«Что хочешь со мной, то и делай — ты же женщина», — глухо шепчет Сергей в подушку.
Вера протянула к нему руку — и испугалась, тут же отдернула. Белая, мерцающая в темноте спина Сергея на ощупь оказалась холодной, как камень, и явно не чувствовала тепла ладони.
«Ну вот, я всегда говорил: ничего не можешь!» — недобро прошипел Сергей, не поворачивая головы, и Вера вдруг поймала себя на странной мысли, что никак не может вспомнить ни его лица, ни выражения глаз. Ничего, кроме формы большого лба, да и то только потому, что она повторилась у Антона и теперь была ясно видна на всех фотографиях сына.
Вера проглотила слезы и сразу же почувствовала, как ее рот почему-то начал наполняться кровью. Она хотела что-нибудь ответить Сергею в свое оправдание, но испугалась, что тогда закапает кровью всю подушку, а потом она прольется на это чужое тело, потечет между мраморных лопаток, но скатится на простыню… К счастью, в этот момент Вера проснулась и увидела, что лежит одна.
«Рассказать, может быть, Ленке? Но она сразу скажет: мужика тебе надо, и все дела», — подумала Вера, глядя на оживившееся после душещипательных разговоров лицо соседки.
— Это точно, чудная я. Вот и бывший муж говорил то же самое, — только и сказала Вера.
— Ага! — громко воскликнула Ленка. — Значит, еще любишь, раз вспоминаешь! Мне Матрена сказала, что у нее еще другая вода есть, отворотная, как раз для таких, как ты…
— Отвратная? — засмеялась Вера. — Нет, мне не надо.
— А я в следующий раз все равно привезу. Эх, да если бы меня, Вер, мужик бросил, да еще с дитем, я бы не то что про него не вспоминала, я бы… я бы…
— Ну и что бы ты сделала?
— Да я бы… я бы все подштанники его на помойке сожгла, ребенка бы никогда в жизни даже через замочную скважину не показала, а мальчишке бы нарочно сказала, что его папаша за три убийства в тюряге отсидел, чтобы он в случае чего от него сам за километр шарахался. А ты рассуждаешь спокойно.
— Дикость какая-то, — пожала плечами Вера. — Первобытнообщинный строй.
— А ты сюда свою историю зря не впутывай, — возразила Ленка. — Я тебе не про строй, а про женскую жизнь как есть говорю…
Но про женскую жизнь Ленка договорить не успела, потому что вдруг опрометью сорвалась с места.
— Ой, Павлуша, а ты чего так рано вернулся? Ты же хотел еще после репетиции к маме поехать, — услышала Вера испуганный голос соседки.
Павел вошел в комнату быстрыми шагами и сразу же упал на диван. Он лежал с закрытыми глазами с видом страдальца, схватившись руками за живот, и тихо стонал.
— Да чего ты теперь, что с тобой? — закружилась перед ним Ленка.
— Ох, не могу, живот скрутило. Никогда такого не было. Пришлось даже с распределения ролей уйти. Ох, как мне плохо! Не могу! Петрович мне этого ни за что не простит, подумает, что нарочно… — тихо запричитал Павел.
— Ой, а с чего это? Может, поел чего? — удивилась Ленка, но Вера заметила, как при этом она бросила быстрый взгляд на полку шкафа с приворотным зельем.
— Не знаю, — проскрипел Павел. — Я только одно знаю, что Петрович теперь мне в «Гамлете» даже могильщика не даст. Кто бы знал, какие у меня колики! Тол сегодня собирался с нами насчет «Гамлета» говорить, а теперь для меня все — дохлый номер. Только он начал, а тут у меня снова вдруг такие колики! Опять распределение пройдет без меня.
— Может, на нервной почве? Ты ведь такой впечатлительный! — притворно вздохнула Ленка.
— Нет, ну что за жизнь! Что за жизнь! — закатил глаза к потолку Павел. — Лучше уж сдохнуть!
— Нет, не лучше, Павлуша, совсем не лучше, — закудахтала рядом Ленка — с нее тут же сошла воинственность, с которой она только что говорила про «Ритуал». — Сейчас, между прочим, похороны знаешь сколько стоят? Окосеть можно.
— Чушь! — рявкнул Павел. — Можете сжечь меня на костре! Мне теперь все равно.
— Ты чего, чучмек, что ли, какой-нибудь? Туземец? — Ленка подоткнула ему под голову подушку. — Я что-то забыла, Вер, по истории, кого там раньше сжигали?
— Греков, — подсказала Вера. — В Древней Греции.
— Ну, вот видишь, к этим ты точно никакого отношения не имеешь, — сказала Ленка. — Тебя даже на Геракла не взяли пока. Я тебе сейчас таблеточку принесу, а потом ты поспи лучше, не думай ни о чем…
— Ладно, ребята, вы тут лечитесь, а мне пора, — поднялась со своего места Вера.
— Молчи, а то мне крышка! — прошептала ей в дверях Ленка. — Матрена говорила: ни один еще не помер, жить точно будет! Слушай, я сегодня девчонок наверх к тебе отправлять буду, пока у нас тут такой лазарет.
Вера и впрямь теперь время от времени возилась с клиентами, состоящими преимущественно из соседок по дому и многочисленных знакомых Ленки.
Приходила даже та самая Галка с первого этажа, которую «от гроба не оттащишь», — женщина лет пятидесяти с тяжелым подбородком и жесткой, с проседью, копной волос на голове.
Народ был небогатый, но зато и неприхотливый — лучше и не придумаешь для того, чтобы, как сказала Ленка, «набивать на них руку».
Вера делала все, что ее просили, — подстригала, на ходу вспоминая полученные когда-то на курсах навыки, делала разнообразные маски для лица, составленные из меда, лимона, отваров трав, а потом непременно переходила к своему любимому делу — к макияжу.
У Веры складывалось такое ощущение, что простые российские женщины не просто прощались с очередной зимой, а словно покидали поле битвы — лица их были покрыты мелкими шрамами, черными, словно пороховыми, точками, болячками, желтоватыми и синюшными пятнами под глазами и на висках.
Глядя на клиенток, можно было сделать вывод, что на борьбу с трудностями жизни и экономическим кризисом вышла именно прекрасная половина человечества и подавляющему большинству женщин пришлось поневоле превратиться в воинственных амазонок, чтобы защитить от голода и подступившей вплотную нищеты детей, мужей, а заодно — и самих себя. Какой уж тут внешний вид!
Вряд ли Вера смогла бы объяснить, почему она вкладывала в свою нехитрую работу столько старания, зачем с удивительным упорством билась за преображение самого запущенного, ничем не примечательного лица. А когда она просила, чуть ли не умоляла удивленных и растроганных женщин непременно прийти еще раз, пусть даже без денег, в ней говорило одно главное чувство — желание довести свою работу до конца. До воссоздания если не божественной, то хотя бы природной человеческой красоты, которой достойно лицо любого человека.
Ничего, что стремление к совершенству у любой женщины почти всегда начинается с бессознательного желания изменить, преобразить свое лицо — не так уж и мало, если как следует разобраться.
В этот воскресный вечер Вера почти отдыхала после встреч с соседями, занимаясь лицом молчаливой Любы из близлежащего кафе, которая, как выразилась Ленка, «трудилась на пище». Но счастье оказалось коротким. Вовчик никогда прежде не заходил к ней в квартиру, но сегодня решительно перешагнул через порог.
— Работаешь? — с одобрением кивнул он Вере. — Пошли, соседка, поговорить надо. Дело есть.
— Здесь говори, мне некогда, — ответила Вера, окидывая взглядом свой импровизированный «салон». Возле зеркала здесь висела единственная, оформленная в рамку со стеклом репродукция — «Венера» Боттичелли, та самая, которая стоит на большой раковине с развевающимися волосами и прикрывает одной рукой обнаженную грудь.
Вера до сих пор не могла решить для себя один простой вопрос: то ли Венера закрывается рукой от нескромных взглядов людей, то ли она, наоборот, приложила ладонь к сердцу, признаваясь всем в любви? Или, например, просто в любви к жизни, ни к кому не обращаясь конкретно?
В замечании соседки, что Вера чем-то похожа на эту «картинку», определенно что-то было. Теперь, когда Вера поневоле крутилась перед зеркалом и часто видела свое отражение, она все больше убеждалась, что в простодушном открытии была какая-то доля правды — ее глаза, форма губ и носа действительно имели неуловимое сходство с образом, созданным великим художником.
