— Но может, и впрямь она из какого-нибудь старинного дворянского рода? Откуда тебе знать?

— Да конечно! Стасик как-то говорил, что его дед, тоже по фамилии Матвеев, в цирке нашем до войны работал. Вот тебе и дворянский род. Ха, и знаешь кем? По-русски говоря, дерьмо за лошадьми выгребал и жил хуже последнего нищего, а бабка все равно до последней минуты в чепчике кружевном сидела и по-французски с ним разговаривала. А ты говоришь — графья!

— По-французски? Может, она француженкой была?

— Ага, как ты догадалась! Только вот звали ее Пелагеей. Но это все ерунда! Ты теперь послушай, Вер, какой у меня появился план! План захвата. Тоже, кстати, связан с квартирными делишками.

Ничего не поделаешь — Вере пришлось слушать.

В общих чертах план Ленки и впрямь был связан с захватом новых территорий.

Оказывается, не так давно в квартире через стенку с Ленкой, где раньше жила некая Мария Ивановна Вечкина, уехавшая насовсем в Сибирь в какую-то религиозную секту, поселился ее не менее странный брат — Иван Иванович Вечкин. По описаниям Ленки — совершенно одинокий старичок, у которого были «не все дома», не имел мебели и занимал в огромной трехкомнатной квартире всего одну комнату.

Сходив к соседу за солью, зорким глазом окинув пустующие пространства и выяснив между делом, что больше у Вечкиных никаких родственников не наблюдается, Ленка тут же решила взять над Иваном Ивановичем шефство. Другими словами — оформить над ним опекунство с дальнейшим наследованием жилплощади. А если первый план не пройдет — уговорить обменять его хоромы на ее квартиру через стенку за небольшую доплату плюс услуги по хозяйству.

Конечно, еще лучше было бы прорубить стенку, объединить обе квартиры и проживать вместе, учитывая, что сумасшедшему дедушке вполне хватает и одного укромного уголка.

Вернувшись домой, Ленка тут же начала прикидывать, в каком месте в стенке лучше всего было бы прорубить дверь и как они все вместе могли бы неплохо устроиться, чтобы и «дурику» было не так одиноко, и им, с учетом будущих детей, уже не так тесно. Она так размечталась, что в тот день даже забыла суп посолить и расстроилась, потому что на языке народных примет это означало «быть несолоно хлебавши». Но Ленка была не из тех, кто привык быстро сдаваться.

— Я не поняла: зачем тебе еще одна квартира? — спросила Вера, выслушав рассказ соседки. — У тебя же есть.

— Дура! — выразительно постучала Ленка пальцем по своей круглой, теперь уже рыжеволосой голове. — Ты чего, вообще, что ли, в жизни ничего не сечешь? Это же недвижимость: ее чем больше, тем лучше. Тем более такой случай, Вер, подвернулся. Лишние квадратные метры — прямо под боком, через стенку.

— Но… я как-то не уверена, что он захочет.

— Ничего себе! — возмутилась Ленка. — Да он счастлив будет, бедный старикашка! Ему стакан воды подать перед смертью — и то некому будет.

— А почему это ты решила, что он собрался умирать? Он что — совсем старый?

— Да нет вообще-то. Не очень. Среднего возраста. Я пока не спрашивала. Но то, что он со сдвигом, — это, Вер, точно, с первого взгляда видно. А за такими тоже уход дополнительный нужен, мне один юрист знакомый рассказывал.

— Тебя послушаешь — все вокруг чокнутые, кроме тебя.

— Да нет, просто вокруг меня всегда всякие алкаши и дурачки кучкуются, от моей доброты, — широко улыбнулась Ленка. — И вообще — я человека хоть супчиком домашним иногда накормлю, то да се, ему и словечком будет с кем перекинуться, с детишками поиграть.

— С какими еще детишками?

— А как же! Глядишь, мы с Павликом жениться надумаем. Вовчика тоже не выкинешь — он без моего присмотра совсем в дым сколется. Какой-никакой, а свой. Где мы все тогда разместимся? Да я же, Вер, этому Человечкину счастливый билет в руки даю, последним дураком надо быть, чтобы этого не понять, — громко убеждала сама себя Ленка. — А он еще не последний. Он, Вер, просто с приветом.

Потом Ленка принялась уговаривать Веру прийти к ней в гости в ближайшее воскресенье, именно в этот день, притом она явно что-то недоговаривала, путала следы. Как удалось постепенно выяснить, она решила в воскресенье устроить фиктивный день рождения, чтобы заманить к себе в гости «бедного Человечкина» и предпринять первую атаку. Точнее, разведку боем.

— Нет, — сразу сказала Вера. — Я такими делами заниматься не буду. Не хочу. Вам надо — и полный вперед! Я и так с тобой попадаю во всякие авантюры, голова кругом…

— Но Человечкин этот из каких-то там бывших ученых, мне одной с ним точно не управиться, — упрашивала Ленка. — А с тобой он, Вер, глядишь, и разговорится. А дальше уж я сама. От тебя ведь, Вер, больше ничего не нужно — только первый разговор завязать, вначале всегда труднее всего бывает. А я от мамки сегодня самогонки побольше привезу, чтобы создать теплую домашнюю обстановку, грибочков соленых на закуску. Дело-то совсем простое. Да и дела даже никакого нет — так, треп один. Не пойму, чего ты ломаешься. Познакомитесь просто по-соседски, его, Вер, Иваном Иванычем зовут.

— Нет, — отрезала Вера. — Хоть академиком Лихачевым. Пусть твой Павел ему зубы заговаривает, если ты сама не можешь.

— Да ты что! — испугалась Ленка. — Я Павлику пока даже говорить ничего про свой план не буду. Потом скажу, когда все хорошо сложится. У него в воскресенье как раз репетиция, его и дома не будет. Я же, Вер, для всеобщего счастья хочу это сделать…

— Нет, — повторила Вера, чувствуя, что начинает тихо раздражаться. — Извини, но в коллективное благополучие я что-то плохо верю.

— Ну, как знаешь, — обиделась Ленка и сразу начала собираться на свой автобус. — Конечно, ты ведь у нас теперь крутая стала, куда уж нам! По ресторанам ходишь шикарным, с всякими шишками хороводишься! Тебе со мной уже и не с руки.

Вера решила сдержаться, промолчать — каких-нибудь пять минут причитаний, и Ленка исчезнет за дверью, помчится в деревню за самогонкой, а вскоре и вообще забудет про весь этот разговор, охладится в пути.

— Не ожидала, — никак не могла уняться Ленка, в сердцах застегивая на своих полных икрах сапоги. — Я к тебе, Вер, как к человеку, вон даже ключ от своей квартиры дала — все, что хочешь, делай, нате, пожалуйста, когда меня нет. И привести кого хочешь можно, чтобы ребенка не смущать, и вообще… Все мы, Вер, женщины! Не по-соседски это совсем! Отдавай тогда ключ! Гони назад.

— Возьми, — сказала Вера, даже радуясь в душе, что теперь ей можно будет не ходить в самопальный Ленкин «салон». — Слушай, а может, мне тоже в полу дырку тогда к тебе прорубить? А чего? Почему ты только с одним Человечкиным хочешь объединиться? Сделаем одну большую квартиру на двух уровнях, с витой лестницей.

— Ну и чего? Тут, говорят, раньше так и было, до революции, когда цирковые дед с бабкой жили. Подумаешь, удивила! Это весь дом ихний был!

— Чего уж там скромничать? Я еще тогда дверь прорублю к жене, ты говорила, у нее часто обманутые вкладчики какого-то фонда собираются. Вот интересно будет! Тут им и наша парикмахерская сразу же под боком. Удобно.

— Умничаешь? — зло сверкнула глазами из-под платка Ленка. — Все вы такие — умники, где не надо. Вот и сосед мой, я так чувствую, один от голода когда-нибудь загнется, а потом собирай его в целлофановый пакет. А тоже из себя — умный чересчур, музейный работник…

— Экскурсовод, что ли?

— Да прям, если бы! Он же заика — двух слов связать не может! Говорит, эксперт какой-то, не знаю только по чему. Все чего-то с лупой по пыли всю жизнь ползал, экспертизу делал, вон как много наумничал…

— Я приду в воскресенье, — неожиданно сказала Вера. — Во сколько?

— Правда, что ли? — удивилась Ленка. — Чего это ты вдруг?

— Хочу с соседом нашим музейным познакомиться. Дело есть.

— Так бы и сразу! Чего зря кочевряжилась? — медленно расплылось в улыбке круглое лицо Ленки, которое сразу же сделалось добродушным, ну прямо-таки родным. — Чао-какао, Вер! До встречи в воскресенье за столом переговоров. Если кто меня будет спрашивать — скажешь, у мамки я, в деревне, в субботу к вечеру только вернусь. А ты гляди на свадьбе не загуляй, ты нам еще в воскресенье нужна…