— Коварен ты. Лейтенант Мориарти.

— Да, я такой. Тока есть проблема.

— Яка еще?

— Он это… Он окопы копает глубиной метра два с половиной. И без входа. Вот тупо яма — и все. Ступеньки не копает, говорит «неинтересно».

— Профдеформация, однако.

— Ага…

Встаю, втыкаю ноги в холодные берцы, приоткрываю дверку кунга и закуриваю. Душный дым вырывается наружу и тут же уносится холодным мартовским ветром.

— В больницу пацанов везти надо. Санчо заболел. Талисман кровью ссыт уже, его еще в первую ночь прихватило.

— Талисмана завтра отвезу, Санчо — в батальон, на медпункт.

— Тока Талисман уезжать не хочет.

— Заставим.

— Все устали, Вася.

— Я знаю. Но других людей у нас нет.

Море, скалы, корабли Ксеркса, бой.

Ксеркс: Вперед, легионы!

Спартанцы: Мляаааа… Ну ладно. Трымаемося, пацаны, левый фланг — внимательнее там, еби вашу налево, внимательнее!

Леонид: Мужики, будет хреново, но реально вы знаете — без вас никак, нету больше в Греции мужиков.

Спартанцы: Та мы поняли… Норм все будет.

Туча стрел взмывает над наступающими шеренгами персов, пыль поднимается в сухой воздух жаркого прибрежного полудня. Падают стрелы, падают. На левом фланге рухнул спартанец. Второй. Третий. Теснее сдвигает щиты строй, еще теснее. Главное — не попятиться. Четвертый упал. Пятый…

Леонид: Левый фланг, теснее, теснее стать! Подкрепление надо? Есть пара человек, последних!

Левый фланг: Норм все, выстоим. Война же, еби ее. Короче — стоим.

Афины: Зраааааадааааа!!! Спартанцы гибнут! На левом фланге! Леонид ничего не делает!

Леонид: Как это я ничего не делаю?

Афины: Вот так! Леонида нахер, нам нужен новый вождь! Зрадаааа!

Спартанцы: Та заткнитесь уже, и так тошно! Ну сколько можно!

Афины: Вы там, на войне, ни хера не понимаете! Нам тут виднее! Леонид ничего не делает для победы!

Леонид: Охренеть… А кто шесть волн мобилизации объявил, на которую вы же и не явились?! Кто последних алкашей по микенским трущобам собирал, чтоб хоть как-то фронт выстроить? (ругается матом)

Афины: А мне повестки не было! И мне! И мне! Военкомы — ебланы!

Леонид: А когда персы вас резать начнут в ваших домах, что вы им скажете? Что военкомы ебланы? Отэто они поржут, когда будут жить в ваших покоях, а вы им парашу чистить будете…

Афины: Пусть сначала из армии повыгоняют всех идиотов, потом дадут нам новые персефонские баллисты, и еще… И еще… Мля, что бы еще потребовать… А, и еще надо перейти в наступление! Вот тогда мы пойдем!

Спартанцы: Наступление… Пиздец… Они вообще ни хрена не понимают?

Леонид: Пацаны… Ну, шо мне сказать. Вы все сами видите. Давайте лучше по делу, шо там по бэка надо, ну и БЧС, сколько нас тут осталось…

Спартанцы: Да поняли мы… Пошли они, эти афинцы, нахер. Стоим дальше.

Под вечер, когда подуло с моря, неся запах водорослей, рыбы и того неизъяснимо горько-соленого, чем всегда пахнет море, в тылу спартанцев вдруг показалось несколько человек.

Аркадийцы: Мужики, мы тут вам привезли кой-чего, вон повозка наша за скалой стоит. Немного, правда. Пара пнвшек, оптика на лук есть нормальная, правда только одна… Теплак мы починили, кстати.

Спартанцы: Спасибо, родные. Без вас мы бы совсем закончились.

Аркадийцы: Та вы чего… Вам спасибо (разгружают повозку).

Афины: Зрадаааа! Леонид решил сдать Фивы!.. Зрааааадааааа!

Спартанцы: Бля… Мы точно именно эту Грецию защищаем? Леонид: Назад гляньте. Вот аркадийская повозка устало уезжает в тыл, снова собирать, чинить, закупать, везти… Вон детки ваши по садикам и школам, родители вон спокойно во двор выходят. Жены не боятся ничего, спокойно живут. Вот за эту Грецию вы воюете.

Спартанцы: А, ну тогда лады. Все норм будет. Теснее, пацаны, теснее! Левый фланг, не ебловать там! В оба смотрим!

Узкая линия серых щитов и красных плащей продолжает стоять. Падают спартанцы, теснее сдвигаются ряды. Утро сменяет ночь. Зима. Лето. Опять зима. Стоят спартанцы. Только злее глаза, да точнее удары копьем.

И мертвые на земле. Со знаменитой спартанской улыбкой. Улыбнемся, пацаны. Все норм будет.

Теснее ряды, теснее, левый фланг — не ебловать там, в оба смотрим!

Утро начинается с птура. Шипящая ракета, разматывая за собой тонкую проволочку антенны, втыкается в склон возле нашей деревянной «бэхи», прогрызая кумулятивом узкую и глубокую воронку в смеси камня и глины.

Спросонья ни черта не понимаю, но тело среагировало на удар, и я оказываюсь уже за дверью кунга, в руках — две рации, на шее — пояс с кобурой, в которой торчит пээм.

Командир садится на койку, берет в руки моторолу и машет мне «отойди подальше». О, «Радио-Пехота» включается.

— По нам работает птур! Півметра як пролетів!

— Уеб.вай оттуда!

— Пытаюсь!

Второй птур у сепаров падает в карьер. Стандартная ситуация для эм-стотринадцатых ракет восьмидесятых годов выпуска.

— У них птур упал в карьер!

— Уеб.вай!

— Щас, щас, щас…

Третий бьет в бэху, это мы увидим потом. Продолжаем трындеть в рацию, даже бросаем два дыма на дорогу, якобы для того, чтобы несуществующая наша бэха могла заехать наверх, в капонир, но сепары больше не покупаются. Или поняли, что их на.бали, или ракеты закончились. Первое вероятнее. Ну что же, двухчасовые усилия не пропали даром, три ракеты они потратили… А нашу троянскую бэху мы потом уберем.

Не убрали. До сих пор там стоит.

Возле блиндажа кто-то с кем-то ругается, разговор на повышенных. Устали люди, устали — и поэтому агрессивны. За все время жизни нашего мужского коллектива было всякое, но вот за оружие не хватались, слава Богу, даже мысли ни у кого не было.

Агрессия, сменяющаяся апатией. Идиотские шутки. Лопата втыкается в землю, медленно-медленно копаются блиндажи. Невзирая на все — мы устали, мы чертовски за.бались. Нет, не за эту неделю — почти вся моя рота на передке с июня пятнадцатого. Девять месяцев нонстопа, перемежаемые редкими кусочками отпуска. Отпуск солдата с передка — тридцать дней в год. Минус дорога. Хватает ли этого, чтобы очистить мозги? Нет, конечно, но закон в этом случае неумолим. Тридцать дней и все. Интересно, сколько дней отпуска у народных депутатов?

Как «заохочення» — практикуем «отгулы». Переодеться в гражданку и на несколько дней свалить домой. К некоторым из нас жены приезжают в Волноваху. Иногда привозят детей. После этих встреч пацаны приезжают смурные. Потерявшиеся. Ни хрена это не расслабляет, мы все безумно устали, но некоторые устали больше.

Самый первый признак — алкоголь. Никогда мы особо не контролировали выпивку, самые отпетые аватары были пару раз задуты, охренели от того, сколько денег потеряли, и присмирели. Неуправляемых подарили в штаб. У нас не было ни ямы, ни клетки, ни наручников. Но когда нормальный ранее человек начинает зловживать — это первый признак того, что его нужно срочно отправить в отпуск.

Второй признак — апатия, сворачивание интереса к миру-вне-себя. Пацан замыкается на ВОПе. Вроде живет, как все, ходит, курит, смеется, в нарядах мерзнет, копает. Но иногда — сидит, уставившись в одну точку. Или постоянно хочет прилечь. Или не реагирует на то, на что реагировал раньше. Если отказывается ехать в увольнительную на полдня или на целую пару дней в Волноваху, и даже в Новотроицкое в магазин его не вытащить — хреновый признак, честно. Нужно его в отпуск.