А дело было в хреновых камерах, в его прогулках по ночам и недостатке свидетелей. Всё же, бойня в девятиэтажке не оставила практически никаких улик, и, судя по всему, из бойцов спецназначения никто не выжил, а уж подростки и тем паче…

«Кроме тебя, Фрост»

Он отмахивается от своего же голоса, и пока эти придурки офицеры ждут кого-то из старших, Беловолосый усиленно вспоминает, были же где-то рядом с той заброшкой камеры или на ближайших главных улицах, по которым он впоследствии и сбежал. Черт бы с тупиками, проулками и проходами сквозь заброшенные склады, но вот несколько центральных улиц ему таки перебежать пришлось.

Он закусывает губу, думает, что все равно был в капюшоне и даже если мельком попался под съемку, предъявить они ничего не смогут, а сталкеров, даже к пяти часам утра по улицам может быть предостаточно. Если б знали наверняка, что это он, то нашли бы его раньше, тупо прогнали по той же базе, указав единственную его отличительную черту — цвет волос.

А судя по мальчишкам, что были задержаны и допрашивались здесь с трех часов дня, выявить конкретного они не могут, так лишь, собрали тех немногих, кто живет или часто бегает поблизости тех заброшек, в надежде что кто-то да что-то видел.

Хлопок вновь открывающейся и закрывающейся двери отвлекает, Фрост поднимает голову и недовольно смотрит на смуглого низенького полицейского, который зашел с двумя папками, и устало потирает сейчас переносицу.

— А где Банниманд? — спрашивает младший.

— В другой допросной, как всегда злой и посылает все через раз. Сказал что заглянет через минут пятнадцать, — отвечает пришедший, мельком оглядывая Джека, и кидая папки на край стола.

— Как всегда, твою мать, — хмыкает младший офицер, что так и остался стоять возле двери, — Поругались, значит с Нордом они, а страдает от этого теперь весь отдел!

— Да ты что, они ж теперь важные птицы, мать их. Куда отделу до них? — хмыкает низенький полицейский, и, прочистив горло, направляется ко второму стулу возле стола.

 — Что ж, пока его нет, приступим… — начинает он, — Итак, меня зовут Мартин Булак, а ты стало быть…

Мужчина поворачивается к девушке, и та, видимо, найдя информацию о Джеке, подает ему планшет с открытой вкладкой.

— Угу. Джек Фрост. Девятнадцать лет, рожденный и выросший на территории 604, оу… Пять лет без регистрации? Сильно… Угу, понятно… — мужчина читает всю информацию, что все еще, к великому сожалению Фроста, сохранилась в ОЦР, и временами кивает. А парень лишь недобро прищуривается, в момент раскусывая поведение полицейского, и зная, что его будут сейчас по-хорошему выспрашивать, не пугать и даже всячески задабривать.

«Добрый дядя полицейский, твою ж!» — рычит подсознание и Фрост согласен.

— Скажи-ка мне, Джек, а где ты был в ночь с седьмого на восьмое?

— Дома… — неохотно начинает парень, понимая, что дома то у него фактически и нет, а каморка в которой он живет по закону ему вовсе и не принадлежит.

— Дома это где? По данным ОЦР твой дом…

— Я знаю, что там по данным ОЦР, — резко обрывает парень, холодно смотря на хранителя порядка, — Ровно и то, что нашу квартиру на проспекте Лайя, возле третьей магистральной В3 отобрали гребаные чиновники, как только ебаные Альфы убили моих родителей! И плевать вы хотели, что ребенок остался на улице без средств к существованию и надлежащей опеки.

Беловолосый смотрит волком на хранителя порядка и его совсем не колышет мертвая тишина образовавшаяся в комнате, а отпавшую челюсть у девчонки и злобный взгляд младшего офицера он тупо игнорирует, даже не заморачиваясь.

— Кхм… — Мартин поправляет воротник черной рубашки, мнется, но, судя по всему, возразить ничего не может, да и нечего. Он решает зайти с другого бока, и медленно открывает одну из папок, что лежали возле него.

— Джек, я все понимаю, что ты потерял родителей, не хочешь идти на контакт и привык жить так, как тебе вздумается, ты уже совершеннолетний и прекрасно все понимаешь, но дело очень серьезное и если не хочешь, чтоб тебя посадили за дачу ложных показаний… — мужчина поднимает глаза, как бы пытаясь запугать этой фразой парня, но Фрост только скептически поднимает бровь, нахально глядя в черные глаза полицейского. Фокус не прокатывает, офицер стушевывается и понимает, что не на того нарвался, и покачав головой продолжает:

— Ладно. Давай начистоту. Где ты был с седьмого в ночь на восьмое?

— Дома, в общежитиях на Кромке, — сухо произносит Джек, и устало откидывается на стул.

— Хорошо. Скажи, а вот это… — дознаватель вытаскивает из множества бумаг одну распечатанную фотографию и подсовывает Джеку, — … не ты?

На смытом снимке, судя по всему распечатанном с камеры наблюдения, серая фигура бежит через опустевшую дорогу, низко наклонив голову в капюшоне, темнота и незначительный свет, а так же явный многократный зум скрывает, как лицо незнакомца, так и искажает любые четкие пропорции тела или отличительные черты. А Джек лишь на мгновение напрягается, узнавая на снимке себя. Благо, это была ночь, благо с правой стороны, с той с которой и засняла его камера, не видно левую сторону, как раз ту часть окровавленной кофты и подранного края джинс.

Он незаметно облегченно выдыхает и старается выровнять учащенный пульс. Однако и просто быстро ответить он не может, ровно, как и не может показать свою панику, беловолосый тихо хмыкает и медленно качает головой.

— Нет, не я. Во-первых, я был у себя, а во-вторых предпочитаю темные тона одежды, особенно в ночные вылазки.

Врет, в наглую и на свой же риск. Ему посчастливилось сегодня додуматься и одеть все темное, благо солнце зашло за грозовые тучи и не палило своими лучами. Потому ему могут поверить, да и логично это — маскироваться под темное время в темные одежды.

Он надеется, что больше нигде не засветился, и не спалился со своими светлыми волосами и его в скором времени отсюда выпустят. Джек медленно выдыхает и приказывает долбанутому сердцу успокоится, пока оно не выпрыгнуло из-за страха на этот чертов металлический стол.

В комнате раздается недоверчивое фырканье младшего офицера, но он держится и спокойно рассматривает фотографию, показывая этим, что вовсе не волнуется, и, вообще, его связи с типом на фото нет.

— Хорошо, Фрост, — видя пофигистичную реакцию подростка, и не найдя другого выхода, как рассказать часть произошедшего, Мартин берется за другую папку, и шумно выдохнув, быстро открывает ее, сразу же бурча ругательства и даже не обращая внимания, как девушка офицер резко отшатнулась, завидев новые фото.

А Джек продумывает, знает наверняка, что на этих снимках, понимает, к чему его ведут, и на что теперь будут давить. Он прикусывает уже болящую губу и не знает, какого вообще черта выбрал такую позицию. С одной стороны, если он ничего не видел, то и внимания к нему меньше, отпустят и вновь он будет одним из призраков, что шныряют по Кромке. С другой стороны, неприятное гнетущее чувство тянуло внутри, возможно совесть, а возможно и страх… Только вот последнее неясно. Случись что, полиция хрен его защитит, он уж знает, и ни за какие кредиты и клятвы не поверит в это их добродушие к подросткам и нелегалам.

Из временное «по-хорошему» лишь для отвода глаз и, чтоб с ними шли на контакт. Джек скептично фыркает про себя.

Да конечно, их руководству и так сейчас несладко, а запугивать и без того напуганных людей вовсе к никаким подвижкам не приведет. Вот и пытаются играть, пытаются хоть что-то узнать, когда похерили и проебали такую операцию. А то что проебали, Фрост знает точно и наверняка.

— Я хочу, чтоб ты посмотрел на эти снимки… — дознаватель достает более пяти фотографий и так же кладет их рядом с парнем, сочувственно при этом посмотрев ему в глаза, — Да, это будет неприятно, но эти ребята погибли ни за что, от рук этого подонка, и нам сейчас важна хоть какая-то из улик или свидетельство…

— От рук какого именно? В 604 много психов, и я не понимаю о ком вы, — Джек осторожно подбирается, чувствуя что не прогадал, а еще чувствуя необъяснимую, буквально иррациональную волну злости, поднимающуюся где-то из глубин сознания.