Путаная политика, постоянные метания Павла то в одну сторону, то в другую, непостижимые, никому не нужные реформы измучили всех, кому приходилось воплощать их в жизнь. Насколько при Екатерине было все проще! Россия была Россией, никто и не пытался переделать ее на европейский лад. Да и зачем? Кому нужно и так в Европу съездит, остальным же без надобности! Павел же Петрович считал иначе. Детей дворянских запретил посылать на учебу за границу с тем, чтобы учились дома. А вместо этого организовал новый университет. Наложил запрет на иностранную музыку и литературу. И чего достиг? Да ровным счетом ничего! Свои писаки повылезали, как грибы после дождя. И какие! Похлестче французских! И музыку, как не стало итальянской, свою писать научились. Романсы, вон, в каждом доме, все, кому не лень, складывают. Еще и оперы делать пытаются! Благо, для этого много ума не надо.

Когда пришло известие о скоропостижной смерти Императора Павла I, скончавшегося от внезапной болезни, Милорадов вздохнул с облегчением. Если кто и взял грех на душу (о чем шептались тогда во всех Петербургских салонах) и Павла действительно задушили, то Сергей Андреевич никак не мог осуждать заговорщиков.

Была ли у Павла Петровича звезда во лбу? Бесспорно, была. Это-то и пугало!

И с запретом на шелк у него ничего не вышло. Как торговали в России французским шелком и итальянским бархатом, так и по сей день торгуют. Не только иностранцы, россияне тоже. Некто Алексей Линчевский в последние годы открыл в Петербурге несколько новых мануфактурных лавок. Сергей Андреевич, пребывая в столице, любил туда захаживать, ибо считал себя знатоком и ценителем шелка. Фамилия купца была ему хорошо знакома, да мало ли в России однофамильцев! Этот Линчевский – торговец, стало быть, не дворянин, а значит, к той, забытой, отношения не имеет. А раз не связан с ней, то и товары – не от старика Лоренцини. Господин барон был патриотом. Он предпочитал покупать ткани у Линчевского, кем бы тот ни был, нежели у итальянских купцов.

Перед тем, как отправиться в Баден, Сергей Андреевич остановился в Вене. Барон желал проконсультироваться у лучших австрийских профессоров, коих ему рекомендовал императорский врач. Жить в гостинице, равно как и у коллег-дипломатов, Милорадову не советовали. По мнению лейб-медика только домашняя обстановка, забота и полный покой могли способствовать скорейшему исцелению господина барона. А какой покой там, где постоянно говорят о делах? Посему Сергей Андреевич привез с собой рекомендательное письмо к баронессе фон Хольдринг, любезно предоставленное ему супругой нынешнего австрийского посла в Петербурге.

Эрнестина фон Хольдринг оказалась чрезвычайно милой старушкой. Она приняла российского гостя, как сына. Неделя, проведенная в ее особняке, возвратила Сергею Андреевичу некое подобие душевного равновесия. Но в это утро снова все смешалось, всколыхнулось ненавистью и болью!

Госпожа баронесса со своим гостем изволила сидеть в саду, в беседке, под сенью цветущих роз. Она заботливо наливала барону крюшон и пересказывала прочитанный недавно французский роман. Только кованная чугунная ограда отделяла сад баронессы от улицы, но сюда почти не проникали обычные городские звуки. Улица была тихой, разве что иногда кто-нибудь проскачет верхом, или пройдет торговец с громыхающей тележкой.

На этот раз тишина была нарушена шумом подъехавшего экипажа, запряженного парой роскошных лошадей.

А через пять минут в саду появилась горничная баронессы, француженка.

- К вам синьор Лоренцини, мадам, - сказала она, приседая перед госпожой.

Барон Милорадов лишился дара речи. Этого он никак не ожидал. Так вот почему фамилия баронессы показалась ему такой знакомой! Как жаль, что он раньше не вспомнил, где слышал ее! А хозяйка, меж тем, повернулась к барону и сказала с улыбкой:

- Сейчас я познакомлю вас с очень интересным человеком!

И поторопила горничную:

- Идите же, Женевьева. Проводите синьора к нам!

Но как только горничная ушла, Эрнестина встала, и сама направилась навстречу новому гостю:

- Эта девушка слишком неповоротлива! Нехорошо заставлять старых друзей ждать так долго!

У Сергея Андреевича не было никакой возможности исчезнуть из этой беседки, как и не было возможности сказать, что он никогда в жизни больше не желает встречаться с Алессандро Лоренцини.

Сандро баронесса встретила на дорожке, на полпути к дому.

Пока они медленно направлялись к беседке, господину Милорадову была предоставлена великолепная возможность рассмотреть своего заклятого врага.

Издалека казалось, что годы совсем не отразились на нем. “Почему? - подумал Сергей Андреевич. - Ведь мы ровесники!”

Лоренцини был все так же строен, как и пятнадцать лет назад. Одет - в своей обычной манере - очень строго. Никаких драгоценностей, только золотая цепочка часов, украсившая жилет. Присматриваясь к сопернику, барон, хорошо разбиравшийся в подобных вещах, невольно отметил, что платье его отнюдь не из дешевых, ибо такая изысканная простота достигается нелегко. И только когда Лоренцини подошел ближе, Сергей Андреевич несколько успокоился. Он заметил и седину в его волосах, и тонкие морщинки в уголках чуть прищуренных глаз. “Плохо видит”, - удовлетворенно подумал он.

Но баронесса так и не довела своего гостя до беседки. Они остановились неподалеку, продолжая разговор, который, хоть и велся по-итальянски, был, тем не менее, Сергею Андреевичу вполне понятен. Барон, еще в бытность свою консулом в Генуе, научился отлично понимать этот язык, хоть никогда и не говорил на нем.

- Рада, что вы не забываете старуху, - говорила баронесса, видимо, в ответ Лоренцини. - Подумать только, как время бежит! Кажется, только недавно мы крестили его, а уже четырнадцать лет! Почему же Стефано не приехал с вами? Мог бы и сам пригласить крестную!

- Он сейчас в Генуе, они с Паоло гостят у старшей сестры. Но к началу июля приедут, вместе с Марой и ее детьми.

- Значит, в день рождения наследника соберется вся семья?

- Да, наконец-то! Нина пеняет мне каждый день, за то, что я отослал старших сыновей, но мне хотелось, чтобы она поскорей окрепла после родов. Ей и с малышкой забот вполне хватает!

- Сколько уже вашей Натали? – поинтересовалась баронесса.

- Пять месяцев, сударыня.

- А как мой маленький любимчик?

- Все такой же неугомонный! Ему скоро шесть лет, но шалит он куда больше, чем Натали. Порой мне кажется, что мои девочки гораздо мудрее мальчишек.

Что-то в ответе Лоренцини баронессе очень понравилось. Она рассмеялась своим скрипучим старческим смехом:

- Я вижу, Алессандро, вы не исключение из общего правила. Все мужчины мечтают о сыновьях, но дочери завладевают их сердцами без остатка!

Похоже, баронесса забыла, что собиралась познакомить Лоренцини с Милорадовым. И Сергей Андреевич мечтал, чтобы она об этом никогда не вспомнила. Ей же восемьдесят лет! Она даже имени своего помнить не должна! Но у Эрнестины с памятью было все в порядке, просто она не желала пока выпускать своего нового гостя из рук.

- Так вы решили прочно обосноваться в Вене? – задала она следующий вопрос.

На что Лоренцини ответил:

- Как знать, куда судьба в следующий раз забросит артиста? Мне пришлось немало путешествовать.

- Да, конечно, с тех самых пор, как вы так неожиданно сбежали из Вены… пять сезонов в Ла Скала, два в Гранд Опера и, наконец, четыре снова здесь!

Еще три - дома, в Генуе, - напомнил он.

Эти годы были для него не менее важны, чем остальные. Семь лет назад отец неожиданно вызвал его из Милана и объявил, что желает отойти от дел.

- Ты не купец, Сандро и никогда им не будешь, - сказал он. – Конечно, ты останешься главным наследником, но дела я хочу передать Алексею.

Сандро молчал. Какие у него могли быть возражения? Он сам привез этого мальчишку в Геную и вручил Гаспаро. Гаспаро учил его, воспитывал, с невероятным трудом добивался вольной. Сандро был несказанно рад, что благодаря Алеше его самого оставили в покое на целых восемь лет.