В небольшом кинозале, но длинном, как кишка, на двести посадочных мест, народу битком, в основном военные. Фильм о китайской революции настолько убогий, что самые преданные революционеры в душе, не могли побороть снотворную тяжесть черной капиталистической пеленой, покрывающий их глаза. Я тоже погрузился бы в сон, но Валя старательно массировала мне пальчики, передавая всю свою скромную нежность и шепча на ухо: пиши мне, не забывай о нас, мы к тебе все, я и мой дядя Вася, уважаем тебя и немножечко любим.

  Я морщился при этих словах, но так, чтобы Валя не видела, могла обидеться, а обижать ее, право, не стоило. "Каждый человек имеет право на счастье, такое, каким он себе его представляет.- Пиши мне обязательно, слышишь, - сказала Валя, стоя на платформе незадолго до отправки поезда. - Мы, белоруски, девушки с переживаниями, не то, что хохлушки: не успел парень сто метром отъехать, она уже другого под руку держит.

  Я кисловато улыбнулся, но сказал:

  - Я через неделю вернусь, это будет раньше, чем письмо придет.

  - Чует мое сердце, что гэто будет не одна неделя, - сказала она и ее влажные глаза смотрели куда-то в далекую даль.

  Святая девушка, подумал я, дай Бог тебе встретить свою долю, как можно раньше, ибо я не твоя пара, я не твой суженый и сказать тебе об этом не могу, - боюсь обидеть.

  В общем вагоне, рассчитанном приблизительно на шестьдесят мест, разместилось чуть меньше ста человек. Это солдаты. Куда они едут и зачем? Как много солдат в Белоруссии! С такой армией можно, конечно, освободить человечество от...и превратить весь мир в казарму, но, очевидно, враги тоже не дремлют. Создается пятисот тысячная армия Бундесвера, и она может быть вооружена атомным оружием: надо же как-то ограждаться от коммунистического рая.

  Один парень в гражданском костюме, оказался сержантом, он возвращался из отпуска и имел с собой тяжелую сумку с продуктами. Он забрался с ней на верхнюю полку, поставил у изголовья и разлегся, поджав ноги.

  Я тоже оказался не лыком шит, и выставил булку белого и совершенно свежего хлеба, купленного еще в Минске. Переодетый сержант сошел с поезда гораздо раньше Бреста, воспользовался тем, что Я задремал, национализировал его булку. Я обнаружил это только в Бресте на конечной остановке и очень огорчился, так как утром привык завтракать.

   Хотя я впервые попал в Брест, жалкий, крохотный городок, я тут же направился по адресу в штаб дивизии к начальнику штаба подполковнику Шевцову.

  Подполковник принял меня тут же, без каких либо церемоний и без задержки, усадил напротив и сказал, что он знает, кто перед ним сидит, поскольку никто не знает, что делать с данными, которые передает обсерватория.

  - Стрелять мы, конечно, будем по вражеским самолетам заградительным огнем, но современная армия не может обойтись без полного технического обеспечения, в том числе и такими данными, которые позволяют учитывать скорость и направление ветра на различных высотах. Все это влияет на точность полета и попадания снаряда в цель. Мы дадим вам солдата в помощники, вы обучите его, надеюсь, этим нехитрым премудростям. Я тут пытался привлечь работников Обсерватории к этому вопросу, но оказалось, что такие мелочи, как эти данные составляют военную тайну, как только переходят от них к нам. Вы человек тоже сейчас военный и понимаете меня.

  Сейчас я распоряжусь и предоставлю вам свою личную машину, на которой вы доберетесь до КП зенитного полка. Там и располагайтесь. Я сейчас туда позвоню, вас должны встретить. Если возникнут, какие недоразумения - звоните лично мне, либо приезжайте в штаб, здесь недалеко, всего каких-то десять километров.

   19

  Ободренный рыцарским обращением такого высокого начальника и офицера, каким был подполковник Шевцов и его галантностью, практически не свойственной советскому офицеру, я сел в новенький военный джип, который мчался по бездорожью с бешеной скоростью. Во всяком случае, мне так показалось. Мы углублялись в темный хвойный лес по грунтовой, влажной дороге, с выбоинами, но без камней, джипом подбрасывало, но язык не прикусишь. Однако я крепко зажал челюсти, за которыми прятались зубы, требующие срочного ремонта. Да и занят я был поведением Шевцова. Он держался со мной не как с солдатом, а как с офицером, равным себе по званию и по должности. Вспоминалось каждое слово, сказанное только что, однако я никак не мог вспомнить, говорил ли Шевцов по поводу такой мелочи, как завтрак, поскольку голод давал о себе знать.

  Но...не хлебом единым жив человек. Уже через полчаса машина остановилось в сосновом лесу, и водитель сказал:

  - Приехали!

  - Как? - удивился я. - Здесь же ничего нет. Дикий лес и ни души вокруг.

  - Маскировка, - загадочно улыбнулся водитель. Он сделал несколько шагов в сторону и стал спускаться по ступенькам. Я замер от удивления. Какой же я наивный, подумалось мне. - Служу в армии третий год, а не знаю, что такое армия и насколько сильна ее боевая мощь. Я стал спускаться вслед за водителем по узким ступенькам, практически незаметным со стороны, вниз и увидел, что в низу, на площадке, перед входом стоит часовой с автоматом наперевес. Водитель сказал пароль и открыл дверь в землянку, представляющую собой командный пункт.

  Я, изумленный, невольно последовал за ним. В бункере горел свет, он здесь никогда не гас. Капитан Коваленко, пожимая руку, сказал:

  - Мы здесь и живем, вон боковая дверь, пройдите туда, отдохните, через два часа подвезут обед. Может, завтра начнем разбираться, что это такое эти данные и с чем их едят.

  - Я сейчас же хотел бы посмотреть, что за данные передает Обсерватория, и как их обрабатывают, - сказал я, положив рядом небольшой чемоданчик с книгами.

  - О, это можно, пожалуйста. Эй, рядовой Санин, подойдите ко мне!

  Рядовой Санин ленивой походкой вышел из боковой двери, за которой скрывался кубрик, и попытался приложить руку к головному убору.

  - Поправьте пилотку, рядовой Санин, - потребовал капитан Коваленко. - Отныне вы поступаете в полное распоряжение этого товарища, прибывшего к нам из столицы Белоруссии города Минска. Все, что он вам скажет, вы обязаны выполнить. Ясно?