых губ на подбородке, и капризный охуенный голос, с нотками хрипотцы, как после долгого жесткого секса. Фрост безвозмездно отдавал себя в те минуты. Бешеный. Он был на грани — идущий по лезвию, но развязный, обещающий и, сука, искренний.

Мужчина закуривает, ускользая тенью из серой опустевшей улицы по тайному переулку, и действительно надеется на обещание смертника, что тот больше никогда его не побеспокоит.

«Трое неизвестных найдены сегодня ранним утром под северной магистральной ветвью района С17. Все они повешены на…»

Это было эффектно. Чистая работа. Не изящная, но чистая.

Вздернутые на колючей проволоке психопаты, за которыми не один год охотились спецы, главари Альф и… не только. Жаль, конечно, что для первого представления пришлось поиздеваться так. Но это было почти приближено к его идеалу. И в тоже время авторскую подпись, незаметную полиции, он оставил.

Ребра, к сожалению, пришлось раскурочить сразу же, на живую, когда сердце еще билось, а легкие вздымались от дыхания. Однако, в свое оправдание, он сделал последние им одолжение — усыпил перед смертью. И после украсил разорванную наружу грудную клетку живыми полевыми цветами, а это, кстати, более чем дорогое удовольствие. Но так хотя бы почтил дань памяти. Нет, он не варвар. Конечно же нет.

Мужчина закусывает губу и щурится довольно, щелкая курсором и открывая запрещенную программу для взлома. Что там по остальному списку? Скольких он пометил, как своих жертв? Сколько виновных нужно обязательно жестоко наказать?

Правителю, такому как он, не интересен садизм и варварство. А вот звезда всего 604 очень любит кровавые представления и жестокость. Но грубость не его конек — пусть кровавый садизм остается этому неподражаемому и неуловимому.

А он не жестокий. Всего лишь вынужденная мера.

Челка опять выпадает из общей копны коричневых волос и молодой мужчина легким взмахом руки убирает её с глаз, вычитывая коды на черном экране с синими цифрами.

Эстет этому черту все-таки уступил, и Шип не оправдал ожидания даже в начале сезона. Что же, у него нет выбора, как самому — лично, преподать урок этой выскочке, которая затмевает его уже не один год. Хотя, он стареет. Динамичность падает. Ему уже не так интересно. Все же, семь лет дают свои результаты.