- Ах! Как же так?

- За долги, голубушка! В который уж раз в карты проигрался! Вере Федоровне письмо прислал, дай, мол, Веруня, денег, имение выкупить! Не дашь, – застрелюсь. А Надежда Федоровна пишет сестрице: не давай, пусть сам выкручивается, сил уже с ним нет! Та и не дала. Вот он и застрелился. Вера Федоровна вчера сама не своя приехала. А муж ее Федору Кирилловичу говорит: что ж это он, мерзавец, свой грех на Веруню переложил!

Нина, испуганно прижав руки к груди, слушала старуху. А та продолжала:

- Сегодня поутру и уехали все они к Надежде Федоровне. Они-то с Павликом там одни остались… Барин пожелал их домой забрать. Пока соберутся… с долгами порешат… ранее, чем через две недели, не воротятся! Но вы, ежели хотите, оставайтесь. В комнате вашей даже занавески поменяли, барыня велела.

Нина растерянно оглянулась на Сергея, который неслышно вошел вслед за ней.

- Не до тебя здесь сейчас, Нинушка. – тихо сказал он. – Поехали. Кузинам напишешь с дороги.

В карете Нина забилась в уголок и закрыла лицо руками. Сочувствие переполняло ее, но слез не было. Бедная Надя! А Веруне-то это за что? Сандро, зачем же ты меня покинул?!

Бумажная волокита, отписки, разбирательства. Возмездия за Лоренцини никто не требует, но к ответу призовут непременно. Потерял пассажира, Карл Иванович? Отвечай!

В лучшем случае, опять ходить в помощниках.

Ремонт “Борисфена” – сущее отдохновение для души. Любит фон Моллер свой бриг, потому и обхаживает, как невесту, хоть, возможно, и придется отдать его в чужие руки.

В Стамбуле ремонтировались прочно, но лишь для того, чтобы выйти в море и добраться домой. Теперь же наводят красоту.

Хорошего леса в Севастополе днем с огнем не найти. Город строится, все материалы, что приходят в Ахтиарскую бухту, расхватываются в мгновенье ока. И если камень для постройки домов еще можно нарубить в Инкермане или разобрать руины древнего Херсонеса, то дубовые доски – на вес золота. Фон Моллер выкручивается, как может. Так делают все. Что жаловаться, если сам Ушаков, когда нужда возникла, в Херсон за лесом ездил!

Рана на ноге затянулась, хоть все еще дает знать о себе, особенно под вечер. Но это пустяк. Досадно, что не удалось найти итальянца. И море за месяц тела не вынесло.

Замечательный город Севастополь. Сначала Карлу, любившему столичную жизнь, было здесь слишком скучно, но постепенно он привык. Теперь и не тянет в Петербург. А из последнего похода после всех злоключений он вернулся домой, как в тихую гавань.

Вот только с новым названием для города император Павел явно намудрил. Фон Моллер услышал этот указ уже по возвращении из Генуи и был неприятно поражен. Как, впрочем, и все остальные жители Севастополя. Высочайшим повелением нынешний российский император отменял наименование “Севастополь”, данное городу в честь святого Севастьяна. Отныне город предлагалось величать Ахтиаром, так же, как ту брошенную жителями татарскую деревушку, что обнаружили на берегу бухты первые русские поселенцы.

Неразумный указ! Нельзя отрекаться от доброго христианского названия. Но с Императором не поспоришь. Хотя всем понятно, что Ахтиаром город будет только на бумаге, в сердцах же останется Севастьяновым градом, Севастополем.

В воскресенье, отстояв, как полагается, службу в церкви, Карл Иванович отправился на базар. Не за покупками, разумеется, а к татарам, торговавшим древесиной.

У рядов с зеленью денщик, сопровождавший капитана, внезапно остановился:

- Ах, мать честная! Какая красотка!

Фон Моллер с любопытством посмотрел, куда указывал матрос. Юная гречанка, продававшая капусту, была не просто хороша, она была божественно прекрасна!

- Афродита, - пробормотал Карл Иванович и, забыв о своих намерениях, свернул к овощному ряду.

Плачущая Афродита! Прекрасными, достойными резца античных скульпторов руками девушка раскладывала на мешковине тугие зеленые головки и при этом обильно поливала их слезами. Овощи, как и рыбу, на базаре продавали не с прилавков, а с земли.

- Почем соленая капуста? – поинтересовался фон Моллер.

К нему тотчас же подскочила старуха, не спускавшая глаз с девушки:

- Хорошая капуста, барин! Берите, не пожалеете. Лучшая в Балаклаве!

- Возьму всю, - пообещал щедрый барин, - коль скажешь, как зовут красавицу и почему плачет!

Бабку, приставленную охранять богиню, мучили сомнения. Уж слишком велико было искушение.

- Ирина, - наконец проговорила старуха. - Ирина Стефанидес. А что плачет, так влюбилась, дурочка!

- А что ж дурного? – изумился Карл Иванович. - Кроме того, что не в меня, конечно? – добавил он.

- Ох, не шути, барин! – Старуха внезапно почувствовала расположение к своему собеседнику. На нее обаяние фон Моллера подействовало безотказно. – Он ведь женат, и дочка у него есть, годами лишь чуток моложе!

- Так пройдет! – утешил ее Карл. - С кем по молодости не бывает?

- Оно-то так, - вздохнула бабка, - да уж второй день мучается!

Фон Моллер чуть не расхохотался, но геройски удержался и был немедленно вознагражден за сей героизм.

- Месяц уж он живет у нас, этот Марио, сына моего старшего друг. Она на него и не смотрела. А позавчера, как стал он петь, так всех дочек моих с ума свел, а эта, младшая, прямо ошалела!

Карл Иванович чуть было не подпрыгнул от осенившей его догадки, но помогла военная выдержка.

- А откуда же он такой голосистый взялся? – вкрадчиво спросил он.

- Из Феодосии он, итальянец. Дмитрия друг. Заболел, у нас остался и чуть не умер. Да, слава Богу, поправляется.

Кем бы Лоренцини не назвался, так петь может только он!

- Спасибо, госпожа Стефанидес, - фон Моллер церемонно приложился к мозолистой руке гречанки. – Карл Иванович фон Моллер, ваш покорный слуга.

От полученных известий душа фон Моллера воспарила к небесам. Он уже почти не сомневался в том, что останется капитаном “Борисфена”.

Пока старуха удивленно смотрела на чудаковатого барина, тот протянул Ирине червонец:

- Вот тебе, милая, за капусту. А об итальянце не плачь! Я, хоть пою не так хорошо, да зато не женат!

Не взяв из выстроенной ею пирамиды ни единого кочана, капитан кликнул своего денщика:

- Николай! Пролетку, живо! Поедешь со мной.

Через двадцать минут запряженная лошадь стояла у капитанского дома в Артиллерийской слободке.

- В Балаклаву! И поскорей. – Велел Карл Иванович, усаживаясь в экипаж.

Благоустроенная Балаклавская дорога, центральная улица Севастополя, начинавшаяся от площади у пристани и дома командующего, осталась позади. К приезду покойной нынче императрицы ее вымостили и снабдили тротуарами, вдоль которых посадили деревья. За шесть лет деревья выросли и превратили улицу в любимое место прогулок горожан. Тут же располагались церковь, дома офицеров, лавки и пекарни.

За городом нет ни тротуаров, ни тенистых деревьев. Здесь дорога на Балаклаву знойна и покрыта желтой пылью. Вьется она по таким же желтым холмам, поросшим высохшей травой. Но фон Моллеру сейчас не до сравнений. Он сидит, как на иголках. Через час-другой решится его судьба.

Балаклава невелика. Живут там сплошь греки. Стефанидесов среди них, наверное, много. Ирина, Дмитрий и капуста, вот и все, что знал Карл Иванович о необходимом ему семействе. Об итальянце спрашивать нельзя. Как бы не сбежал Сандро, услышав, что его ищут!

У деревни Кады-Кой фон Моллер обратил внимание на легкое облачко желтой пыли, появившееся на дороге. Белая кобыла идет рысью. Серебряная сбруя, дамское седло. Красавица! А всадница еще краше: сама Елена Сарандова, обласканная покойной Императрицей командирша балаклавских амазонок! Маленькая кокетливая шляпка с пером и вуалью, куртка зеленого бархата с золотыми пуговицами, малиновая юбка, из-под которой выглядывает носочек миниатюрной туфельки. Не женщина, - картинка.

Право, сегодняшний день преподносит один подарок за другим! Кто же еще, как не жена офицера греческого батальона береговой охраны может знать наперечет всех греков, живущих в городке?