— Забыл? Сука это у нас ты, более подходишь.
— А ты кто? — позволяя намек на улыбку и подняв голову, заглядывая мужчине в глаза.
Тварь ночи, что вырежет любого ради забавы, но ты единственный бессмертный для меня…
— Сам знаешь, Фрост.
Блэк, не задумываясь над действиями, поглаживает мальчишку по спине, дозволяет быть сейчас так близко, и прищурено вспоминает сегодняшний день, смотря на темный Север, где отсвет только от нескольких фонарей на округу да и от дальних прожекторов 604.
— А теперь поговорим, — нехотя начинает Питч, чувствуя, как уже от первой фразы парень напрягается в его руках, — Ответишь мне, какого черта ты так боишься обыкновенной иглы под кожу?
Иглы, шприца, зверем затравленным смотришь на ампулы и перебарываешь подсознательный животный страх, уверенный, что я этого не замечу.
Ужас кивает себе в мыслях, когда предположения подтверждаются и Джек, вздрогнув, моментально отстраняется, не желая смотреть в глаза. Интерес подогревается ещё больший; что же блядь скрыто в том промежутке времени, где точкой отсчета стало убийство его родителей в четырнадцать и возвращение на Кромку в шестнадцать?
Два года…
Где ты проебывал два года, Фрост?
Но сволоченыш отвлекает, шумно выдыхает, словно с чем-то собравшись и, наконец, поднимает голову, теперь смотря не так боязно.
— А ты ответишь, откуда у тебя такой профессионализм в медицинской сфере? — Джек чутка склоняет голову на бок и подозрительно прищуривается, — Я видел швы… И помню когда ты меня вытаскивал из коматоза. Думаешь, я настолько дурак, что не отличу дилетанта от того, кто, так или иначе, был связан с медом, причем долго и упорно, учитывая сегодняшнюю лекцию об антидотах и взаимодействиях препаратов на организм?
Сволочь, что прекрасно может анализировать и схватывать всё налету, но, блядь, как дело доходит до собственной безопасности, становится тупой амебой. Мысленно и невзначай принимая смышленость мальчишки, но даже не желая давать ему нить, дабы зацепится за что-то или начать развязывать озвученную тему. Питчу хочется ответить более грубо, дав понять Фросту, что он та ещё сволочь, а не смертник 604, но желание слишком необоснованное, вызванное злостью, нелогичное, потому вслух он говорит совершенно другое:
— В этот раз можешь считать, что я позволяю тебе не отвечать, бляденыш.
— Так если блядь, то какого хуя держишь? — фыркнув на резкую смену настроения и темы, Джек вновь склоняет голову на бок, только теперь налево, хитро притом ухмыляясь, — Может, вновь разбежимся? Пошлешь нахуй, или что ты делаешь в таких случаях?
— Опять бесишься? — с силой дергая белобрысого идиота к себе ближе и едва ли удосуживая его взглядом.
— Твоя вина, — беззаботно пожимает плечами парнишка и слегка отстраняется, — Тебя никто за язык не тянул, и всё было хорошо, но нет! Тебе нужно, как всегда, одним вопросом всё похерить на корню. Да, твою ж мать, и в этом весь Ужас!..
— Заткнись, Фрост.
— Неа… — Джек игнорирует насколько сильно чужие пальцы впиваются в бока, ровно, как и этот пристальный наигранно-злой взгляд, — Даже и не собираюсь затыкаться. Сам вынудил, сам теперь и затыкай, если конечно сможешь, Ужас.
Парень специально выделяет последнее, с нажимом, с легкой издевкой, однако тему разговора всё же сменяет, ровно, как и свое раздражение из-за ублюдских ненужных вопросов, и теперь вовсю веселится, так нахально улыбаясь и показывая, что ничерта не боится.
— Для того, чтобы ты заткнулся, мне тебя выпотрошить? — жестокое предположение, но явно проигрышное, всё же склоняясь ближе, заглядывая в этот искрящийся ебанутым весельем взгляд. И какого только хуя этот смертник перевернул серьезный разговор в такое придурочное русло? Как, блядь, у него это получается?
— Нет. Лучше… Поцелуй… — сглотнув, требует Фрост, переводя жадный взгляд на губы мужчины. И сразу становится понятно, как ему надоели бессмысленные перепалки.
Как, блядь, им обоим они надоели.
Сука — довольное в мыслях, и Питч исполняет его просьбу, конечно не признаваясь себе, что хочет этого больше мальчишки. С понимающей усмешкой прикасаясь к теплым губам льнущего ближе Джека. И это первое, что ведет к спусковому, а о гребаных ноутбуках и оповещениях можно вновь благополучно забыть и попрощаться минимум на часов двенадцать.
Да и поебать сейчас Ужасу на это. Лишь собственнически обнять белоснежное бедствие, нетерпеливо запуская пальцы в мягкие волосы.
Это то, что и нужно было сделать ещё утром, когда белоснежный сидел на столе с этим непонимающим, растерянным взглядом испуганного зверенка.
Прижать его вплотную сцепляя руки за спиной, как нехуй делать, только этого мало, совсем мизерно, и даже в глазах мальчишки это читается; Ужас лишь недобро усмехается, приподнимает его за талию и усаживает на широкий подоконник. Блеск в чужих серых глазах разгорается сильнее, до одуряющего, словно за раз и в жерло блядского проснувшегося вулкана. Только так и надо, так им и нужно. Совсем бесцеремонно, без человеческих дозволенных и нежных прелюдий, и дергая узкую молнию резко вниз, нагло расстегивая, оголяя эти худые плечи, ключицы, срывая до конца блядскую тряпку с изящного белого тела, на его счастье единственную тряпку.
И белоснежный не промах — не боится, как и всегда, что только раззадоривает. И лишь полуулыбка Джека, обещающая, ликующая, сводит на нет всё что было между ними ранее, и этот взгляд — восхищенный, довольный и в то же время с той самой долей превосходства за которую другого он бы прирезал на месте. Только вот Фросту за такое ничего не будет, и сученыш это знает — в наглую пользуется, чувствует, раздраконивает и в то же время дает повод себя приструнить.
Привилегия на полное право собственничества, чем хищник может воспользоваться в любое время. И пользуется сейчас.
— Ты зарываешься. Забываешь… с кем начал игру, — зловещим шепотом и ставя первую багряную метку на левой ключице, под такой умоляющий мальчишеский стон.
— Уверен? Может, я хочу узнать, кто выиграет в этот раз, Ужас…
Ужас — несдержанным всхлипом, Ужас — хуже контрольного в голову… И, сука, только Фрост может назвать Ужасом так, что невольно выстроенные предупреждающие параллели и запреты осыпаются подобно пеплу выжженного тела. И он именно тем самым хищником — Ужасом — поддается на соблазн девятнадцатилетнего малолетки.
— По грани решил, да? — с неверящей усмешкой, осторожно прикусывая под челюстью.
— Нет, тебя дожидался, чтобы вместе пройти… — искренне, ломаным хриплым голосом, прогибаясь под грубыми прикосновениями своего долгожданного.
Злой рык и парня тотчас хватают за глотку — не так как обычно — злобно, предупреждающе, так, чтоб понял, отступил назад, не испытывал ублюдство своей судьбы. И ебал Блэк благородство и высокие порывы со шпиля 604, не в них дело. А в нем, всё блядь дело в нём — в этом белоснежном сволочёныше, который смотрит смело, жадно, с просьбой, желанием и четким пониманием… Догадливая белоснежная погибель, решившая поиграть в смелого искреннего мальчика.
Ебаный мелкий провокатор. Пройти он захотел, только не знает, к чему это всё приведет.
— Вконец решил ебнуть свою жизнь видимо, раз нихуя не соображаешь о чем просишь!.. — ядовитый шепот, прямо смотря в серые глаза, — Но нет, в этом, сука мелкая, даже не надейся выиграть — подыгрывать не стану.
— Да что ты? — издевкой шипит Фрост, резко, словно кобра в броске, поддаваясь ближе, — Я свою жизнь ебнул уже в тот момент, когда тебя предупредил об облаве, а ты после её окончательно стер из перспектив выживаемого, когда спас! Так что завязывай с бравадами благородного и затащи туда, откуда не возвращаются! — Джек смотрит прямо, выдерживает этот опасный прожигающий взгляд, с несвойственной понимающей усмешкой и решительным настроем дойти до конца.
Туда откуда не возвращаются присвоенные. За ебучую грань. Только не понимает блядь мелкая, что грань эта лезвия, острого такого, смертоносного, и это только первые шаги безболезненные, пока острота лезвия не начинает пропарывать кожу глубже, до мышц, до костей, а вот потом взвоешь, запросишься обратно… Только обратно лишь вперед ногами.
