— Но, если это и был он… то…
— То что? Мы ему помешали, и он позорно сбежал? — фыркает Банниманд, подобно Фее складывая руки на груди и сверля взглядом эксперта.
— Либо это. Либо он специально убил Шипа. Предотвращая его какие-то действия. В любом случае, странное поведение.
— Похрен. В этот раз он облажался, но сукин сын все-таки ушел… Что еще есть на него? Что еще можете сказать? Нам нужен, как вы это говорите — его доскональный и как можно более полный портрет, — Фея, отвернувшаяся от экрана и, повернувшись к столу, ищет определенную папку, — Удивительно, как за все эти годы никто так и не додумался сформировать нормальную команду только ради поимки этого психа. Херовы бюрократы… Раньше надо было спонсора искать!
— Завтра приезжает мой коллега, профессор по психологии из 117 города, работает там уже двадцать лет, составляет профили на вот таких убийц. В течении суток мы рассмотрим всю имеющуюся информацию и тогда, с точностью до семидесяти процентов, скажем вам кто он, что им движет, и даже возможно можно будет вычислить следующую жертву.
— Да это мы и без вас прекрасно можем сказать. Чертов Эстет… Он будет следующим, — Астер усмехается и тоже подходит к столу, думая какую из этих долбанных секретных папок с информацией забрать домой и хорошенько проработать.
— Эстет уже мертв, либо умрет не сегодня так завтра, — острый взгляд мужчины перемещается на Норда, и он, словно понимая что-то, либо зная, прищуривается, понижая голос, — Он скоро перейдет на новую ступень, и вы ведь не думали, что просто так у вас появился влиятельный покровитель, который решился спонсировать вашу группу? Кромешный Ужас метит теперь на тот класс, который возможно тоже не без грехов, но ранее до них никто не мог добраться. Вот и зашевелились все… учитывая каких «элитных» убийц он уже вырезал за этот сезон. А сейчас, хочу вам напомнить, началась только вторая половина июля, и вы прекрасно должны понимать, что его самосуд только начинается.
— Выловим, и убьем эту суку на месте. Не доживет он до электрического стула, — Туф со злостью кидает ненужную ей папку в сторону, и ищет другую.
— Надеюсь, вы действительно с нашей помощью, либо нет, поймаете. Но могу еще предупредить, его желание в последнее время становится только сильнее, жестокость начала выходить на новый уровень. Все же, мне кажется, что-то после той облавы пошло не так…
— Конечно пошло. Разве не ясно, твою мать? Он начал отыгрываться после того, как мы чуть его не поймали, мстит сука. Вот и убийства стали чаще, с особой жестокостью и садизмом. Так, Ник. Короче, мы знаем еще кое-что новое. На эти три часа нам нужно выцепить из этих папок всю информацию, и использовать её на все сто пятьдесят процентов.
— До вас только дошло, болваны? — Туф хмыкает, но нужную папку передает младшему детективу.
— Позвольте помогу, в красных папках много научных и медицинских терминов, помощь не помешает, — встревает в разговор и подходит ближе криминалист в очках.
К нему же через неполную минуту присоединяется молодой парень. В комнате воцаряется гомон, шум, все задают друг другу вопросы, уже слышны споры и созданная группа полностью погружается в изучение всех материалов и данных, даже не обращая внимание, что один из экспертов так и стоит возле экрана, с тяжелым взглядом наблюдая за ними.
— Эмоции, впервые он убил с эмоциями… А в последующих убийствах больше похоже, что он начал на своих жертвах срывать ярость. Это незаметно, но это так. Но вы меня вновь не послушаете, так что и пояснять толку нет… — практически шепотом, под всеобщий гомон произнес мужчина, невесело усмехнувшись, — И лучше тому что или… кто вызвал его ярость ликвидироваться, уничтожив себя самой жестокой смертью в ближайшие дни…
Ты ведь хочешь, да? Знаешь, что скоро уже…
— Боже. Какого хуя ты несешь, Фрост?
Он сидит на полу в своей комнате и тупо пялится на красное солнце под слоем желто-оранжевых облаков. Почти как кровь.
«Твоя?»
— Почему не дал умереть? Зачем?..
Взгляд переводится на сложенные на коленях руки, и он хмыкает, так ехидно, так беспринципно. Он до сих пор ощущает тепло чужой кожи…
И разрядом… Двести двадцать в кожу — это всего лишь одно касание из тех десятков.
«Ты хочешь еще раз увидеть его глаза?»
— Жить расхотелось, Фрост? — теперь вслух и плевать. Плевать, что все сдвинулось с привычной карты его мира. Вся мораль, все понимание, все страхи… Все эмоции.
Они зашевелились. Они вернулись.
И ядом под кожу. В самую душу…
— Чертов Ужас! — рявкает Джек и взмахом руки откидывает от себя рядом стоящую пустую жестянку.
«Чертов ты…» — шепчет внутренний голос, и он досадливо морщится.
Он думает, как мог попасться еще раз, как мог так по-дурацки глупо с ним столкнуться, какого вообще хера придумал этот дебильный план отвлекающего маневра. Да лучше б его расстреляли на месте. Нежели он провернул все то, что творил…
«Эмоции вернулись. Сначала тебе расхотелось подыхать… А теперь, Джек?»
— Да что ты сделал, тварь такая?! — он рявкает, плевать на долбанутых соседей, плевать на жару и тишину за окнами, плевать на тонкие стены или то, кем его посчитают. Он не может больше держать все в себе.
«Он? А не ты ли сам…? Не Ужас изначально прижимал тебя к стенке, не он изображал из себя озабоченного малолетку. Не он, а ты ластился к нему, требуя внимания, как настоящая шлюха… Именно ты его соблазнял, касался, нахально смотрел в глаза и…»
— И целовал… — шепот в пустоту и хочется завыть. — Нет! Нет-нет-нет! Это все из-за хреновых хранителей… порядка. Это не я! И это все ради спасения своей шкуры…
«Ты идиот или да?»
Джек усмехается и качает головой. Он снова убегает от себя, от воспоминаний, он боится своих же проснувшихся эмоций, боится — как огня. Потому и бежит. Он так давно их не чувствовал, жил логически, посредственно… Думал лишь о выживании, и на этом была его точка. Но нет. Он, видимо, был очень плохим мальчиком в прошлых жизнях, раз судьба подкинула ему эти встречи. А еще Фрост думает, что ему невъебически так повезло. Но только почему и зачем — не знает. Ведь сколько всего происходило, а он жив. Жив, черт возьми, и невредим… А тот, кем пугали… его спас?
Нет. Нет. Нет!!!
Его не может никто спасти. Он не заслуживает. Никто не захочет спасать такого, как он… Вся фишка его гребаной жизни за пять лет — он нахуй никому не нужен.
Джек прищуривается и прицокивает, медленно переводя взгляд на недопитый второй напиток.
Черт бы его драл. Никто и никогда за него не заступался по нормальному — без корысти. А значит… и эта сволочь не может.
«Но он это сделал!»
— Очнись и признай! Но что это мне даст? Что?!
Надежду.
«Какую к чертям надежду? Какую? Ничего нет в моей жизни и не будет, а что было, посыпано сизым пеплом и нет нихрена никакой надежды! Ты — манекен, Джек, простой и хлипкий, выжженный и пустой внутри. У тебя ничего и никого нет, а питать херову надежду от того, что тебя спас самый опасный псих в 604 — это прямая дорожка в комнату со стенами из паролона и смирительной рубашке.»
Ты. Никому. Не. Нужен. Ты изгой.
— Но… Я хочу...
«Быть нужным этому городу?»
— Нет. Быть нужным… — Фрост не выдерживает — подрывается, снося с пола от своего движения все бутылки и банки. Он тихо шипит и, зажмурившись, пытается не думать. А из-за этого Ужаса эмоции ни в какую не хотят уходить.
«Все потому, что тебя кто-то спас, Фрост. Смирись. Прям как тогда, помнишь?»
Нет, он не хочет быть кому-то должен. Он не хочет быть должен Ужасу. Он не хочет зависеть от сволочи, которая перерезала пол города, так и еще из-за него же начинать чувствовать.
Скоро зайдет солнце, скоро он вновь уйдет из бетонных общежитий искать себе приключения… Он не знает, почему в последнюю неделю статически не желает выбираться утром или днем. Его тянет в сумрак. Может потому, что мозг перестал контролировать инстинкт самосохранения, а может потому, что Джек еще раз хочет встретить этого психопата.
