Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Где вы взяли такое чудо? — поразилась Вера.

— В магазине, — спокойно, в свойственной ему несколько сварливой манере ответил Старче. — Могу себе позволить. Ребенку сегодня подарков, наверное, надарят, а вот про маму наверняка забудут. Как будто бы и не она этого мальчишечку на свет родила.

— Но… откуда вы все знаете? — смущенно пробормотала Вера.

Ей было неудобно брать от Свирского такой дорогой подарок, но выпустить его из рук тоже было трудно.

— Как не знать, если я уже почти сто лет на свете живу? И потом — я по сестре своей все вижу. Думаешь, кто-нибудь про нее вспомнил, когда Юлька свой день рождения отмечала? А Тася моя вроде как уже и ни при чем оказалась. Нет, что-то не сложились у меня отношения с моими племянниками. Кроме Дины, конечно, но она далеко. Уехала от них от отчаяния. Все бросила — и в Лондон махнула, устроилась там на работу, теперь преподает. Конечно, я помогаю ей как могу. А они злятся, что она здесь какого-то богатого спонсора, из дружков Марка, бросила, и это сильно на его делах отразилось. Денежки, понимаешь ли.

— А Марк? Он же деловой человек как будто бы? — спросила Вера, помолчав. — Мне кажется, у вас могло бы быть много общего.

— Деловой человек? — недовольно переспросил Свирский. — Ну нет, у них всех элементарно отсутствует здравый смысл, а мне это непонятно, чуждо. Если дать волю моему племянничку Марку плюс Юлькиному мужу и всей их шайке, то, по их логике, мы снова должны начать жить от сохи. Ходить в отечественных резиновых сапогах, пить только квас, брызгаться «Тройным» одеколоном и полностью забыть, что существуют европейские фирмы, типа той, что выпустила твои духи, которые столетиями отрабатывали качество своей продукции. А самое главное, я прекрасно знаю, что всю эту «патриотическую» бучу они развели только ради того, чтобы все пили сивуху их изготовления, которую и в рот-то брать страшно. Я пробовал, потому и говорю. Одна болтовня и реклама, а на языке — гадость. Конечно, Марк меня поэтому и не любит. Слава Богу, хоть терпит, не трогает, хотя я для него как бельмо на глазу. А, ладно, мне ничего другого от них и не нужно.

— Неправда, всем нужно, чтобы их любили. Хотя бы немного.

— Ты права, детка, но в жизни по-разному складывается. Мы живем в стране крайностей, и время сейчас смутное, трудное. Марк почувствовал, что пришло время местных производителей, но работать он не любит и не умеет, вот в чем беда. А люди тем временем уже распробовали, скажем, вкус настоящих спагетти и научились с закрытыми глазами отличать их от вермишели, которая в кастрюле слипается в один комок. То же самое и с их спиртными напитками. Слава Богу, я уже не доживу ни до их победы, ни до разоблачения. Есть, конечно, третий вариант, что они когда-нибудь постараются научиться хорошо работать, но это навряд ли. Главное — не верь, детка, никаким идеям, а старайся больше прислушиваться к своим личным ощущениям. Я пережил многие тяжелые времена только потому, что вовремя этому научился. Они все, кроме Диночки, ждут моей смерти. Дождаться не могут. Может, поэтому я так долго живу? Может быть, когда-нибудь я тебя познакомлю с моей замечательной девочкой. Она ведь тоже, можно сказать, училка. Я бы советовал тебе вернуться к этому делу, это — твое…

Но Вера на досуге потихоньку обдумывала, как бы она назвала свой собственный салон, если бы он у нее был: «Вера»? «Венера»? А на всякий случай подобрала дежурное название — «Центр античной красоты», чтобы всем было понятно, что она хочет сделать: место, где можно было бы соединить древнейшие способы сохранения женской красоты с самыми современными технологиями.

Сначала Вера на самом деле думала записаться на курсы к какому-нибудь модному визажисту вроде Федотова. Как человек, который хорошо учился в школе, а потом в университете, Вера привыкла к систематическим знаниям в разных областях и потому в роли «визажистки» чувствовала себя кем-то наподобие аферистки, чей обман вот-вот должен раскрыться. Первые дни было особенно непривычно, неловко.

Но уже вскоре, раз уж все равно так получилось, Вере захотелось попробовать нащупать в этом деле свой собственный, неповторимый стиль, который она про себя упрямо называла античным. Возвращение к классике, неоклассицизм в человеческих лицах и образах — вот что теперь волновало ее воображение.

Почему-то все многочисленные рекомендации, советы по технике макияжа на страницах модных журналов сводились к общим схемам, общеупотребимым канонам современного понимания красоты. Может быть, их лучше вообще не знать?

Лицо классической овальной формы — значит, следует делать макияж в коричнево-бежевой гамме, с применением темно-золотистой помады, румян. У клиентки голубые глаза — настоятельно рекомендуется использовать нежно-розовую перламутровую помаду и светло-серые тени для глаз. Ага, у вас зеленые глазки? Значит, поскорее хватайся, дорогой профессионал-визажист, за оранжевые тона и яркие цвета!

Нет, такой подход Веру определенно не устраивал, даже если он считался грамотным и уже был опробованным сотнями других рук.

Нужно было искать и находить что-то свое. Говорят, даже просто для того, чтобы понять для себя, сможешь ты или не сможешь заниматься этим делом, нужно «сделать» как минимум сто лиц.

До этой цифры Вере было еще далеко. Главное — настроиться на длинную дистанцию и не стонать, не хныкать по любому поводу, взрослеть по-настоящему, в конце концов…

Пора понять, что детство, когда можно было сбежать из песочницы, где тебя только что обидели, и забиться дома в любимом уголке на батарее, за цветастой занавеской, навсегда осталось позади. Где теперь, спрашивается, тот дом и теплая батарея, где можно было сколько угодно сидеть в штанишках с начесом и воображать себя принцессой?

Взрослым положено «водиться» со всеми, даже если кто-то так и норовит бросить тебе песок в глаза или растоптать все твои глиняные пирожки. Ничего, пусть себе развлекаются.

С утра на бледном, словно замороженном небе робко проблеснуло солнце, и Вера решила пойти к Старче пешком — всего каких-то четыре квартала по центральной части города.

Бывают такие особенные зимние дни, когда повсюду слышится легкий, но отчетливый звон — застывший в воздухе звук высоких, взволнованных голосов на проспекте, далеких церковных колоколов и словно то и дело повсюду рассыпающихся невидимых мелких предметов.

Это и есть зима в большом городе — почти всегда не слишком лютая, зябкая и в чем-то неуловимо женственная. Когда кажется, что связь между прошлой и оставшейся жизнью еле-еле держится на вот этом, сегодняшнем дне, как на тонкой серебряной цепочке, вот этих невнятных звуках, чьем-то далеком, радостном смехе. Но одно неосторожное движение — и она с легким звоном порвется, разлетится в разные стороны…

Февраль, февраль, февраль — в самом слове словно запрятан колокольчик. Скоро ведь и этот февраль подойдет к концу, и снег растает, и сосульки со звоном разобьются о землю. Но — не сегодня, скоро, потом…

— Когда-то я был влюбчив, у меня было очень много женщин! — признался однажды Свирский, пристально глядя на Веру. — Да, очень, очень много, даже чересчур. Я как-то недавно попытался даже подсчитать, но сбился. Понял, что забыл почти все свои подвиги. Последний раз я спал с женщиной примерно двадцать пять лет назад, но это было уже полное фиаско. Так что вы, Вера, не думайте обо мне ничего такого. Когда вы прикасаетесь к моему лицу руками, я вспоминаю свое детство, маму. Она у меня тоже была молодой и красивой. Но слишком рано от нас ушла. Вы чем-то на нее похожи. Кажется, улыбкой. Да, такой особенной, задумчивой улыбкой. Я говорю это для того, чтобы вы меня не опасались как мужчину. Не скрою, мне было бы это приятно, но я человек реальный и понимаю, что это чистый бред.

— Я и не опасаюсь, — сказала Вера. — Я никого не опасаюсь.

— Ну, это ты, деточка, тоже напрасно, — улыбнулся Старец одними уголками лиловых губ, заметив ее удивленный взгляд. — Скажи, детка, если это не большой секрет: а когда у тебя это было последний раз?

39
{"b":"704026","o":1}