Не её, но… они пиздец как похожи, так, что Джеку индифферентно хочется пустить себе пулю в лоб, но он только медленно по логике понимает, что последует в рассказе дальше. Парнишка глотает бритвы, застрявшие в горле, обескуражено не готовый к такой правде, к такому прошлому своего бесценного и не знает как управлять своими же черт возьми эмоциями…

Шуршат папки под тихий голос мужчины — нераскрытое дело, но Джек всё же медленно прикрывает глаза, рефлекторно сжимая руки в кулаки. Палится и на нахуй страховку, но ему так прозрачно уже похуй, когда перед ним ещё одна папка, дело которое списали, создали, как всегда ебучую видимость оплошности и забросили в утиль, как тысячи остальных.

— Он творил жестокие, страшные дела, с садизмом устраивал на своем бронированном джипе на дорогах аварии с большим количество жертв и летальных исходов, что примечательно — предварительно за неделю до того выбирал цель, знакомился, обычно это были девушки со средне обеспеченных районов, заводил дружбу. Чаще просто флирт, Люку нужен был контакт с ними, даже минимальный, а после караулил их на перекрестках или в машинах родителей, друзей и... врезался на полной скорости…

Это все поясняют достаточно серьезным тоном, рассказом, какой мразью был этот сукин сын, но Фрост лояльно пропускает, ему до ада под ребрами важно другое нераскрытое дело, та авария девятилетней давности. Джек кусает губы до крови, чтобы не было так мерзко больно внутри читая эти, почти стершиеся, строчки — погибли все, лишь она на месте ещё была жива до приезда скорой, была в сознании и... Мать, отец и их двое взрослых детей, младшая — Кэтрин Блэк и её старший брат…

Нет, блядь! Нет! Нет! Нет!

Он неосознанно проводит дрожащим пальцем по надписи — «…Питч Блэк» и хочет завыть в голос от гребаного понимания и боли, только теперь не своей! Джек тупо не знает, как описать то, что внутри выжигается и подыхает сдирая куски мяса попутно, вроде не своё, вроде и болеть не должно, но оно убивает медленно и беспощадно.

— ...Это дело списали специально, не стали вносить в общие протоколы. Она была для него особенной, он дружил с такими необычными, как она, после привечал, ухаживал, обольщал, заводил романы, и в конечном итоге подсаживал на сильные наркотики… Когда же девушка надоедала или был пик его игры с ней, он подстраивал аварии… К сожалению, в той аварии погибли все члены семьи, а Люк вышел чистым из воды...

«Не все. Один выжил…» — проносится в опровержение злобным в мыслях Джека, и гребаный тремор по всему телу, но похуй даже если спалится, равно на то, что опять ебаное мокрое по щекам. Что? Почему именно сейчас?

— Так значит… — перебивает мужчина, отвлекая внимание Джека на себя, но никак не ожидает столкнуться с таким ледяным и злобным взглядом; профессор наконец понимает столь нетипичную, резко сменившуюся, реакцию подростка, который одним взглядом даёт понять, что ещё хоть слово и он убьет нахуй. Джеку не до допроса, Джеку уже не до чего, и хоть одно неправильное слово и он разорвет, за эту тему, за это нераскрытое дело… за...

Мужчина составляет свой пазл до конца, щурится слегка, но не зло, скорее проницательно осматривая зверёнка, который сейчас сидит напротив и оплакивает, сам того не осознавая, а может быть и осознавая?

— …Значит, я ошибся, — спокойно говорит наконец седоволосый мужчина, осторожно закрывая все папки, — Думаю было зря вам показывать и рассказывать про дела, которые все забыли и не придают значения, а как жаль! Но, скорее всего, придется всё это выкинуть и начать заново. Увы, молодой человек, ничего я не смог понять… — он пожимает плечами под внимательный взгляд парня и складывает всё обратно, так как и принес сюда полчаса назад.

Лучше оставить то, что непонятно для людей, но понятно для зверей. Пожилой мужчина отодвигает стул, выпрямляясь, и ещё раз мельком смотрит на подростка. Нет, пожалуй не стоит считать этого юношу обычной гранью. Он нечто большее… если его уже старческий ум хоть что-то ещё понимает в этой безумной жизни. Он молча выходит из допросной, даже не попрощавшись, так и не подключив обратно камеру.

— Вот значит как?.. — в тишине пустой комнаты озвучивает Джек знающий, что сейчас за ним никто не следит. У него смешанные эмоции, но кроме пепла и неправильной странной ненависти и боли, он не чувствует ничего, разве что, хочет выбраться, впервые не похерив себя.

Он не думал, что когда либо узнает, уже даже забил, запретил себе думать — что было там, семь лет назад… Девять, — поправляя мысленно. Девять. Додумать детали с учетом новых знаний не сложно, ровно и понять, почему только через два года после аварии… Джек закрывает глаза, жмурится, чтобы не думать, не продумывать, это выматывает хуевищней нежели его разговор и признание в своем прошлом. Это кроет, непонятно, жестокой сука неправильностью, несправедливостью. Ебаной пленкой, под которой задыхаешься, хотя и понимаешь, что это не твое.

Тебе больно за него, — проносится где-то там в подкорке и ему хочется завыть, а потом подпалить напалмом весь город. Да сука, черти вас дери, да! Да!

Джек всхлипывает и вновь прокручивает неосознанно в голове, и образ девушки вновь перед глазами, и блядь какой это тотальный ахуй; ментальной шрапнелью под кожу, и теперь живи с этим знанием и болью как хочешь.

Особенно с тем, что ты ничего — ну ничего! — не можешь сделать для него! Ничего даже сказать, даже обмолвиться не сможешь! Не сможешь даже напомнить ему, не допустишь этого.

Джек опускает голову на сложенные руки и тихо воет в голос, слыша, что за дверьми начался ебучий шум и его наверняка никто не услышит.

Опустошение... И вновь он чувствует, что мир выжгли, только разве так бывает? Бывает такая эмпатия и такое чувство чужой потери? И насколько тогда было больно и хуево ему?

«Насколько твоему хищнику...» — Джек вскидывается на стуле, рычит и обрывает мысли, не может! Он сука не может об этом даже задуматься, не может это переварить, мозгов блядь не хватает, и эмоции хуй пойми в каком раздрае. Это слишком для него, слишком цепляет и рвет на живую, с мясом и жилами наружу.

Пожарная сигнализация срабатывает слишком резко, своим воем и «дождем» за дверью, здесь же только пищит, так, что у парня по первой закладывает уши и он испуганно вскрикивает.

— Да какого хуя на этот раз?! — рявкает Фрост, мотая головой и не понимая, что у этих ебланов происходит. Почему все за дверью орут, что-то командуют... Что происходит?

Через две секунды внезапные выстрелы где-то наверху разносятся по всему зданию, и Джек вскакивает со стула, охуевше оглядывая потолок. Да, как будто он так и увидит, что происходит на втором или даже на третьем этаже! Что блядь происходит? Взлом? Террористы? Напились, и свои же устроили перестрелку? Банды Альф нагрянули?

Топот у дверей и крики офицеров уебков чересчур спешен, слышится, что кто-то ранен и у них отключена вся безопасность и информационные каналы связи, даже телефоны накрылись и рации глушатся...

Нехорошее такое предчувствие подмывает Джека подобраться и подойти дверям, прислушиваясь к ору и гаму, к панике, к тотальной, мать её, панике творящейся снаружи. Линии перебиты, связь даже по усиленным каналам не проходит, броневиков на парковках нет, равно и запасов оружия с хранилища… Да... Какого хера у них там происходит?

Джек случайно нажимает на ручку двери и вовсе не ожидает, что та отопрется. Ну блядь конечно же! Тот эксперт его даже не закрывал, а офицер видимо забыл про него. А это значит, что пора испытывать удачу!

Он не запоминает, как оказывается в тупике площадки между вторым и третьим этажом на пожарном выходе; две минуты перебежек и страха нарваться на пулю, понимание, что через главный вход ему не выбраться и убойная доза адреналина в кровь, а теперь сука он здесь, едва может отдышаться из-за молниеносных передвижений и перебежек, пока на всех этажах чертов переполох и доведения до безумия массовая паника, и хрен не пойми из-за чего. Джек прижимает руку к груди и тут же опускает взгляд из-за холода в этом месте... Что за нахуй сегодня с ним творится? Опять адреналин? Но как он смог упустить момент, и где, где, блядь, он нашел этот ебаный нож, с которым можно спокойно не на человека, а на приличного, сука, медведя идти? Где и как стащил?