Он прикидывается, он играет, он ластится, выставляя себя последней похуистичной ко всему подстилкой, обнимает и совершенно не замечает, как выпрыгивает из груди сердце, а по виску стекают капельки пота. Ровно, как и старается не обращать внимания на ледяную злость в желтых глазах.
Он слышит, как полицейские матерятся, ищут убийцу и вот один из них окликает их в брезгливом и гневном «эй!» Только не среагировать именно сейчас, только не дать Ужасу посмотреть на них. Ему нужно лишь тихо хрипло рассмеяться и смотря в почти горящие золотом глаза, прикоснуться губами к острому подбородку мужчины.
— Ну же, мой хороший… — Джек вздрагивает, когда Ужас не меняясь в лице, грубо дергает его на себя, а горячие руки, не пойми как очутившиеся под его кофтой, крепко сжимают талию. Но ступор не лучший выход, ему придется играть, раз сам затеял, потому тихо хихикнув, он неадекватно улыбается и продолжает:
— Милаш, ну не стоит меня отговаривать, я хочу сделать тебе приятное прежде, чем сломаюсь. И плевать на ломку... Я всё равно уйду на но-овую лунную дорожку, а потом могу еще и… — он закусывает губу от усилившейся, почти болезненной хватки на своей талии, но не подает вида, снова играет — соблазнительно и мягко проводит пальцем по четко выраженной скуле и почти верит в свою роль. Почти хочет сделать своему убийце приятное. Улыбается настолько пошло, прижимается к сильному телу вплотную, и переводит внимание обоих сторон только на себя.
Полицейские увидят в нем лишь обколотого пацана, что продает себя ради новой дозы, не представляющий угрозы и не способный здраво мыслить. Они толком даже не взглянут на того к кому мальчишка так развязно подкатывает. А Ужас же пусть и немного, но отвлечется на него, не испепеляя взглядом этих идиотов. Иначе они все поймут, по одному его взгляду…
— Херовы нарики… Эй, твою ж, к вам обращаюсь, придурки! — рявкает один из офицеров, пока двое других проходят дальше, обшаривая тот самый зазор за деревьями, держа наготове заряженные винтовки, — Никто здесь не пробегал? Живо ответили, суки! — полицейский сплевывает и ждет ответа.
А Фрост будто только сейчас его и заметил, да и вообще заметил их всех. Он наигранно ойкает, лениво прижимаясь к Ужасу, плавно выгибаясь в спине, и медленно указывает рукой в противоположную от двора сторону.
— Пролетел подобно пуле, темный непонятный чу-удик. Так напугал меня, а еще руки красные у него были… перчатки что ль или кровь, наверное? Хм… Кажется, опять глюк словил… — растягивая слова, лениво проговаривает беловолосый, под конец фразы вызывающе смеется и опять переводит всё свое внимание на своего будущего персонального палача, закидывая руки ему на шею и притягивая ближе.
— Так что, лапа, достать сегодня ядика для нас? Это будет улё-ё-ётно дорваться до третьей башни, ну же!..
Полицейский же только матерится, проговаривает быстро что-то вроде — «так и думал» и окликает остальных:
— Грей, Мард, живо на автомагистраль, здесь бы эта тварь спрятаться не смогла, свяжитесь с третьим патрулем и направьте на главную начальную А7! — гневно командует офицер и быстро ретируется, передавая что-то по рации.
Двое младших патрульных лишь недовольно их оглядывают, тоже матерятся сквозь зубы, но следуют за старшим, а парнишка доигрывает роль пока они полностью не ушли. Он хитро смотрит в желтые глаза и откровенно усмехается, так своевольно-нахально лизнув шею мужчине и хрипло смеется. Вся его развязность и вседозволенность только для одного мужчины... И пусть они верят. Но как только шаги стихают, и полицейские покидают дворик, а остальные броневики проезжают дальше по улице, завизжав сиренами, Джек отшатывается резко и быстро, как от огня.
Вздох резко обрывается, он шумно дышит, а сознание сбоит, как у настоящего неадеквата или шизофреника, сердцу еще хуже — оно, к чертовой матери, готово сейчас выпрыгнуть через глотку.
Какого. Хера. Он. Устроил?..
Да, конечно, оправдание есть — их не убили, приняли за здешних обдолбанных нелюдей и отпустили, даже не придали значения. Он выиграл для них обоих это бегство. Или для себя… или для них. Нет уж, у Фроста слишком раскалывается голова и едет крыша, чтобы он еще задумался для кого конкретно.
Он не хочет больше ничего, ровно, как и не хочет теперь смотреть в эти чертовы желтые глаза, но оторваться от них не может. И, все же, мозг под контроль взять нужно, пытаясь хотя бы косвенно и если повезет, найти хотя бы одно оправдание своему ебнутому импровизированному плану. Только вот руки до сих пор трясутся, а дыхание не может придти в норму. Но с ним, пока что, ничего не делают. Ужас стоит там же, даже не шевелится, лишь пристально смотрит в глаза. И не поймешь этот взгляд, то ли убить хочет, то ли…
«То ли что, Джек?»
Он непроизвольно, не желая сам того, но понимая, что это его внутренний инстинкт, пятится назад, и вскоре не выдерживает, просто срываясь с места и убегает. Глупо, по-детски, испугано-глупо уносится в другую сторону.
Прочь. От всего. Даже от самого себя.
Он не может больше об этом думать, иначе сойдет с ума полностью и окончательно навсегда. Хотя, может это будет лучшим, что с ним должно произойти.
Буквально за три поворота, за три узеньких улочки, и с десяток трехэтажных застекленных зеркалами старых зданий после, приближаясь к более серьезным кварталам А7… В тот самый момент, когда до нужного укрытия оставалась одна гребаная непересеченная дорога, он встречает кордон из полицейских машин. Со своим чертовым сумбуром в голове беловолосый попросту не замечает их синие мигалки, и практически выбегает им под колеса. Но тут же спохватывается, отпрыгивает назад, замечая четыре новых броневика.
— Они что, твою мать, издеваются? — запыхавшись, почти рявкает парнишка, зло смотря на этих кретинов в консервных банках.
Но ничего не остается, кроме, как попятится назад, обратно в переулок. Чертов случай не оставляет ему шансов броневики они опять же едут по узкой дороге и Джек не сможет её перебежать, оказываясь в безопасности. А они, как каракатицы — медленные, ленивые, выебываются на всю улицу, будто им все дозволено, херовы каракатицы — не больше пяти метров в минуту, наверное. Ну что за скотство?! Он ненавидит хранителей порядка.
«Правда, вот, больше всего ты ненавидишь сейчас себя…»
И что ему остается делать? Фрост лишь судорожно выдыхает, пытаясь перевести дыхание и ищет взглядом путь отступления или отхода. Он не может находиться здесь дольше нескольких минут, он на слишком опасной территории А7.
Броневики уже близко, проезжают медленно, а в проулке так мало места — его совсем нет, чтобы спрятаться. Одна захудало-ржавая лестница на второй этаж с левой стороны и тут же рядом черная дверь запасного входа. Всё, твою мать! Но даже дверь естественно заперта, на блядство его случая и всей жизни в целом.
И что делать он не понимает. Мозг отказывается осознавать еще один стресс и правильно работать. Патрульная машина вякает противной сиреной и свет от нее отражается синим всполохом на части проулка. А ему до хрипа в горле хочется заматерится послать их нахер. Но это не поможет. Ему придется опять бороться, выкручиваться и с силой стиснув зубы, чтобы громко не зарычать, развернуться, для нахождения другой тропы.
Хотя, Джек прекрасно понимает, что обратно сбежать откуда он прибежал, он просто физически и морально не сможет. И это слишком опасно, учитывая, какую операцию развернула херова полиция за несколькими улицами позади. Он не выживет там.
Еще пару метров и машина будет возле проулка, а его без проблем можно будет заметить и без проблем сцапать. И, да, конечно, Фрост ничего больше не может придумать, никакие здравые мысли после произошедшего не появляются у него. Он даже не понимает бежать ли ему или стоять на месте.
«Может действительно отдастся на волю случая и ждать сорок пятый калибр в сердце?»
Беловолосый готов заскулить и сдаться, но жизнь ему, с какого-то хрена, дороже. Поэтому он на автомате, не медля, разворачивается, рискнув сбежать и попытать счастье меж другими зданиями, но развернувшись только резко наталкивается на кого-то и чуть ли не вскрикивает. Мгновение замедляется, как на той чертовой заброшке, он поднимает медленно голову, готовясь встретить очередного ублюдка, только вот встречается взглядом с желтыми глазами.
