— Не дергайся, и если вякнешь хоть слово — убью, — сверкнув злостью желтых глаз, Ужас демонстративно приставляет, вновь не пойми откуда взявшийся, нож к шее Джека.

И прежде чем к нему стучат недовольные, что их намеченную добычу спрятали, мужчина первым открывает дверь, раздраженно оглядывая троих вооруженных и знакомых на лица членов банды.

— Какого черта? — приподнимая бровь в вопросе и пока стараясь не выходить в коридор.

— Ты мелкого прям из-под нашего носа увел… Понимаешь, чем это грозит, да?

А Ужас только неприятно ухмыляется, так ядовито, что того блондина, что этого говорил аж передергивает, а другой, такой же светловолосый, делает шаг назад. Только вот последний, более внушительных габаритов и с каштановыми волосами не дергается и никак не реагирует. И это на руку. Нечто, что зовется лидером в этой компашке обнаружен, а дальше…

Одно смазанное движение, что не улавливает никто, равносильно не покидая пределов квартиры, но теперь просто и легко удерживая лезвие возле глотки темноволосого одной рукой, а другой достав его же пистолет, направляя на друзей, что охеревше пятятся назад.

— А ты понимаешь, чем тебе все это грозит, мальчик? — с ухмылкой, достаточно тихо, но четко спрашивает хищник, довольствуясь страхом в чужих карих глазах. — Но ты ведь сейчас найдешь остатки своих мозгов и поймешь, что не стоило тебе со мной связываться… Ровно, как и твоим сучкам донимать мальчишку?

Легкое давление заостренного лезвия на шею, и на коже проступает алая полоска, начиная кровоточить, а предохранитель медленно снимается с курка и прицел наводится на того светловолосого, что вякал больше других. И хищник почти доволен немым ужасом собравшихся.

— И не дело это — трогать чужое. А мальчишка мой, и только мой. И надеюсь, для сохранности своей шкуры ты поймешь это, ровно, как и другие.

Ужас доканчивает так же тихо, но от этого более опасно и не предвещающе ничего хорошего. Хотя ему ничего не стоит прирезать этих троих прямо здесь, захлопнуть дверь и заняться своими делами. Боссы этих группок, зовущимися бандами, даже если найдут трупы у его двери, то посмотрев на номер комнаты, лишь развернутся и уйдут, думая, что поделом досталось нерадивым помощничкам. Но все же не хочется как-то нарушать негласное правило — в самом здании не убивать.

Потому он пока дарует им жизнь, и пока отпускает, почти с миром, лишь разрядив одним движением пистолет и швырнув ненужную уже железку в стену. Дверь закрывается только тогда, когда трое неудачников, придя в себя, быстро ретируются, а Ужас, перекрутив нож в руке, выжидательно смотрит на беловолосое недоразумение, что стоит у стены и смотрит на него ошалелым шокированным взглядом.

— Ты…

— В очередной раз спас, хрен пойми зачем, тебя. Да. Можешь благодарить. А потом проваливай, но если еще раз устроишь нечто подобное… — мужчина вновь оказывается перед пареньком, пристально смотря в глаза цвета графита и надавливая кончиком лезвия на сонную артерию, — …перережу часть сухожилий, чтоб, сволочь мелкая, ходить не мог, а потом наверняка придушу, медленно и мучительно!

— Ты сказал, что я только тво…

— Заткнись! Если б я этого не сказал, и не присвоил, в следующий раз они б присвоили тебя себе. И ты прекрасно знаешь эту схему в 604, так незачем, мальчишка, прикидываться, что такой ход для тебя в новинку.

А Фрост же только думает, что лучше бы прирезал, лучше б балаган в собственной голове наконец закончился вместе с остановившимся сердцем, но он опять жив… И жив только благодаря этой циничной и эгоистичной сволочи, которая не видит ничего плохого, чтобы резать налево и направо психов и защищает его каждый раз, притом еще ни разу в действительности не навредив.

Необыкновенный, последний в своем виде… Черный хищник.

Сознание кое-как переключается с этой мысли, и Джек небывалыми усилиями опускает глаза в пол, прерывая пыточный зрительный контакт. Ну ведь нечестно, твою мать, говорить ублюдкам такие слова, а потом прожигать таким злым золотым взглядом.

«Что б тебя… Ужас!»

— А теперь действительно проваливай, — от него отходят и демонстративно открывают дверь, давая понять, что терпеть его больше не будут.

Но беловолосый и сам бы не задержался больше. И только потому он стремительно разворачивается к двери и уже почти выходит, но как и в предыдущий раз только притормаживает и осмеливается на единственное:

— И да. По традиции, спасибо, Блэк… — однако Фрост осекается, вспоминая один из их разговоров, и тут же иронично усмехается, медленно качая головой.

— Что? — почти равнодушное со спины.

— Ты кое-что забыл.

— Уверен? — хотя звучало больше как — «ты совсем охуел?»

— Сам говорил, что скажешь в следующую полноценную встречу…

Но докончить предложение ещё несколькими словами беловолосому не светит: капюшон неожиданно слетает, и его жестко хватают за волосы, заставляя откинуть голову назад, и знакомое острое лезвие вновь чувствуется на шее, а тихий хриплый шепот позади заставляет вздрогнуть:

— Не будь настолько уверенным в своей неприкосновенности… Никогда и ни с кем, маленькая сволочь.

— Ещё скажи, что с огнем играюсь, — так же с усмешкой, но не делая попыток вырваться и даже не дергаясь, когда лезвие разрезает кожу.

— Хуже — со мной!

— Это значит, что не скажешь или…

— Питч, — перебивает мужчина, все-таки называя имя, — Но не смей меня так звать здесь.

— И почему не сказал раньше?.. — почему-то тихо, но отчасти довольно риторически спрашивает Фрост и, понимая что больше испытывать терпение действительно не стоит, легко дергается.

Его отпускают и парень, не сказав больше ни слова и накинув обратно капюшон, выходит из квартиры, прикрывая дверь и сбегая из этого блока.

А через три минуты он уже на улице, через дорогу от общаг и несвойственно себе доволен, даже не обращая внимания на тонкую полоску крови на шее и выпрыгивающее из ребер чертово сердце. Странное, но охренительное чувство почти поглощает, только вот шиза, которая вновь мутирует, никуда не делась, и… свое поведение по отношению к этой сволочи он пытается не понимать. Пытается вообще не анализировать и не вдумываться.

К черту.

Все это внутреннее состояние к одному лишь черту.

Потому что… если поймет, то станет совсем хреново, и его убьет то, что медленно, но верно начинает оживать с каждой их встречей.

А он вновь, как и ожидалось, проебал целый день. И на Кромке к душному сумраку вновь зажигаются фонари. А Джек только-только возвращается и думает, что опять день выдался совсем нестандартным, но…

«Но ты увидел его…» — непрошенные мысли, что он кое-как угомонил, пока добирался сюда, опять вылезли и Джек уже почти сдается.

Нихрена ему это не выиграть и даже не убежать.

Он опять не может не думать. И все бы нормой, только думает он о…

Беловолосый кусает губу, потом морщится от солоноватого привкуса и невольно слизывает выступившую кровь, но отвлечься не может. Хреновы мысли и он почти отпускает себя, разрешая опять проворачивать в голове все то, что произошло сегодня.

«Тебя ведь радует это, да? Единственное, что теперь тебя может радовать в этом ублюдском мире?..»

Острая фраза внутреннего голоса ошарашивает, словно окатывает ледяной водой, и Джек пару секунд даже пошевелиться не может, замирая памятником самому себе, и не замечает ничего вокруг, понимая, что хреново подсознание вытаскивает наружу и разжевывает ему то, что таится внутри. И теперь от этого не сбежать — не уйти в безумие.

От новой порции невъебенного шока о самом себе и своих мыслях парень не замечает ничего вокруг, и это для него становится самой глупой и опаснейшей ошибкой: темный силуэт, практически бесшумно подобравшийся к ошарашенному пареньку, только выжидает несколько секунд, а дальше…

Джек не успевает среагировать на шум, и не успевает даже обернуться, как резкая боль распространяется по всей голове, а сознание напросто вырубает, и последняя паническая мысль обрывается, так и не сформировавшись.